Ник не был готов к виду гроба из полированного красного дерева, возвышающегося на задрапированном зеленым бархатом устройстве, которому предстояло опустить его в могилу. Вид гроба сразил Ника. Гроб показался ему огромным и еще более страшным, чем труп Эндрю Стадлера на лужайке у него перед домом. В этом гробе читался окончательный приговор человеку, имевшему когда-то семью, или хотя бы дочь, и друзей. Пусть он был опасным, неизлечимым шизофреником, но при этом он был и отцом. Отцом этой прелестной молодой женщины с молочно-белой кожей. У Ника из глаз потекли слезы. Ему стало неловко.
Негритянка вновь покосилась на него. Кто же она такая?
Рабочие со «Стрэттона» тоже заметили его слезы и наверняка прокляли его лицемерие. Ник-Мясник проливает крокодиловы слезы над могилой их старого товарища, которого загнал в гроб своими руками! Омерзительное зрелище!
Наконец гроб медленно и плавно опустили в могилу, и собравшиеся стали кидать на крышку цветы и горсти земли. Некоторые из них подходили к дочери Стадлера, обнимали ее, жали руку, шептали слова утешения. Улучив удобный момент, Ник тоже приблизился к ней.
– Мисс Стадлер, меня зовут Ник Коновер. Я…
– Я знаю, кто вы, – ледяным тоном сказала девушка. Одна из ее ноздрей была проколота и украшена маленьким блистающим камешком.
– Я не знал вашего отца лично, но мне бы хотелось выразить вам свое сочувствие. Он был очень ценным работником…
– И при этом вы его уволили? – девушка говорила тихо, но не скрывая горечи в голосе.
– Это было неизбежно и очень болезненно. В то время было сокращено очень много ценных работников.
Девушка вздохнула с таким видом, словно не видела больше смысла говорить на эту тему.
– Когда моего отца уволили, вся его жизнь пошла прахом.
Ник думал, что уже привык к таким словам от бывших работников «Стрэттона», но здесь, на кладбище, от девушки, только что похоронившей своего отца, они как-то особенно его задели.
– Я понимаю, как трудно ему пришлось…
Ник заметил, что негритянка с живейшим интересом наблюдает за их разговором, хотя и находится на таком расстоянии, что ей вряд ли что-нибудь слышно.
– Что бы вы ни говорили, мистер Коновер, – с печальной усмешкой сказала дочь Эндрю Стадлера, – а моего отца все-таки убили именно вы.
Латона Сондерс, старшая сестра Леона, была очень крупной и властной женщиной, непоколебимо убежденной в своей правоте. Впрочем, другая вряд ли сумела бы воспитать шестерых детей. Одри она нравилась. Латона была полной ее противоположностью: она ругалась, когда Одри молчала, бранилась, когда Одри терпела, и упиралась, когда Одри поддавалась. Несмотря на трещину в отношениях Одри и Леона, Латона относилась к жене своего брата ничуть не хуже, чем прежде. Она, кажется, вообще не питала особых иллюзий относительно своего братца.
Одри довольно часто сидела с тремя младшими детьми Латоны. Обычно это ей было не в тягость. Одри нравились эти ребятишки: двенадцатилетняя девочка и двое мальчишек – девяти и одиннадцати лет. Конечно, они пользовались добросердечием Одри, не слушались ее и вытворяли при ней такое, за что строгая мать подвергла бы их беспощадной порке. При этом Одри понимала, что Латона тоже пользуется ее добротой и просит ее сидеть с детьми слишком часто. Но Одри и в голову не приходило отказываться, тем более что у нее не было и не могло быть своих детей.
Латона пришла домой на час позже обещанного. Она ходила на курсы, где объясняли, как можно открыть свое собственное маленькое дело. Муж Латоны Пол Сондерс работал мастером смены в автомастерской фирмы «Дженерал моторс» и обычно возвращался домой поздно, после восьми. Одри это не раздражало. Она тоже только что закончила длинную смену, в которую входило посещение похорон Эндрю Стадлера, и теперь, честно говоря, предпочитала провести несколько часов в обществе веселых ребятишек, а не с пьяным Леоном и с навязчивыми мыслями о Кэсси Стадлер. Шалости детей давали Одри прекрасную возможность отвлечься от проблем и забот.
Латона притащила в дом огромную картонную коробку, нагруженную белыми пластмассовыми баночками. Ее круглое, как луна, лицо лоснилось от пота.
– Вот это, – заявила она, захлопнув за собой входную дверь, – завтра же вытащит нас из пучины безденежья!
– И что же это такое? – спросила Одри, пока Камилла играла гаммы на пианино в детской, а мальчики смотрели телевизор.
