— Бак Мауллинз попросил меня посидеть у телефона.
— Да, я в курсе, — сказал Карсон. — Очень признателен вам. Никаких звонков?
— Ни одного.
Она была явно разочарована. Карсон держал дверь открытой перед ней, и ей пришлось выйти, что она и сделала с видимой неохотой.
Карсон вошел в кабинет, впустил меня и закрыл дверь. Я опустился в одно из кресел и спросил:
— Ну, что теперь?
— Будем ждать звонка из Нэшвилла. Это все, что мы можем сделать для Джеймса Томаса.
— Если придется ждать долго, в такой жаре горло совсем пересохнет, — сказал я.
Карсон понял намек. Он выдвинул из своего стола нижний ящик и достал из него бутылку «бурбона» и два бумажных стаканчика. Он наполнил их почти до краев и протянул один мне.
Мы поудобнее устроились в наших креслах, потягивая виски. Мой стаканчик был почти пуст, когда телефон зазвонил. Карсон снял трубку:
— Алло.
Он несколько секунд слушал, потом кивнул мне. Звонок из Нэшвилла. Разговор продолжался несколько минут. Когда Карсон повесил трубку, он снова сел в кресло и взял в руки свой стаканчик.
— Убей бог, если я что-нибудь понимаю.
— Что случилось, Эд? — нетерпеливо спросил я.
— А? Ах, да. Джеймс Томас. Парни из Нэшвилла охарактеризовали его как темную лошадку. Одна из самых заметных фигур в цементной компании. Специализируется на общественном строительстве. Может пойти на все: шантаж, подкуп, угрозы. Ему часто удавалось добыть для компании крупные заказы.
Я пожал плечами. Никакой видимой связи между цементной компанией Томаса и округом Покочоби не прослеживалось. До сих пор в округе не планировалось начинать крупное общественное строительство. Если бы было наоборот, я бы знал об этом. Как один из ответственных функционеров округа, я имел далеко не последний голос при заключении контрактов на строительные работы с оплатой из казны округа.
Очевидно, мысли Карсона двигались в том же направлении. Он сказал:
— Я пока не вижу, чем это может помочь нам. Ребята из Нэшвилла обещали копнуть поглубже связи Томаса и позвонить нам еще раз.
Я допил виски, скомкал стаканчик и бросил его в корзину за столом.
— Выходит, рано отбрасывать ограбление как основной мотив убийства?
— Пожалуй, рано. Хотя, по-моему, более вероятно, что его убили из-за каких-то личных связей в прошлом. Может быть, он попытался шантажировать кого-нибудь из администрации округа. Все возможно.
— Я все-таки склоняюсь в сторону Дорса Пендера, — сказал я. — По нему давно веревка плачет.
Карсон пожал плечами.
— Благодарите бога, что вас не слышат ваши избиратели.
Я сказал ему, куда могут отправляться мои избиратели.
Прошло время. Я курил одну сигарету за другой. Сведения, которые приносили помощники Карсона, не стоили пустой ореховой скорлупы.
Машина Томаса, на которой он приехал из Нэшвилла, была обнаружена на автомобильной стоянке перед отелем, но ничего, что бы заслуживало внимания, в ней найдено не было. Томас приехал в отель немногим позже полуночи. Телефонная компания сообщила, что вчера примерно в пятнадцать минут первого ночи зарегистрировала местный телефонный звонок из вестибюля «Гранд отеля». Но выяснить, кто и кому звонил, нам не удалось.
Все это усиливало наше внимание к фигуре Дорса Пендера.
Мы сидели в кабинете Карсона, разглядывая перепачканные краской стены. Потом выпили еще по стаканчику. Снова позвонили из Нэшвилла. И то, что они сообщили в этот раз, озадачило нас еще больше.
За день до отъезда, в пятницу, Томас разоткровенничался с одним из служащих цементной компании. Согласно показаниям последнего, Томас утверждал, что в этот раз сумеет организовать крупный заказ без обычных интриг и взяток.
Правда, Томас не называл ни имен, ни городов.
Он уехал из Нэшвилла вчера около полудня.
— Отсюда до Теннесси часов восемь-девять быстрой езды, — сказал шериф. Он помолчал. В разговоре он обронил еще одну фразу, которую собеседник запомнил, потому-что не понял ее.
— Что за фраза? — спросил я.
— Прежде чем попрощаться с этим парнем из компании, он сказал: «Нет ничего лучше университетского образования». И захохотал, как сумасшедший.
— Лучше университетского образования? — Я медленно разглаживал у себя на голове то, что осталось от моих волос. — Черт возьми, Томас носил на руке университетское кольцо за тысяча девятьсот пятидесятый год. А что, если?..
Карсон уставился на меня. Я продолжал массировать свой скальп. Я видел, что Эд удивлен.
