Телефон опять зазвонил. Инспектор Стюарт Рэмси спрашивал, не могу ли я зайти в полицейский участок.
— Зачем? — спросила я. — Что-то изменилось? Что произошло? — Мой собеседник тяжело вздохнул, но прежде, чем он успел ответить, я перебила: — Да нет, как скажете. Я приеду.
Когда я вошла в комнату, Рэмси изучал протокол с моими показаниями. У него был усталый вид.
— Вы могли что-нибудь упустить, когда давали эти показания?
Я вспомнила длительные допросы — один в Кентиш-Тауне, второй в Стокуэлле. Я сбивалась, повторялась, начинала заново. Неужели я чего-то недоговорила?
— Вряд ли, — наконец покачала головой я.
Он пошуршал бумагами и нахмурился.
— Скажите, пожалуйста, вам случалось бывать на том месте, где в результате несчастного случая погиб ваш муж?
— Я не думаю, что это был несчастный случай.
— Вам задали вопрос. Очень простой. Вы бывали там или нет?
— Да, однажды побывала.
— И не сочли нужным рассказать нам?
— Я думала, это не относится к делу.
— Это ваше?
Он вытащил из стола прозрачный пакет и показал его мне. Внутри лежал мой шарф.
— Да.
— На нем кровь. Чья она?
— Моя! Я поранилась, только и всего. Послушайте, я ездила туда только затем, чтобы увидеть место, где погиб Грег.
— Когда это было?
— За день до похорон Грега. Его похоронили 24 октября, значит, я побывала на том месте двадцать третьего.
Рэмси записал дату.
— Вы были одна?
— Да.
— Вы кому-нибудь говорили, куда едете?
— Нет. Об этом мне ни с кем не хотелось говорить.
— А потом? Вы никому не рассказывали, где побывали?
— Вряд ли… нет, никому.
— Почему?
— Я же сказала, это касается только меня.
— Ясно. Значит, никто не сможет подтвердить ваши слова?
— Это не просто слова — это истина. Да, подтвердить ее некому, хоть я и не понимаю, зачем нужны такие подтверждения. Это настолько важно?
— Странно, что вы об этом не упоминали, — заметил Рэмси.
— Ты серьезно? — воскликнула Гвен. — На что они намекают?
Я попыталась успокоить ее, но она не желала успокаиваться. Собираясь к Фергюсу на вечеринку, которую он назвал «детскими смотринами», я прихватила беретик и комбинезон. Когда я покупала их, они показались мне уморительно крошечными, но теперь, заглянув в колыбельку, я поняла, что обновки будут велики.
— Рано или поздно она до них дорастет, — заметила я.
— Мы назвали ее Руби, — объявила Джемма.
— Чудесно! Какое красивое имя!
Джемма уговорила меня взять Руби на руки, объяснив, что раз я крестная малышки, нам пора привыкать друг к другу. Руби сладко задремала, пока Джемма показывала мне ее миниатюрные ноготки, потом снова проснулась. Мать забрала ее и с умиротворенным видом приложила к груди.
Я ушла на кухню, где Гвен заваривала чай. Мэри принесла кекс и доставала тарелки, одновременно присматривая за Робином, спавшим в автомобильном кресле в углу. Мне все еще было неловко перед Гвен, у которой я украла имя, но я по давней привычке все-таки попыталась рассказать ей, что нового в моей жизни. Когда я дошла до разговора в полиции, она перебила меня. В этот момент к нам присоединился Джо.
— Только что спасся бегством из Бэбиландии, — сообщил он. — Малышка — прелесть. Очень мила, правда?
Все мы согласились с ним.
— Вернемся к нашему разговору, — поспешно прервала нас Гвен. — Элли надо найти способ поставить полицейских на место.
— В чем еще ее обвиняют? — спросил Джо, с усмешкой вскинув брови. Я поняла, что он пытается подбодрить меня, обратить череду моих оплошностей в шутку, над которой посмеемся мы все.
Гвен пришлось подробно рассказывать о моем очередном визите в полицию.
— Возмутительно! — вспылил Джо. — Теперь им кажется подозрительным естественное желание увидеть место смерти мужа! Конечно, ты должна была побывать там.
— А ты не думала посоветоваться с юристом? — спросила Гвен.
— С юристом? — переспросил вошедший Фергюс. — О чем?
