«В любой момент он может поставить свою подпись на бланке, — продолжала размышлять Нэн. — Расчеркнется на листочке бумаги, и меня навеки запрут здесь вместе с этим сумасшедшим Билли Джо».
«Нам есть о нем поговорить, Нэнси. Мы вместе отыщем волшебное слово».
— О’кей, — вздохнул доктор Шенфельд и развернул кресло, чтобы оказаться лицом к своей пациентке. Нэнси пристально глядела на черное пятно от сигареты. — Простите, нас перебили.
— Все в порядке, — пробормотала она. Ей ведь некуда торопиться, верно?
— Никто не хочет ни за что отвечать, — пожаловался доктор. И его лицо осветила ласковая улыбка, несмотря на черную профессорскую бородку. Нэнси отважилась слабо улыбнуться в ответ. — Итак, — произнес он, — мы должны составить историю болезни. Наркотики?
— Что?
— Вы принимали наркотики? Алкоголь?
— Нет, нет.
— Вы были очень возбуждены. Обычно такое состояние наступает после приема наркотиков.
Нэн покачала головой.
— Полиция утверждает, что вы устроили целый переполох в городе. Думаю, вам повезло, что они решили доставить вас именно сюда. Иначе вам предъявили бы обвинение, и у вас начались бы крупные неприятности.
Нэн сокрушенно кивнула в ответ.
— Итак? — с вопросительной интонацией продолжал доктор. — Вы готовы рассказать мне, в чем ваша проблема? — Он приподнял брови, ожидая ответа, и наклонился к ней, зажав руки между колен.
Тогда Нэнси решила: хорошо, настал момент. У нее есть только один шанс все объяснить. Рассказать всю историю от начала до конца и постараться, чтобы ее повесть прозвучала достаточно разумно, иначе ее запрут под замок. Доктор Томми поставит ученую завитушку на бланке — и с ней будет покончено, навсегда.
Час зверя. Ровно в восемь. Ты должна прийти.
«Ради Бога, не начинайте все с начала». Нэнси заставила голос замолчать. Надо забыть об этом. Сохранять спокойствие. Думать разумно. Главное — говорить разумно.
Маленькая комната подавляла. Папки, ящики, стол и стулья, доктор и пациент слишком тесно прижаты друг к другу. А тут еще нянечки бегают взад-вперед. Прислушиваются. Забудь об этом. Нэн сглотнула и постаралась взять себя в руки.
— Ну вот, — начала она самым благоразумным, самым взрослым своим голоском. — Сегодня со мной и вправду происходят очень странные вещи, доктор. — Глянула на него с быстрой извиняющейся улыбкой. — Даже не сказать, насколько странные. Представляете, прихожу я сегодня утром на работу…
— Черт побери! — рявкнул доктор: телефон снова запищал. — Извините, Нэнси. Извините, одну минутку. — Он схватил трубку. — Что? Нет. Нет! У меня пациент! Я вам перезвоню! — С силой бросив трубку, покачал головой. — Прошу прощения. Я вас слушаю.
Сердце уже сорвалось и билось часто-часто. Телефон, перебив, смешал все мысли. Что, если она сейчас что-нибудь перепутает? Утратит власть над собой? Господи, они же опять привяжут меня ремнями к кровати!
Тогда он умрет. В восемь часов. Ты должна, должна…
Нэнси с трудом выровняла дыхание. Подняла глаза на врача и, следя, чтобы голос не задрожал, продолжила:
— Ну вот, я пришла сегодня утром на работу, доктор. И — ну, вроде… никто меня не узнал. — Нэн беспомощно раскинула руки. У нее вырвался слабый нервный смешок. Пугливо оглянулась на дверь — опять семенит медсестра. Понизила голос: — Я понимаю, это звучит… безумно. Я знаю. А потом… потом мне слышались такие странные голоса… Господи, я понимаю, это сумасшествие. Клянусь, со мной никогда, никогда не случалось ничего подобного. — Еще один нервный смешок. — Понимаете, обычно я похожа на вполне нормального человека. Понимаете?
— Все в порядке, Нэн, — ласково улыбнулся доктор Шенфельд. — Я понимаю. Продолжайте.
Нэнси заколебалась. «Он понимает?» — удивилась она. Простые слова врача, его участливый голос — и вот уже из ее глаз готовы брызнуть слезы. Она внимательно вгляделась в его лицо. Он в самом деле понимает?
Да, похоже на то. Он сочувствует ей, этот молодой многообещающий доктор Томас Шенфельд. Посмотрите только на его лицо, нежные карие глаза, мальчишеские губы, упрятанные под остроконечную профессорскую бородку. Как озабоченно он смотрит на свою больную. Кивает, подбадривает. По крайней мере, он не прочь выслушать, не прочь помочь. Нэнси готова была броситься ему на шею и рассказать все-все. Выплакаться, уткнувшись в твидовый пиджак. Найти домик и жить с ним вместе. Пусть доктор будет ее папой, а миссис Андерсон, толстая черная няня, мамочкой. «Боже, — думала Нэн, — наконец-то кто-то меня понимает».