— Эд, — сказал я, резко встал и пошел к двери. — Эд, а не прогуляться ли нам в общественную библиотеку, а?
Шериф последовал за мной, бормоча себе под нос.
— Я знал, что не надо было наливать вам второй раз.
За то короткое время, что мы ехали от здания суда до библиотеки, я поделился с Эдом своей неожиданно возникшей версией. Он выслушал меня молча, а когда я закончил, с сожалением сказал:
— Теперь я просто уверен, что зря налил вам второй стакан.
Мы пробыли в библиотеке минут двадцать. Покинув ее, мы снова поехали в центр. Карсон не говорил ни слова. Молчал и я.
Здание, в котором размещалась «Монро хералд газетт», примыкало к площади с южной стороны. Карсон отыскал брешь между машинами и поставил туда свою.
— Приехали, — сказал он.
— Я хотел бы надеяться, что мы ошиблись.
Мы пересекли тротуар и вошли в здание «Хералд газетт».
Стол, за которым сидел Джеремия Уолтон, располагался в углублении, отгороженном от остальной комнаты деревянным барьером. Эдгар Фаррис примостился на краю стола. Оба задушевно беседовали. Со стороны внутреннего двора в комнату проникал приглушенный грохот типографских станков. Наконец Уолтон увидел нас, и его маленькие поросячьи глазки расширились от удовольствия.
Карсон и я открыли дверцу, прошли за деревянный барьер и уселись в кресло прямо напротив редакторского стола. Эдгар Фаррис наблюдал за нами, неуверенно улыбаясь.
— Мы установили личность убитого. Его зовут Джеймс Томас. Кстати, Уолтон, вы никогда не встречали его раньше?
Наш вопрос явно озадачил Уолтона.
— Томас? Я ничего не слышал об этом человеке. А что, собственно, произошло?
— А вы, Эдгар? — как бы невзначай спросил я. Но мое сердце колотилось в груди так громко, что оно, казалось, заглушало шум, производимый большой типографией. — Вы встречали когда-нибудь раньше Джеймса Томаса?
Фаррис повернулся ко мне и нахмурился.
— Разумеется, нет. Если бы дело обстояло иначе, я непременно сказал бы об этом в отеле.
Я облегченно вздохнул. Это было все. Или почти все.
— Шериф и я можем рассказать вам, что мы узнали от коллег из Нэшвилла. Томас был очень темной личностью и занимался политическими махинациями. Он приехал сюда, чтобы встретиться с кем-то. По делу. По его, Томаса, делу.
Джеремия Уолтон спросил:
— Ну и что дальше?
— Ничего, — сказал я. — Просто делимся с вами своими новостями. Кстати, Томас в тысяча девятьсот пятидесятом году закончил государственный университет. Нам с шерифом почему-то взбрело в голову забежать ненадолго в библиотеку. У них все полки забиты университетскими ежегодниками. Том за тысяча девятьсот пятидесятый год содержал очень много интересного и неожиданного.
Эдгар Фаррис напрягся. Лицо его побледнело. Он медленно приподнялся со стула.
Я закурил сигарету.
— Очень странно, Эдгар, что вы не помните Томаса. Это тем более непонятно, если учесть, что вы учились с ним в одной группе и жили в одной комнате.
Уолтон издал сдавленный возглас. Он хотел что-то сказать, но Фаррис сделал ему знак помолчать и сказал:
— Видите ли, людям свойственно забывать.
— Вы правы, — сказал Карсон. — Это самое обыкновенное совпадение. Джеймс Томас ехал сюда, чтобы устроить какое-то очередное дельце. Его бывший однокашник и сосед по комнате вот-вот займет место прокурора округа. Если на следующей неделе его выберут прокурором, он окажется в состоянии повернуть дело таким образом, чтобы не обделить компанию, в которой работает Томас. Да, без сомнения, это простое совпадение.
На какое-то время все замолчали. Потом Джеремия Уолтон устало вздохнул. Сейчас он выглядел на десяток лет старше, чем десять минут назад. Он снял с рычага телефонную трубку и нажал на кнопку.
— Джек? Остановите машины. Уберите с первой полосы тот материал, что я дал вам, и подготовьте ему замену.
Через несколько секунд грохот станков за окном внезапно оборвался.
— Вы тупицы, — сказал Эдгар Фаррис. — Вы и Гейтс. Оба. Кретины и ослы.
Он открыл дверцу и вышел в коридор. Его шаги громко раздавались в тишине.
— Я ничего не знал, — промямлил Уолтон. — Можете поверить мне на слово.
Я повернулся в своем кресле так, чтобы видеть Фарриса. Он продолжал измерять своими шагами узкое пространство коридора. Его никто не останавливал. У нас с Карсоном не было неопровержимых доказательств, что это он убил Джеймса Томаса. Наконец он нова подошел к дверце, открыл ее и медленно вошел к нам.
