Брэйнс потянулся через стол и взял его за плечо, ощутив сквозь рубашку тепло тела.
— Эй, вставай!
И тут он увидел револьвер, который Фэйд уронил себе на колени. Из его дула лениво тянулся кверху тот самый дымок. Кусочек замши валялся на полу. Он понял, в чем дело, еще до того, как взял в руки револьвер, приподнял лицо Фэйда и заглянул в него. Фэйд любил чистить свои револьверы и делал это слишком уж часто. Теперь у него на лице остался всего один глаз: через другой прошла пуля.
Дверь рухнула под напором людей, и они, все до единого, оказались в кабинете, битком набившись в него. Представившаяся их взору картина, — Брэйнс с револьвером в руке и в полуснятом пальто тянулся через стол, — не нуждалась в комментариях. И он почувствовал, как у него вырвали револьвер и плотно прижали его руки к бокам. Бармен закричал:
— Что ты с ним сделал? — и тут же послал за копами.
Чего ему теперь хранить секрет Фэйда, ведь парень-то мертв! Брэйнс повел плечами, силясь освободиться, но сделать этого не смог.
— Я только что вошел! — завопил он. — Он сделал это сам! Говорю вам, я только что вошел!
— Ты скандалил с ним целый вечер! — кричал в свою очередь бармен. — За минуту до выстрела я слышал, как он орал на тебя. И все здесь тоже слышали. Так как же ты можешь утверждать, будто только что вошел?
Брэйнс испытал ужас, словно над ним занесли кузнечную кувалду и начали медленно опускать ее на то место, где он стоял. Он ощущал, как чьи-то руки обшаривают его. И теперь еще приедет полиция. Он лихорадочно пытался найти выход, думал о том, что сказать, когда они сличат расписку, которую он забрал у Фэйда, с новой, которую он только что выдал ему. Пытаясь привести свои чувства в норму, он беспорядочно замотал головой, словно находился в состоянии опьянения.
— Погодите, дайте мне показать вам, — вдруг услышал он свой голос. — Там есть фальшивая телефонная кабина, я прошел сюда через нее прямо после того, как это случилось… Дайте мне показать вам!
Он знал, что ему дадут это сделать, понимал, что они пойдут и посмотрят. И в то же время отдавал себе отчет в том, что это может и не помочь ему. Никто не видел, как он уходил отсюда через потайную дверь и как возвращался. Только Хитч мог бы спасти его, но пойди попробуй отыскать его!
Когда он вел людей к кабине, то так спешил, что чуть не падал. И при этом все время твердил:
— Я застрелил шестерых парней, и никто меня после этого не тревожил. Когда же оставил седьмого в живых, меня схватили за убийство, которого я не совершал!
Пэйн все крутился вокруг дома, ожидая, когда наконец уйдет посетитель старика Бена Барроуза, потому что хотел поговорить с хозяином с глазу на глаз. И в самом деле трудно ни с того ни с сего попросить человека одолжить вам двести пятьдесят долларов в присутствии кого-то другого, тем более если у вас имеются довольно веские основания полагать, что вас тут же выставят прочь с пустыми руками.
Однако у него была куда более серьезная причина, чтобы поговорить со старым скрягой без свидетелей. Он неспроста припас в заднем кармане большой носовой платок, свернутый треугольником, а в другом кармане — некий инструмент, весьма похожий на те, которыми открывают окна.
Пока же он прятался в зарослях кустарника, наблюдая за Барроузом, который сидел у освещенного окна, и повторяя заготовленные слова, будто он уже получил возможность их произнести.
«Мистер Барроуз, я знаю, что уже поздно, и понимаю, что вы, может быть, уже забыли о моем существовании, но отчаяние не может ждать, а я как раз нахожусь в этом состоянии. — Это звучало хорошо. — Мистер Барроуз, я верой и правдой работал в вашем концерне долгих десять лет и в последние шесть месяцев его существования делал все, что мог, чтобы поддержать его. Я добровольно работал за половинное жалованье, помня, что вы дали слово выплатить мне все, когда дела пойдут лучше. А вместо этого вы пошли на ложное банкротство, чтобы отказаться от своих обязательств».
Далее следовало несколько слов помягче, чтобы все это не выглядело так сурово.
«Я не обращался к вам все эти годы, да и теперь не хотел бы причинять вам неудобства. Если бы я думал, что у вас и на самом деле нет денег, я бы и сейчас не пришел. Но мы все знаем, что ваше банкротство — искусственное, что вы сумели сохранить свой капитал. И уже ходят слухи, что вы организовали подставную корпорацию под другим названием, чтобы восполнить все, что потеряли. Мистер Барроуз, точная сумма вашей задолженности за шесть месяцев, когда я получал половину жалованья, составляет двести пятьдесят долларов».