— Понимаешь, — начала Гвен, — если у Элли спрашивают, когда она приезжала на место смерти мужа и кто может подтвердить ее слова… — Она повернулась ко мне. — Страшно даже предполагать такое, но, по-видимому, они считают…
— Что я имею какое-то отношение к смерти Грега, — закончила за нее я. — Именно. Что я отомстила мужу и его любовнице… Но у меня есть алиби, — вдруг оживилась я, припоминая тот страшный день. — Я чинила георгианское кресло. Возиться с ним пришлось дольше, чем я рассчитывала, поэтому в компанию, для которой предназначалось кресло, я отвезла его на такси, иначе не успела бы к концу рабочего дня. Эта компания — адвокатская контора возле площади Линкольнс-Инн-Филдс. Я прибыла туда без нескольких минут шесть. Отдавая кресло заказчику, в подтверждение я подписала накладную. В ней указаны дата и время. Поэтому я никак не могла оказаться в Восточном Лондоне и пустить под откос машину своего мужа.
— Но с какой стати они вообще осматривали место аварии? — спросил Джо.
— Вот именно, — подхватила Мэри.
— Кто их знает, — пожала плечами я. — Своим вмешательством я так все испортила, что полиция не знает, что и думать. Но меня это не волнует. С прошлым покончено. Теперь я займусь тем, что следовало бы сделать давно: разберусь с делами, начну работать, буду вести правильный образ жизни.
Так я и поступила. По крайней мере попыталась. Я помогла перенести нарезанный кекс поближе к месту празднования. Взяла на руки малышку Руби и держала, смертельно боясь уронить. Протянула ей свой мизинец, который она обхватила кулачком. Потом я отдала ребенка очередному жаждущему понянчить его и ушла.
Если бы я знала, кто звонит, ни за что бы не взяла трубку. Я как раз вернулась из мастерской, заварила себе чаю и потеряла бдительность. К телефону я подошла машинально, а когда услышала голос, то от неожиданности ошпарила чаем запястье.
— Алло! — Голос звучал холодно и бесстрастно: даже сейчас этот человек не собирался выдавать свои чувства.
Я попыталась представить его себе: седеющие темные волосы, безупречный костюм, ухоженные руки.
— Дэвид? — наконец выговорила я. — Что вам надо?
— Прямо к делу. — Он издал короткий безрадостный смешок. — Я хочу встретиться с вами.
— Мне нечего вам сказать.
— А я, напротив, мог бы рассказать вам кое-что. Но не по телефону.
— К вам домой я не хочу.
— Охотно верю. — Наконец-то в его голосе послышалось прорвавшееся раздражение. — Мне приехать к вам?
— Нет, так тоже не пойдет.
— Элеонор, у меня железное алиби. — Он сделал легкий акцент на моем имени — в напоминание о моем притворстве. — Если вы подозреваете, что убийца — это я, то совершенно напрасно.
— Ничего подобного, — возразила я, хотя, конечно, думала, что Фрэнсис мог убить Дэвид. Оказалось, представить это проще простого: для этого он достаточно хладнокровен, умен и жесток.
— Если хотите, можем встретиться у меня в клубе.
— Нет. Где-нибудь под открытым небом и в людном месте.
— Ладно, тогда на мосту Блэкфрайерз. Через час.
— Там дождь, — глупо пробормотала я.
— В самом деле. Я прихвачу зонт.
Я пришла к месту встречи промокшая и замерзшая, в парусиновых брюках, перепачканных краской, под непромокаемым плащом, с которого ручьями стекала вода. Дэвид под черным зонтом был совершенно сухим.
Я остановилась в нескольких футах от него на безлюдном тротуаре и коротко кивнула. Элегантное пальто из верблюжьей шерсти я на нем уже видела, как и коричневые ботинки, сияющие, словно молодые каштаны. Я не могла бы указать, что изменилось в его облике, тем не менее перемена сразу бросилась в глаза. Как будто его кожу туже натянули на кости.
— Моя жена доверяла вам, — начал он. — Вы ей нравились. Единственный раз в жизни она ошиблась в своих суждениях. И эта ошибка стала катастрофой.
— Я не убивала ее.
Дэвид пожал плечами.
— Это пусть решает полиция, — равнодушно бросил он.
— А вам она тоже доверяла?
— Намекаете на то, что я ей изменял? Мне известно все, что вы наговорили полиции.
— Я рассказала в полиции чистую правду.
— Вы меня осуждаете, — сказал Дэвид. — Можно подумать, вы сами живете в любовном романе, где люди женятся и до конца своих дней живут счастливо, где ваш драгоценный муж ни за что бы не изменил вам — ведь он вас так любил. Если Фрэнсис и знала правду, ей хватило ума не мутить воду. Мы понимали друг друга. Мы друг другу подходили.
— То есть вы смотрели на измены сквозь пальцы?
— Можно сказать и так. А можно и по-другому: мы ничего не выведывали и не вынюхивали, не лезли в чужие дела. Мы вели себя как взрослые люди.
— Вы ее любили?
В его глазах полыхнул неподдельный гнев.
