– Чего тебе надо?
– Ничего, – пожал тот плечами. – Чего человеку может быть надо от обезьяны? Просто хочу узнать, почему тебя так называют.
– Меня называют обезьяной, потому что я умный и ловкий. А ты баран, потому что тупой и медлительный, – усмехнулся Маймун.
– Что?!
Рамзан рванулся, было, на обидчика, но тот сделал неуловимое движение, пропуская его мимо себя, подтолкнул провалившегося в пустоту противника локтем, а когда он развернулся, у его шеи уже было вороненое лезвие короткого ножа.
– Теперь все понятно? – удовлетворенный Маймун убрал нож от горла оторопевшего боевика, спрятав его где-то в одежде.
– Надо начинать, – сердито напомнил Ахмат.
– Открывай.
Ахмат отпер дверь ключом-трехгранником. В тамбур ворвался грохот колес и холодный ночной ветер.
– Давай, – хлопнул он по плечу Маймуна.
Маймун проверил, хорошо ли сидит в кобуре пистолет, натянул на руки перчатки без пальцев, похлопал ладонями и потер их друг об друга. Покачал ногой железную плиту, поднятую в проеме вертикально, как барьер. Опора выглядела не слишком надежной. Маймун выглянул за дверь.
Слева на торцевой стене вагона был железный короб величиной почти в рост человека. Маймун крепко схватился за косяк двери, встал ногой на плиту-барьер, подтянул вторую ногу, развернулся лицом к проему. Ахмат держал руки перед собой, будто хотел схватить товарища, если тот начнет падать. Но Маймун понимал, что если он оплошает, Ахмат просто ничего не успеет сделать.
Хвостовой вагон мотало нещадно, Маймун балансировал на хлипкой плите. Он глянул на напряженное лицо Рамзана, ухнул, как обезьяна и, вдруг, отпустив косяк, почесал себя под мышкой.
Перепуганный Ахмат дернулся к нему, но Маймун резко выпрямился, подпрыгнул, зацепился пальцами за скобу ступеньки, приваренной под самой крышей вагона, сложился вдвое, упираясь ногами в верхний выступ короба, и, оттолкнувшись от него, одним движением взлетел на крышу.
– Чертова обезьяна! – выругался Ахмат, грозя из двери ему кулаком.
Маймун со смехом помахал ему рукой.
– Начинаем!
Задача была проста, ее исполнение тоже не составляло особого труда. Нужно было пройти весь состав от первого вагона до последнего. Проверить все закутки, чтобы ни один пассажир не оказался в неконтролируемом вагоне без присмотра.
Каждый знал свою роль. Маймун прилег на крышу вагона, крепко зацепился сильными пальцами за выступ, и свесил голову вниз, осматривая левый борт. По равнине состав летел на всех парах, воздух спрессовался и бил в лицо, как мощный шквал. Маймун прищурился. Очки бы не помешали, но и так темно, а в них и вовсе ничего не увидишь. Борт чист, на подножке никто не висит.
Он перекатился к другому борту. Там тоже было все спокойно. Ярко горящие окна коридора отбрасывали на землю прямоугольники света, которые неслись вслед за поездом, как деревенские собаки за машиной.
Маймун поднялся на ноги, присел, и побежал на полусогнутых, ловко балансируя и гася колебания вагона. Левая рука впереди и чуть в сторону, чтобы сохранять равновесие. Правая неподвижно сзади, рядом с кобурой. Он осматривал крышу и сочленения вагонов скорее для спокойствия души, реальной угрозы сейчас отсюда ждать не приходилось. Но он привык все делать на совесть.
Вот и конец вагона. Присесть на колено, пистолет в руку. Ствол ныряет в промежуток между вагонами на мгновение раньше, чем туда проникает взгляд. Чисто. Теперь второй бок «гармошки». Чисто.
Пистолет обратно в кобуру. Теперь надо внимательно смотреть вдоль состава, и ждать, пока «нижняя» группа зачистки выполнит свою часть работы…
Еще пара минут – и конец. Леха понял это пронзительно отчетливо. Надо же, глупость какая – загнуться от холода в разгар лета. Но, черт возьми, это Сибирь, а не Геленджик.
Вагон болтануло на очередном стыке, и застывшие пальцы сорвались со скобы, за которую он цеплялся. Черт! Неимоверно долгую долю секунды он балансировал, сохраняя опору только ногами на узком швеллере. К счастью, вагон качнуло в обратную сторону, дав Никифорову еще мгновение, чтобы вцепиться в ту же скобу мертвой хваткой.
Все, пора что-то делать. Тупо выпасть с поезда и расшибиться к едрене-фене об придорожный столб ему совсем не улыбалось.
Бездумное оцепенение, в котором он провисел между вагонами последние минут десять, спало. Мозг начал работать, и, казалось, даже от движения «шариков» уже стало немного теплее.