— Ну вот, я и говорю, — поспешно продолжала Нэн, борясь со слезами, — я и говорю, я услышала голос, понимаете? Голос из ниоткуда. Он сказал: я должна застрелить того человека. Я знаю, это звучит ужасно, но… потом, потом в парке, мне слышалось, что все бродяги говорят и… — Нэнси покачала головой, растеряв вдруг все слова.
— Продолжайте, — сказал доктор добрым, ласковым голосом. Да, он все понимает. Все. — Что они говорили? Расскажите.
— Господи, Господи, — прошептала Нэнси, — они все говорили: он умрет. То есть мне казалось, что они это говорят. Ведь так? Будто бы они предупреждали, что кого-то убьют сегодня вечером в восемь часов и я должна прийти туда. Все дело в том… все дело в том, что…
В том, что это правда! Они убьют его! В восемь часов. В час зверя. Я должна прийти! Это все правда, доктор!
Нет, нет! Нэнси не произнесла эти слова вслух. Ни в коем случае. Будь он хоть сам Ганди, Альберт Швейцер от психиатрии — надо молчать. Этого даже он не поймет. А все-таки…
Все-таки, сидя вот так, сжавшись на неудобном сиденье в тесном пространстве между столом и дверью, между врачом и белой стеной, Нэнси вдруг почувствовала небывалую уверенность. Это бесспорно так. Все, что сказали бродяги, — истина. Кто-то должен умереть. В восемь часов. В час зверя. И есть какая-то причина, только она не помнит какая, но ей непременно надо прийти туда. Непременно. Это важнее всего.
— Что-нибудь еще? — напомнил доктор Шенфельд. Он задал этот вопрос так терпеливо, так кротко, что Нэнси чуть было не решилась все поведать ему. Рассказать обо всем, избавиться от этого груза. Заглянула в глубокие темно-карие глаза — то ли они принадлежат врачу, то ли мальчишке. «Может быть, он и в самом деле разберется», — подумала она.
— Нет. Нет, это все, — неожиданно для самой себя вдруг выпалила Нэнси. — Просто я перепугалась, выхватила револьвер. Я даже не знаю, как он попал ко мне. И не помню, куда потом его выбросила.
Разумеется, она соврала и тут же почувствовала угрызения совести. Нэнси отлично знала, где она припрятала оружие, и ей, конечно, следовало признаться доктору, но… старая глупая «пушка». Ужасный, гадкий револьвер. Он же понадобится ей, разве не так? Разумеется. В восемь часов.
— А вы можете припомнить, что было до того? — спросил доктор. — Я имею в виду, до утренней поездки в метро. Что-нибудь, послужившее толчком? К примеру, можете ли вы рассказать, что вы делали накануне?
— Конечно, — сразу же ответила она, — ну да, конечно Же, я пошла… я была… ох! — Челюсть у нее отвисла. Молчание забивало рот, точно сухая пыль. Что же она делала вчера? Все ускользает. Пустота. Вчера, позавчера — сплошная тьма. — Я… я…
Доктор с минутку подождал ответа, потом кивнул и откинулся на спинку кресла. Как и положено врачу, сблизил кончики пальцев и произнес:
— Нэнси. Хочу сразу же вам сказать: я понимаю, как вы напуганы.
— Ну да… я… Иисусе, — пробормотала она, — еще как напугана.
Доктор Шенфельд слегка улыбнулся и снова кивнул.
— Однако произошедшее нельзя считать — ммм — совершенно необъяснимым.
Нэнси хотела что-то возразить, но быстро справилась с собой и подняла глаза на врача:
— Можно объяснить?
— Да, полностью. Я полагаю, мы имеем дело с… черт побери! — Снова телефон. Доктор Шенфельд с силой прижал трубку к уху. — Да? Понятия не имею. У меня прием. Не могу разговаривать. Да! — Он повесил трубку. — Черт! — Покачал головой. — Вы бы поменялись со мной местами?
— Ох… нет. Спасибо, нет.
— Замечательно. Сумасшедшей вас никак не назовешь.
К собственному изумлению, Нэн расхохоталась; теперь она созерцала юного врача с почтительным восторгом. Неужели он и впрямь может объяснить хоть что-нибудь?
Доктор Шенфельд слегка отодвинул кресло, протянул руку, едва не коснувшись лица Нэн, и захлопнул дверь. Ох, это здорово. Она обрадовалась по-настоящему. Хлоп — дверь закрыта — они остались наедине. Ведь Нэнси тоже человек. Она с благодарностью оглянулась на доктора: тот выруливал свое кресло на прежнее место. Он наклонился к пациентке, упираясь локтями в колени. Посмотрел тепло и внимательно. Нэнси не сводила с него глаз, даже рот приоткрыла в ожидании его слов.
— Нэнси, — медленно начал доктор Шенфельд. — Я буду говорить с вами откровенно. Хорошо? Я не считаю вас каким-нибудь обычным, заурядным пациентом, каких у нас много. Вы, надеюсь, понимаете меня. Мне кажется, вы человек весьма разумный и ответственный. Поэтому я не могу вас обманывать и не буду даже пытаться подсластить пилюлю или что-нибудь в этом роде.
