следы.
Подъехав к своему дому, остановившись, он начал плакать, не в силах что-либо сделать. Борис плакал редко и не позволял себе показывать лишних эмоций никому, потому что его так воспитали, что сильные люди никогда не плачут, но всё происходило именно так. Слезы катились по щекам большими каплями. Небо стало серым, утро обещало солнечный жаркий день, но за каких-то полчаса погода изменилась в обратную сторону.
– Малышка, моя маленькая девочка, – всхлипывал он, голос дрожал, слёзы продолжали выделяться из глаз, а на лобовое стекло упали первые капли дождя. Снова дождь. Ринск был город, знаменитый обильными дождями, словно подчёркивавшими всю ту темноту, мрачность, безысходность всего происходившего в сером городе. – Господи, за что ей выдалось это! – он ударил по рулю несколько раз и задел гудок, машина резко взвыла, а затем снова замолкла.
Злость пробирала на весь этот мир, где он жил спокойно, не трогал никого, кроме преступников. А в один прекрасный день не стало дочери, когда она не пришла домой из школы, но первая мысль у него пробежала, что всё, конец, он больше не сможет её увидеть. А это означало, что она мертва. Только Арина не хотела верить. Она позвонила всем друзьям, с которыми общалась их дочь, но всё было тщетно. Хоть Борис и говорил, что она ещё придёт, может, заблудилась или пошла с другом куда-то по магазинам, всё это была детская наивность. Борис понимал, но он хотел поддержать жену.
Ему самому хотелось верить в это, но было очень трудно, понимая, как все органы прогнили, начиная от верха до самих низов. Где люди были похожи на самых настоящих монстров. Где появится новый заголовок газеты «Правда», на первой полосе будет написано: «сегодня пропал человек» или «сегодня были зверски убиты»… Это стало чем-то нормальным, люди к этому привыкли, жить в этом мире, в этом городе, где мир стал серый, а не красочный, как в далёкие времена.
А время шло быстро, а дочери так дома не было, и хотелось верить Арине, что она опаздывает и сейчас в любой момент может прийти и скажет, что пошла в магазин или ещё что-нибудь, и папа накричит на неё в первый раз, но всего этого не было. Он больше не видел её живой.
И, стоя возле гроба маленькой девочки, понимая, что на протяжении двенадцати лет ты воспитывал её, заботился о ней, и один мужик трахнул её жёстко, кончив на лицо, изуродовав тело, и скрылся. Это было невыносимо.
На похоронах Борис не плакал. Арина еле могла стоять на ногах. Гроб был закрыт, то, что стало с ней, могло повергнуть многих в шок, а особенно мать дочери. Борис видел, что стало с ней, потому что приехал на место преступления. Ещё не было установлена личность этой девочки, но Борис понимал, что это будет его дочь, и так оказалось, самые страшные сны иногда сбываются.
– Будь ты проклят, сукин сын. Будь проклят, урод! – слёзы катились по щекам, в груди билось ускоренно сердце, желание придушить своими руками этого урода было огромным.
Тут кто-то постучал в окно машины. От неожиданности Борис вздрогнул. На миг ему подумалось, что тот самый урод пришёл к нему со словами «Я весь твой, можешь меня тоже так же трахнуть, как трахал я твою дочь, и кончить мне на лицо, а потом переломать все рёбра, выколоть один глаз, вырвать язык, порвать очко толстой палкой. Можешь всё это сделать со мной, я осознаю, что я делал плохо, как говорится, око за око, зуб за зуб». Но там стояла жена.
– Милый, что-то случилось? – в её голосе послышались нотки испуга.
– Да, – подтвердил он, злобно смотря на руль ВАЗ-2107. – Он на свободе. Он на свободе! Этот сукин сын на свободе! – и снова разрыдался.
Арина открыла дверку машины.
– Пошли домой. Здесь нет смысла сидеть. Скоро станет холодно.
– Плевать. Я знаю, тебя уже достало, что я гоняюсь за ним уже какой месяц. Надо оставить, чтобы жить дальше и забыть всё как страшный сон. Я понимаю, мы можем ещё сделать хоть целый десяток этих маленьких детей, – его глаза были опущены, голос слегка дрожал, но злость оставалась.
Арина не любила, когда Борис злился, пусть он ни разу не тронул её и ныне покойную дочь. В его злости, в гневе было нечто дикое пугающее, что именно – она сама ещё не понимала, но знала, что от этого добра не жди.
– Я любил её. И, как ты, хочу, чтобы он заплатил за всё.
– Бог накажет его. Это…
– БОГ? – возмутился Борис – Твой бог – это дерьмо. Дерьмо, слышишь меня! Он ублюдок, если решил забрать у нас дочь. Этого маленького человечка, которого мы с тобой так любили! А ты говоришь, что это его воля? Пошёл на все четыре стороны!
Изо рта летели слюни, лицо исказилось отталкивающей гримасой для людей, и Борис то дело сжимал обеими руками руль машины.
С неба падали капли дождя. Вокруг было тихо, и лишь где-то там вдалеке слышался вой сирен. Арина молча смотрела на мужа.
– Чтоб он сдох, твой бог! Наш великий бог! Чёрт, дайте мне пушку и покажите лестницу в рай, я приду и убью его! А перед этим задам один вопрос – зачем он сделал всё так? Она мертва.
– Ладно, пойдём в дом. Тебе надо отдохнуть, сегодня ты устал, – Арина взяла его за руку и потянула на себя, но он впился в этот руль, как пиявка. – Пойдём.
– Нет. Мне здесь хорошо, в этой чёртовой развалюхе, а ты иди. Я буду здесь.
– Так дело не пойдёт. Пошли, не дёргай мне нервы, дорогой. У нас и так проблем хватает и без твоих выходок, – она говорила спокойным, нежным голосом. По крайней мере, до этого помогало, когда у Бориса были такие всплески эмоций.
– Никуда не пойду. Я уже не маленький мальчик и могу сам решить.
Он посмотрел на неё злобным взглядом, и она отпустила руку.
– Хорошо. Думаю, для тебя это будет лучше.
– Может быть.
Борис закрыл дверку машины и завёл двигатель с пятой попытки. Ржавое корыто, которое следовало давно продать и купить более-менее подержанный автомобиль, но всё упиралось в эти деньги, которых не было.
– Борис, ты куда? – тревожно уже спросила Арина.
– Прокатиться, детка.
Машина поехала задним ходом. Затем Борис резко развернулся и дал по газам. Машина сначала не хотела ехать, а потом помчалась, как старая лошадь, которую заставляют пахать землю плугом.
Уехать от всех этих проблем было весьма неплохой, даже самой лучшей идей. «Но куда я могу податься, куда? Бросить свою жену, чтобы забыть всё своё прошлое. Что за тупые мысли. Я до сих мор не могу