– Что это такое?.. А это что такое?! Вы что, совсем охренели! – обращаясь к своим сыновьям, взревела Латона, с треском опустив коробку на кухонный стол. – Я понимаю, что тетя Одри вам все разрешает, но мы с вами четко договорились, когда вам можно смотреть телевизор, а когда – нельзя. Немедленно выключайте телевизор и марш делать уроки!
– Но Одри сказала, что нам можно посмотреть, – запротестовал было девятилетний Томас, в то время как давно усвоивший, что с матерью не поспоришь, одиннадцатилетний Мэтью уже плелся готовить уроки.
– Заткнись! Мне плевать, что вам разрешила Одри! – рявкнула Латона. – И не смей мне перечить!.. Это средство для похудения! – объяснила она Одри. – Через пару лет я с ним заработаю больше, чем Пол заработает за всю жизнь.
– Средство для похудения?
– Сжигатель жира! – с гордостью объявила Латона. – Улучшает метам… Метамб… Ме-та-бо-лизм! – наконец выговорила она по слогам. – Блокирует углероды. Совершенно натуральный продукт!
– Слушай, Латона, ты поосторожнее с этими проектами. Вам там на курсах всучат невесть что, потом всю жизнь расплачиваться будешь.
– Что ты несешь! – отмахнулась Латона. – Это же индустрия красоты! Похудеть хотят все. Представляешь, какие тут крутятся деньги!
С этими словами Латона достала из холодильника упаковку шоколадных рулетиков и сунула ее под нос Одри. Та покачала головой, а Латона выудила из упаковки сразу два рулетика и сунула их себе в пасть.
– Можно мне с тобой кое о чем поговорить, Латона?
– Мм? – спросила Латона с набитым ртом.
– Почему ты так разговариваешь с детьми? Я имею в виду, зачем ты используешь такие грубые выражения? По-моему, детям не стоит их слышать. Тем более от родителей!
У Латоны глаза на лоб вылезли от возмущения. Она уперла руки в бока, прожевала рулетики и проговорила:
– Одри, милая моя. Ты знаешь, как я тебя люблю. Но это мои дети. Понятно? Мои!
– И все-таки… – Одри уже жалела о том, что начала этот разговор, но теперь не знала, как выкрутиться.
– Дорогуша, эти маленькие мерзавцы другого языка не понимают. Поверь мне. Будь у тебя свои дети, мне б не пришлось тебе это объяснять.
Заметив, что Одри чуть не плачет, Латона немного смутилась.
– Ну прости, я не хотела тебя обидеть. Это у меня само по себе как-то вырвалось.
– Ничего страшного, – махнула рукой Одри. – Мне самой не стоило начинать.
– Вот! – заявила Латона, выудив из коробки большую пластмассовую банку. – Вот именно то, что тебе нужно!
– Это мне нужно?
– Для твоего бездельника-мужа. Раз уж все равно ни черта не делает, пусть хоть принимает сжигатель жира! Двадцать пять долларов девяносто пять центов! Совсем недорого!.. Знаешь, что! Только для тебя: шестнадцать долларов пятьдесят центов! Смотри, какая скидка! Бери, не пожалеешь!
Начальник службы безопасности корпорации «Стрэттон» бывший полицейский Эдвард Ринальди не очень понравился Одри. Прежде всего, ей не понравилось его странное нежелание с ней встречаться. Она все-таки шла к нему не с праздными разговорами, а расследовала убийство одного из бывших сотрудников их компании! Неужели он действительно настолько занят, как говорил ей об этом по телефону?
Потом, о нем ходили разные слухи. Перед тем как звонить Ринальди, Одри, естественно, навела о нем кое-какие справки, не сомневаясь в том, что начальника службы безопасности крупнейшей фирмы в городе в местной полиции кто-нибудь да знает. Одри узнала, что Эдди Ринальди был местным уроженцем, учился в школе вместе с Ником Коновером, нынешним генеральным директором «Стрэттона», и работал в полиции в Гранд-Рапидсе. Его контакты с местной полицией ограничивались касавшимися «Стрэттона» вопросами мелких хищений и вандализма. Однако один опытный полицейский из состава патрульных подразделений по фамилии Фогель сказал Одри, что Ринальди никогда не взяли бы на работу в полицию Фенвика.
– Почему? – удивилась Одри.
– Больно наглый. Любит наезжать.
– На кого, например?
– Да на нас. К его директору повадились лазать в дом, а он наехал на нас с таким видом, словно это мы убили директорскую собаку, а не какой-то уволенный придурок.
– Ну и как он на вас наезжал?
– Говорил, что мы ни черта не делаем, что нас надо всех поувольнять, и требовал от нас информацию об этом уволенном сотруднике.
