Корсика, остров с богатой и славной историей, всегда считался жемчужиной Средиземноморья. На этом острове к западу от Италии, площадью в пять тысяч четыреста квадратных миль, родился Наполеон Бонапарт. По причине стратегического расположения гористый остров издавна служил яблоком раздора. Кто его только не захватывал, начиная от карфагенян и далее римлян и вандалов и заканчивая, в 522 году, Византийской империей. С тех пор остров попеременно принадлежал то Византии, то готам, пока им не овладели франки. Традицию продолжили арабы, ломбардцы и сарацины, или мавры, — на корсиканском флаге до сих пор красуется голова мавра с белой повязкой на глазах, символом независимости острова. Некоторая стабильность наступила после 1284 года, когда власть стала принадлежать Генуе. Однако на острове беспрерывно вспыхивали мятежи, которые генуэзцы подавляли с помощью императорской французской армии. В 1768 году Генуя, не имеющая возможности оплатить военные издержки, уступила остров Франции. Нетронутая современной цивилизацией, природа острова продолжала пребывать в девственном состоянии, являя взору прекрасное сочетание морских пляжей и лесистых пространств; лучшего места для проворачивания своих дел вдали от вездесущих средств массовой информации «Божьей истине» было не найти. Территория организации общей площадью в двадцать пять тысяч акров тянулась от прибрежных обрывов до подножия вздымающейся на высоту семь тысяч футов горы Мон-Сенто. Со всех сторон комплекс окружали горные леса, более характерные для прохладных европейских климатических поясов, чем для места, столь типично пляжно-средиземноморского, каким являлось побережье Корсики.
Джулиан появился на выходе из самолета и, сопровождаемый двумя телохранителями, поглядывая на звезды, двинулся вниз по трапу. Он всегда обращал внимание на звезды, потому что для него они были символами неведомого, тайнами, ждущими своего раскрытия. Спустившись, он сел в первый внедорожник. Стоящие по обе стороны двери телохранители наблюдали, как из самолета выводят Стефана Келли, с черным мешком на голове, но не связанного: трое его сопровождающих прекрасно знали, что бежать ему некуда. Они провели его вниз по трапу, посадили во второй внедорожник, и кортеж тронулся.
Объехав вокруг самолета, автомобили устремились к выходу. Золоченые ворота, пятидесяти футов в поперечнике, распахнулись, пропуская своего хозяина. Дорога приглушенного красно-коричневого цвета с белым бордюром из булыжника тянулась на три мили, петляя по древнему лесу, в различных местах которого велось строительство. Сквозь тонированные стекла внедорожника Джулиан разглядывал новые здания. Его группа была в авангарде медицинских исследований — не только благодаря чрезвычайно щедрому финансированию, но и из-за возможностей, открывавшихся перед учеными. Они пользовались самым современным оборудованием и могли развивать и проверять любые, даже кажущиеся на первый взгляд невероятными, теории. Джулиан гордился культивируемым в его организации принципом совместной деятельности ученых. Здесь ко всему подходили творчески — к медицине, к финансам, к религии. Он не верил в устои и традиции. Слишком долгое время люди шли по одной, протоптанной давным-давно тропе. Джулиан стремился открывать новые пути, ибо там на ищущих может снизойти манна небесная, подобно тому как поиск Колумбом новых путей в Индию привел нежданно-негаданно к открытию Нового Света.
Дом Джулиана возвышался над всем комплексом и походил на господина, который сверху вниз обозревает своих вассалов. Впрочем, дом этот был не просто домом, а чем-то гораздо более важным. Отсюда Джулиан вел дела, здесь принимал высокопоставленных лиц и проповедовал последователям. Это был центр его империи и его сердца. Похожее на замок четырехэтажное сооружение из булыжников и бутового камня было выстроено еще в 1690 году в качестве летнего дворца правителей Генуи. В 1767 году, как раз перед тем, как Корсика отошла Франции, его подарили церкви. Эту сделку генуэзцы заключили в последнюю минуту, стремясь одновременно уменьшить будущее богатство Франции и купить себе пропуск на небеса.
То, что долгие годы затем было монастырем, приобрела «Божья истина». Изнутри замок с прилегающими служебными постройками был модернизирован, но исторический облик при этом намеренно сохранили. Комплекс сооружений общей площадью в семьдесят пять тысяч квадратных футов включал в себя танцзалы и гигантские столовые, темницы и кинотеатры, сторожевые башни и кухню, способную обслужить целый ресторан. Замок, расположенный на высоте двухсот футов над морем, словно вырастал из прибрежных скал, а о стены бились бушующие волны. Если смотреть со стороны океана, то можно было подумать, что Бог создал этот замок на шестой день творения для самого себя.