Он аккуратно выглянул в сторону, примериваясь к двери. Нет, без шансов. Тут нужен поистине цирковой номер, чтобы до нее добраться. А ведь еще надо ее отпереть. Не в этом состоянии – ему сейчас просто устоять на достаточно устойчивой площадке и то уже достижение. Да и зачем? Внутрь попасть можно и тем же путем, каким он сюда выбрался – через «гармошку». Только что это даст?
Значит, надо на крышу. И бегом к первому вагону.
Сердце Алексея покрылось инеем при мысли, что Ольга тоже в руках этих… Этих – кого? Что, вообще, происходит? Потом, потом. Все разборки на после. Проблемы надо решать по мере их поступления. Сначала выяснить, что с Ольгой. И с детьми.
Складная лесенка, вроде тех, которыми пользуются маляры, приваренная к стенке вагона, была сложена и с помощью цепочки заперта на меленький замок. Китайская дешевая поделка, с которой справится и первоклассник. Да и цепочка символическая, тоненькая. Вот только рядом не было ничего, чем бы можно было открыть или сбить этот замочек.
Да и ладно, тоже, блин, проблема. Леха развернулся лицом к стене, вытянул руку вверх, зацепился за верхнюю скобу. Провис немного, проверяя одновременно крепление скобы и работоспособность застывших мышц. Теперь подтянуться, и дело в шляпе.
Дверь туалета закрыта, но не заперта. Рамзан вскидывает автомат, но Ахмат укоризненно качает головой. Он жмет ручку и резко толкает дверь, одновременно приседая. Туалет пуст. Вперед!
Они медленно идут по проходу плацкартного вагона, поводя стволами по сторонам. Сюда они шли почти беспечно, но сейчас зачистка, а значит, внимание на пределе. Не пропустить ни одного закутка!
Один стоит внизу, страхуя, второй запрыгивает на вторую полку, свесив ноги вниз, и сдвигает сумки на третьей багажной полке – за ними теоретически можно спрятаться. Чисто.
Теперь проверить рундук – багажный ящик под нижней полкой. Пусто. Следующее купе. Роли меняются, но алгоритм тот же – страховка, третья полка, вниз, резко открыть рундук, отпрыгивая в сторону, напарник страхует. Чисто. Следующее купе.
Методично, деловито они зачищали вагон. Мышь не проскочит незамеченной.
Ахмат выдвинулся вперед, оглянулся на задержавшегося напарника, и его скулы стянула гримаса презрения. Рамзан шарил в карманах чьей-то куртки. Он достал бумажник, вытряхнул из него документы, а тонкую стопку купюр сунул в карман разгрузки.
– Кончай шакалить, – с негодованием приказал Ахмат. – Тебе денег мало?
Рамзан зло оскалился, изображая циничную улыбочку.
– Денег никогда не бывает много. Трофеи – это святая привилегия воина.
– Привилегия воина – слава, – отрезал Ахмат. – Подбирать кости – привилегия шакала-мародера. За работу.
Скрипнув зубами, Рамзан все же подчинился.
Багажная полка, рундук, следующее купе. Дверь купе проводника. Ахмат дергает дверь, отскакивает в сторону, Рамзан в приседе заскакивает в купе. Полка, рундук – чисто. Электрощитовая комната, туалет – чисто.
В тамбуре Ахмат достал рацию.
– Маймун, вагон готов, следуем дальше.
– Понял, дальше! Раскосый поднялся, и одним прыжком миновал межвагонное соединение, чтобы не касаться ногой ненадежной резиновой «гармошки».
Никифоров подтянулся на руках, чувствуя, как похрустывают суставы и звенят заледеневшие на ветру мышцы. Чтобы выбраться на крышу, нужно было еще одно усилие, один толчок, но нога никак не могла вслепую нащупать опору. Он оглянулся назад, выискивая, за что бы еще зацепиться.
И резко пригнул голову, едва не треснувшись зубами об крышу вагона. Там, позади, что-то мелькнуло. Леха до рези в глазах всматривался в темноту, силясь понять, что его насторожило. Мелькнуло? Да тут все мелькает! Мельтешат верхушки елок, светлые карандаши бетонных столбов, пятна света из окон гонятся за поездом по откосу.
Бицепсы заныли от напряжения – весь вес тела теперь приходился только на них. Вот оно! Дорога делала правый изгиб, и последние вагоны четко проявились на фоне неба, светлеющего на востоке, там, откуда они ехали.
На крыше одного из последних вагонов темнела фигура человека. И это было совсем нехорошо. Человек вел себя… правильно. До него было далековато, и видно было плохо… да что там плохо – его почти не было видно. Но даже так было понятно, что он не просто едет на крыше, как мешочник из старых фильмов. Он ИЩЕТ!
