И еще пыль: она была везде. Он старательно чистил и смазывал свой «М4», но это не всегда помогало, и автомат иногда заклинивало. Некоторые говорили, что стандартный очиститель – полное барахло, и парни писали домой, просили, чтобы им выслали надежные, качественные смазочные средства. Позднее он узнал, что иракская пыль отличается от штатовской, которую используют при испытаниях оружия. Она мельче и содержит больше солей и карбонатов, которые вызывают коррозию. Кроме того, иракская пыль вступает в реакцию с некоторыми ружейными лубрикантами, и в результате образовывались более крупные частицы, которые забивали патронник. Казалось, сама земля восстала против чужаков.
Страна была древняя. Они не понимали этого. Он тоже не понимал, сначала. И только потом, начав знакомиться с ее историей, он понял, что здесь – колыбель цивилизации, что предки людей, боязливо выглядывающих из глиняных хижин, создали письмо, философию, религию. Армия танков, ракет и самолетов шла путем, проложенным ассирийцами, вавилонянами и монголами, Александром Македонским, Юлием Цезарем и Наполеоном. Когда-то здесь была величайшая в мире империя. Читая о Гильгамеше и Месопотамии, царях Агада и шумерах, он пытался представить, сколько же лет этой земле.
А потом он наткнулся на имена Энлиль и Нинлиль и историю о том, как Энлиль в трех разных обличьях трижды овладел женой, и от этих союзов родились Нергал, Ниназу и еще один, чье имя затерялось, а древние камни, хранившие историю о нем, были разбиты. Три союза, три сущности – порождение загробного мира.
Демоны.
И вот тогда он начал понимать.
Джеки Гарнер позвонил на следующее утро и сразу начал с извинений. Ему удалось проследить за Джоэлом Тобиасом до Блейнвиля в Квебеке, где и произошла погрузка корма для животных. Не заметив ничего необычного, Джеки сопровождал объект до границы, где что-то – то ли в его внешности, то ли в запахе – возбудило у пограничников подозрение. Его сумка подверглась химическому тестированию, в результате которого были обнаружены следы взрывчатых веществ. Учитывая, что Джеки Гарнер – король взрывчатки, было бы чудом не обнаружить их. Так или иначе, его машину обыскали, ему самому пришлось ответить на несколько неудобных вопросов о своих увлечениях, и только потом он получил разрешение продолжить путь. К тому времени след Джоэла Тобиаса уже простыл.
– Не принимай близко к сердцу, – сказал я. – Что-нибудь придумаем.
– Что мне делать? Вернуться к его дому и подождать там?
– Почему бы и нет. – По крайней мере, Джеки будет чувствовать себя в безопасности, подумал я.
– Есть новости из Нью-Йорка?
– Будут вечером.
– Не скажешь им, как я облажался?
– Ты не облажался. Тебе просто не повезло.
– Я был неосторожен, – вздохнул Джеки. – Но мне нравится заниматься взрывчаткой.
Через какое-то время Беннет Пэтчет прислал по электронной почте список бывших сослуживцев Дэмиена, присутствовавших на его похоронах. Первыми в нем значились Вернон и Причард. В примечании Беннет указал, что не уверен в правильности написания этих двух фамилий. Он также добавил, что, к сожалению, не помнит всех, потому что некоторые не оставили записей в книге соболезнований и не все представились ему лично, но, по его мнению, всего их было не меньше дюжины. Беннет вспомнил женщину – ее звали Кэрри Сандерс, – занимавшуюся делами ветеранов, но не контактировавшую, насколько ему известно, с Дэмиеном напрямую. Присутствовал в списке и Бобби Жандро – из-за полученных в Ираке ранений он был в инвалидном кресле. Бобби числился и в моем списке тех, с кем я намеревался потолковать по прибытии подкрепления из Нью-Йорка.
– Среди присутствовавших на похоронах были чернокожие? – спросил я.
– Вернон – цветной. А это важно?
– Просто любопытно.
Я сделал пометку для себя позвонить Кэрри Сандерс и навести справки о Бобби Жандро, но сначала отправился в Скарборо-Даунс, где неподалеку от ипподрома жил Роналд Стрейдир. Во время вьетнамской войны Роналд служил в К-9. Гибель боевых товарищей и потеря собаки, которую ему пришлось оставить при падении Сайгона, до сих пор висели над ним черной тенью. В последнее время его дом стал перевалочным пунктом для ветеранов, проезжавших через город, которым надо было выспаться, выпить пива, затянуться сигаретой с марихуаной, и чтоб никто не досаждал глупыми расспросами. Не знаю, зарабатывал ли Роналд этим на жизнь, но, возможно, это имело какое-то отношение к запасам «травки», всегда имевшейся у него под рукой.