Автомобиль Джулиана припарковался у служебного входа. Когда Зивера вышел из машины, перед ним распахнулись деревянные двери в двадцать футов высотой. Обшитые двухдюймовыми досками, дополнительно укрепленные трехдюймовыми металлическими полосами, двери выглядели новехонькими — как триста лет назад, в момент установки. Миновав выложенный мрамором вестибюль, он направился прямиком в библиотеку, расположенную в самом дальнем конце юго-западного крыла бастиона. Это была крепость его уединения. Там ему приходили в голову самые ценные идеи, там ему было хорошо в окружении мебели красного дерева и коллекции редкостных книг в пять тысяч томов. Тем временем в вестибюле возникла легкая суета — охранники вели Стефана Келли по огромной лестнице на четвертый этаж, — но Джулиану было не до того. Налив себе «Джонни Уокер», редкий виски своей любимой марки, он с наслаждением сделал первый глоток.
Он отсутствовал два дня. Обычно его участие в секретных операциях «Божьей истины» ограничивалось распоряжениями, но тут было совсем другое дело: речь шла об операции, самым непосредственным образом связанной с ним лично.
«Предвечный» и «Завещание» были написаны пятьсот лет назад. Джулиан восторгался рассказами матери. В детстве он, очарованный, заслушивался ее историями о том полотне на стене; об ангелах и Эдеме, о жизни и смерти, о рае и аде, об истине, обитающей в сердце человека. О давным-давно утраченном полотне, парном «Предвечному», — «Завещании». О том, как однажды, одной из темных ночей Второй мировой войны, картина исчезла из дома французского коллекционера. Эти картины написал человек, в чьем сердце обитал Бог. На холсте, в сердце которого скрывался дьявольский секрет.
Когда он стал подростком, мать продала «Предвечного», чтобы платить за содержание детей, — поступок, в правомерности которого он ни разу не усомнился. Он верил ей всем сердцем. И даже по прошествии долгого времени с тех пор, как картина исчезла — о, печальная участь! — он все равно продолжал думать, что раз мать продала картину, значит, так было надо. Он никогда не сомневался в ней — ведь она не лжет, она не может его обманывать. В конце концов, она ведь ему мать.
Однако, вырастая, обнаруживаешь, что есть истины, на самом деле выдуманные, и есть выдумки, которые, как ни удивительно, оказываются основанными на фактах. Так и Джулиану два года назад, во время обычного визита к врачу, связанного с наследственными делами, открылся один такой факт. Оплатив визит более щедро, чем было положено, он получил доступ к истории болезни. Факт подтвердился: Женевьева и в самом деле не была ему родной матерью. Он оказался просто одним из прочих, из детей, подброшенных в младенчестве к ее порогу. Все это время «мать» лгала ему, убеждая, что он единственный ее настоящий сын, что его она любит более других. Ночи, которые она провела возле его постели, их «особенные» дни вне приюта, неповторимая связь между матерью и сыном — все оказалось ложью, притворством!
Джулиан и сам не мог бы объяснить, почему так думает. Но тот факт, что она лгала ему в этом, заставил его усомниться и во всем остальном. Он больше не мог верить ни одному ее слову. Его жизнь, происхождение и вообще все, что она когда-либо говорила ему, — в ее устах все это могло оказаться ложью. Подумал он и о «Предвечном», о том, что картина исчезла из его мира, что больше не висит на стене в доме его матери. Теперь, узнав, что Женевьева способна на такой обман, он почему-то заключил, и внутреннее чувство это подтвердило: она вовсе не продала картину.
Им владели смешанные чувства, хотя ярость все же преобладала. Но именно из-за материнской лжи, из-за сказок, которые она ему рассказывала, он и заключил, что если некоторые факты на самом деле просто сказки, то и некоторые сказки на поверку могут оказаться фактами.
И Джулиан мобилизовал на поиски все свои немалые ресурсы. Принявшись за дело всерьез, он стал разыскивать одновременно оба полотна Говьера. Одержимый идеей во что бы то ни стало найти картины, он, по причинам, понятным только ему самому, не останавливался перед затратами в десятки миллионов долларов.
