Версия была такая. Шесть лет назад один субтильный сценарист из Нью-Джерси, хронический неудачник со странностями, отправил довольно увесистое произведение крупному продюсеру в «Парамаунт». Продюсер ненавидел пухлые рукописи. Ему хватало сил только на трех-пятистраничные сценарные заявки. Черная картонная папка с нечитанным опусом улеглась на полку массивного шкафа и провалялась под грудой бумажного хлама вплоть до прошлой недели, когда шкаф подвергся капитальной уборке.
Год назад сценарист умер от сердечной недостаточности.
Неделю назад черная папка переехала из студийного шкафа на городскую свалку, где еще не поздно ее откопать, если точно следовать безукладниковским инструкциям. Когда рукопись найдется, W получит новую инструкцию — кому и каким образом надо продать сценарий, чтобы затем претендовать на этот долбаный Оскар. Вот и все. Как выражаются иные остряки — теперь можно смеяться.
Но W смеяться не будет. Он потратит ближайший уикенд на то, чтобы слетать в Лос-Анджелес, и вернется не с пустыми руками.
Не сомневаюсь, что это была сделка. Хотя, врать не буду, здесь я вступаю в область предположений. В обмен на свою безумную версию Безукладников мог, допустим, затребовать у W простейшую почтовую услугу — послать «на волю» коекакие письма. Либо всего одно письмо, которое он продиктует.
Так или иначе, на пятьдесят девятые сутки пребывания в крепости Форт-Мид русский заявил своим кураторам: он приведет их к Ризотто сам, лично — если ровно через шесть дней окажется во Флоренции.
— Почему во Флоренции? — спросил я.
Безукладников с характерным смешком, похожим на потуги астматика, задал встречный вопрос: а разве плохой город? Наоборот, самый прекрасный. Ему захотелось там погулять, страшно захотелось. Особенно после того душегубного перегона по Италии в задраенной машине и двух месяцев сидения взаперти.
— Я и пригласил Ризотто во Флоренцию. Что ж тут странного?
Странным было только слово «пригласил», косвенно подтверждающее мою догадку насчет почты. О том, что могло содержать «приглашение», на которое клюнет тертый нелегал, тройной агент и серийный убийца Ризотто, я даже гадать не берусь.
— Вы же могли просто указать адрес — и они бы совершили захват без вашего участия.
— Да, я знаю. Но они этого не знали.
…На ступенях готического собора Санта-Кроче Безукладников подошел к нарядной целующейся парочке и на ломаном английском попросил три евро (цена входного билета). У влюбленных вытянулись лица. Они быстро переглянулись и выдали попрошайке 10-евровую купюру. Контакт был внеплановым.
Вслед за русским в прохладное полутемное пространство зашли трое рослых студентов в легкомысленных шортах, будто вчера сбежавшие из кампуса, и пожилой, седоватый джентльмен в элегантном хлопковом пиджаке. Они добросовестно скучали, пока русский обходил надгробия Микеланджело, Данте, Макиавелли, и немного занервничали, когда он застрял на четверть часа у пасмурно-синего, золотого «Благовещения» Донателло.
Терпение конвоя было частично поощрено тем, что гуляющий Безукладников почти не задержался на площади Синьории — только полюбовался на серую зубчатую башню знаменитого палаццо, обогнул толпу возбужденных фанаток Давида и по-дурацки улыбнулся бронзовому Персею, поднявшему, как вымпел, голову Медузы Горгоны с идеальной перманентной завивкой.
У всех шестерых конвойных, включая влюбленную парочку, был приказ — при экстремальном раскладе стрелять на поражение. Они умели это делать отменно, особенно парочка.
Второй нервный момент настал в узком проулке — на Виа делло Студио, где абсолютно ничего не произошло, но русский внезапно охнул и остановился. Никто не понял, что случилось. А он просто увидел, как в тесном просвете между домами выросло громадное белоснежное тело Санта-Мария дель Фьоре под неоглядным красным куполом. (Безукладников так опишет мне свое потрясение: «Как будто шел по коридору из кухни в прихожую — и вдруг обнаружил себя у подножия кита!»)
Ему зверски хотелось курить, но зажженная сигарета, как ему сказали, будет условным знаком при появлении Ризотто.
Он с трудом оторвался от кружевной Кампанилы, сияющей тосканским мрамором — молочным, розовым, травяным, и повернул прямо на юг, в сторону реки.
Уже начался отсчет последних минут. Поневоле убыстряя шаг, он пересек Виа дель Корсо, кокетливо молодящуюся новенькими бутиками, миновал церковь Орсанмикеле — и теперь, в одном лишь броске до моста Понте Веккио, услышал, как тяжело и больно стучит сердце.