В последнее время Роналд озадачился правами ветеранов. Ему на собственном опыте пришлось столкнуться с проблемами, с которыми сталкивались ветераны по возращении из Вьетнама и особенно после 11 сентября, и, видимо, он верил, что тогдашнее безобразие не повторится. Но то, что ожидало нынешних ветеранов, оказалось еще хуже. Тогда возвратившихся солдат винили за непопулярную войну, их критики распаляли себя образами мальчишек, умирающих в студенческих кампусах или сгорающих от напалма на вьетнамском мосту. Теперь гнев сменился неведением о последствиях, как физических, так и психологических, боевых действий для бывших солдат и нежеланием тех, кто с готовностью отправлял их воевать, заботиться о раненых и пострадавших, когда они вернулись домой. Пару раз я видел Роналда на местном телевидении, газетчики часто обращались к нему за комментариями, когда в обществе поднималась тема ветеранов-инвалидов. Он учредил неформальную организацию «Небезразличные ветераны Мэна» и, похоже, впервые за то время, что я знал его, обрел истинный смысл жизни, ввязался в новый бой, вместо того чтобы прокручивать старый.
Подъехав, я заметил, как дернулась в окне занавеска. В конце дорожки, что вела к его дому, стоял сенсор, и всякая живность крупнее мелкого зверька попадала под луч. Сколь-либо значительных запасов «травки» Роналд дома не держал, так что, случись обыск, найденного никак не хватило бы на обвинение в «хранении с целью сбыта». Местные органы правопорядка прекрасно знали, чем занимается Роналд, но смотрели на это сквозь пальцы, потому что он не продавал наркотики детям, сторонился насилия и при необходимости помогал копам. Никакой наркоимперией он не управлял, потому что в противном случае не жил бы в скромном домишке у Скарборо-Даунс.
Он жил бы в большом скромном доме у Скарборо-Даунс.
Когда я вышел из машины, Роналд уже стоял у двери. Высокий, крупный, с коротко постриженными черными волосами, изрядно тронутыми сединой. Облегающие джинсы, свободная клетчатая рубашка навыпуск. На шее – кожаный мешочек.
– Это что? – спросил я. – Чудодейственный амулет?
– Нет. Я там мелочь держу.
Он протянул руку, загорелую, с буграми мышц и веревками вен, и моя исчезла в ней, как речная мелюзга в пасти бывалого старого сома.
– Ты – единственный коренной американец, которого я знаю, и ты не делаешь ничего из того, что положено делать коренным американцам.
– Ты огорчен?
– Немного. Просто у меня такое ощущение, что ты не очень-то и напрягаешься.
– Я даже не хочу называться коренным американцем. Лучше просто индейцем.
– Вот видишь! Держу пари, явись я сюда, вырядившись ковбоем, ты бы и глазом не моргнул.
– Точно. Я бы, может, застрелил тебя, но моргать бы не стал.
Мы сели за стол во дворе. Роналд достал из холодильника две банки содовой. Из кухни доносились звуки музыки, смесь индейского блюза, фолка и американы: «Слайдин Клайд руллет», Кит Секола, Буч Мадбоун.
– Светский визит? – спросил он.
– Дружеский, – ответил я. – Помнишь такого парня, Дэмиена Пэтчета? Местный, служил в Ираке, в пехоте.
Роналд кивнул:
– Я был на его похоронах.
Нетрудно было догадаться. Роналд по возможности всегда старался посещать похороны местных ветеранов. Отдавая долг одному, он отдавал долг всем и считал это своей обязанностью.
– Ты его знал?
– Нет, не встречались.
– Я слышал, что он вроде бы покончил с собой.
– Кто так сказал?
– Его отец.
Роналд коснулся серебряного крестика, висевшего на кожаном ремешке на запястье, – жест скорби и уважения памяти Дэмиена Пэтчета.
– Все повторяется. Ты надеешься, что военная верхушка и политиканы чему-нибудь научатся, но этого не происходит. Война меняет людей, и некоторые меняются настолько, что уже сами на себя не похожи. Они ненавидят себя таких, какими стали. На мой взгляд, у нас просто улучшается статистика самоубийств, вот и все. Ветеранов Вьетнама, покончивших с собой после той войны, больше, чем погибших на ней. И ветеранов Ирака, которые уйдут из жизни добровольно, будет в этом году больше, чем убитых в самом Ираке. По крайней мере, на это указывают цифры. И для обеих войн действует один и тот же принцип: плохое отношение там – плохое отношение по возвращении домой.
– Что говорили о Дэмиене?