Вот как раз в этом месте Паулина сказала, что надо держать себя с достоинством, не допуская никаких сантиментов и не произнося пустых слов: все должно быть ясно и точно.
И потом — сильная концовка, в которой каждое слово должно быть правдой.
«Мистер Барроуз, я нуждаюсь в помощи именно сейчас, я не могу ждать даже двадцать четыре часа. В подметках каждого моего ботинка дырки размером с пятидесятицентовую монету. Мне приходится подкладывать туда куски картона. У нас вот уже неделю нет ни света, ни газа. Завтра утром явится судебный исполнитель, опишет все, что осталось от мебели, и опечатает дверь.
Если бы я был один, то все бы пережил, ни к кому не обращаясь. Но, мистер Барроуз, у меня дома жена, которую я обязан содержать. Вы, может быть, ее не помните. Это была маленькая темноволосая девушка, которая один или два месяца работала стенографисткой у вас в конторе. Теперь вы, конечно, ее не узнаете: за последние два года она постарела на двадцать лет».
И это все. Все, что следовало сказать. И все же он понимал, что ему придется сделать усилие, прежде чем он осмелится произнести хоть слово.
Он не мог рассмотреть посетителя, его не было видно в окне. А Барроуз сидел прямо против окна, профилем к Пэйну. Он даже мог видеть, как двигаются его узкие губы. Один или два раза Барроуз поднимал руку в неопределенном жесте. Потом, казалось, он выслушал собеседника и медленно кивнул. Затем поднял указательный палец и покачал им, как бы подчеркивая какую-то мысль. После этого он поднялся и прошел в глубь комнаты, по-прежнему оставаясь на виду.
Он остановился у дальней стены и отвел рукой гобелен, который там висел. Пэйн вытянул шею и напряг зрение. Наверное, там, под гобеленом, был сейф, который жадный старикашка собирался открыть.
Вот если бы у него был бинокль!
Пэйн видел, что старый скупец задержался, повернул голову и сказал нечто своему посетителю. Чья-то рука потянула за шнур, и штора опустилась до самого низа.
Пэйн сжал зубы. Это древнее ископаемое все учитывает. Можно подумать, что он читает на расстоянии мысли и догадывается, что снаружи кто-то есть. Но все же щелочка осталась, и из-под шторы пробивался свет. Пэйн выскользнул из своего укрытия и подскочил к окну. Припав к щелочке, он сфокусировал взгляд на руке Барроуза, который набирал номер на сейфе, и ничего другого не замечал.
Три четверти поворота налево, туда, где на циферблате часов обычно располагается цифра «8». Потом обратно, туда, где помещается цифра «3». Потом снова обратно, на этот раз до «10». Довольно просто. Он так и запомнит: 8–3–10.
Барроуз открыл сейф и достал оттуда ящик, где хранил наличные. Поставил его на стол и снял крышку. Взгляд Пэйна застыл, рот угрюмо скривился. Только посмотреть на все эти деньги! Старый скряга запустил туда узловатые пальцы, достал пачку банкнотов и пересчитал их. Потом положил часть обратно, еще раз пересчитал то, что оставил, и положил на стол, после чего вернул коробку на прежнее место, запер сейф и завесил все это гобеленом.
В окне показались смутные очертания еще одного человека. Но он подошел слишком близко к щелочке под шторой, и потому рассмотреть его получше было невозможно. Но Пэйн и не пытался сделать это, поскольку старался не упустить из виду небольшую пачку денег на столе. Рука Барроуза, похожая на клешню, взяла ее и подняла. Другая рука, уже нормальная, потянулась к ней. Затем обе руки встретились.
Пэйн благоразумно вернулся на свой прежний наблюдательный пункт. Теперь он знал, где располагался сейф, и в этом было все дело. Он убрался как раз вовремя. Через мгновение штора вновь взлетела кверху, но на этот раз шнур потянула рука Барроуза. Посетитель двинулся к двери, Барроуз пошел за ним, и его тоже не стало видно. Свет в комнате вдруг погас. И тут же вспыхнула лампочка над крыльцом.
В тот промежуток времени, который у него оставался, Пэйн юркнул за угол дома, чтобы быть уверенным, что его присутствие не обнаружат.
Дверь открылась. Барроуз буркнул: «Доброй ночи», на что его посетитель ничего не ответил.
Похоже, что у них был далеко не сердечный разговор. Дверь тихо закрылась. Быстрые шаги простучали сначала по крыльцу, потом по асфальтированной дорожке по направлению к улице, удаляясь постепенно от того места, где, прижавшись к стене за углом, стоял Пэйн. Он не пытался разглядеть, кто это был. Для этого было слишком темно, да и главная его задача состояла в том, чтобы остаться незамеченным.