Город на синих холмах жил своей маленькой всемирной жизнью.
В самом центре моста, уставленного ювелирными лавками, как сундуками, позади классического бюста Бенвенуто Челлини, стояла у парапета невысокая мосластая тетка в черных очках, надвинутой на лоб косынке и старомодном плаще, из-под которого виднелись узловатые колени в коричневых чулках.
Замедлив ход наискосок от бюста, в трех-четырех коротких шагах, Безукладников достал сигарету и закурил. Он услышал откуда-то слева хриплую скорострельную команду, похожую на «фас!», превратившую трех обалдуев из кампуса в тренированных ротвейлеров-убийц.
Уже спустя полминуты все было кончено. Тетка с заломленными локтями, скрюченная в три погибели, висела корявым тюком на руках у конвоя. Разутая ступня в чулке безвольно шарила по сторонам. Косынка и парик, сползая на лицо, оголяли грубую красную лысину.
И в ту же минуту конвой увидел, что русского на мосту нет.
С полуживым Ризотто останутся двое. Остальные рванут на дикую охоту по обе стороны моста — все впустую.
Я спросил Безукладникова, рискуя выглядеть глуповато:
— А куда вы девались?
— Никуда. Я еще с полчаса постоял на мосту, покурил. Там потрясающий вид на реку.
Глава девятнадцатая
ЗАПРЕЩЕННОЕ ШОУ
Весной мне попался на глаза в Интернете, на сайте жареных и подгорелых новостей, такой нагловатый анонс: «Русский экстрасенс бросает вызов спецслужбам США!» Обычно я обхожу стороной подобные приманки, поскольку знаю, чего от них можно ждать. Если, например, анонс гласит: «Мадонна попала в тюрьму!», это скорей всего значит, что поп-звезда осчастливила визитом колонию для малолетних преступников. Или, допустим, отчаянный вопль: «В Египте пропадают люди!!» подразумевает, что одна семейная парочка отдыхала на арабском курорте, муж вдохновенно загулял, забыл отпроситься у жены и умотал с пьющими дружками кудато в сторону Каира, а жена подняла на ноги всю туристическую полицию.
Новость, которая меня все же зацепила, и вправду пахла сенсацией: на черном рынке появилась видеозапись не выпущенной в эфир передачи «Шоу Бадди Хоупа» — прославленный тележурналист, любимец публики, взял интервью в своей студии у некоего русского по фамилии Александрофф. Русский заявил, что подвергается преследованию со стороны крупной американской спецслужбы, которая хотела использовать его паранормальные возможности, а теперь, после бегства, реально угрожает его жизни. Когда передача была уже смонтирована, менеджеры телеканала, очевидно, получили упреждающий сигнал свыше — эфир был отменен. Однако запись ушла за стены студии, размножилась и подняла шипучую газированную волну в газетах Нового Света.
С небольшим опозданием скандал подхватили российские таблоиды. Я прочел только две статьи — мне хватило. В одной из них говорилось, что бедный Александрофф «чудом спасся от ампутации мозга, запланированной в ЦРУ, и теперь может смело стоять в одном ряду с такими мировыми загадками, как Бермудский треугольник и Пермский параллелепипед». Другой автор, ссылаясь на «источники, заслуживающие доверия», сообщал, что Александрофф (чья настоящая фамилия, оказывается, Безуглов) создал психотронное оружие массового поражения, и теперь весь вопрос только в том, на какое государство он вздумает напасть.
Я искал эту видеозапись четыре месяца — в ларьках с пиратским товаром, на тихих «левых» базарчиках, где мне пытались впарить младенческую порнографию, банные утехи министров и садомазохистскую кинохронику времен императора Нерона. Наконец, через двух посредников меня привели в какой-то полуподвал индустриального типа. Флегматичный тинейджер с подозрительной папиросой во рту порылся на стеллаже, нашел компакт-диск без опознавательных знаков и скормил его своей натруженной аппаратуре. После музыки и пышной заставки на экране появился пучеглазый симпатяга Бадди Хоуп и заметно взволнованный Александр Платонович Безукладников. Он был бледен, тщательно причесан и вообще выглядел аккуратнее обычного.
Перезапись обошлась мне в четыреста рублей. Дома я перекинул ее в компьютер, на жесткий диск, взял для уверенности англо-русский словарь Мюллера и шесть вечеров подряд просидел в наушниках, с грехом пополам перелагая английский устный на русский письменный. Процедура осложнялась тем, что слова Безукладникова (он говорил негромко и по-русски) почти полностью заглушал бойкий американский дубляж, дополненный зрительским гамом в студии. Отдельные фразы мне расслышать не удалось.
