– Я однажды видел ее в игровом зале патинко.
– Патинко? Она не играла в патинко.
– Ну, она, в общем, и не играла. У нее судороги были.
У Афуро отпала челюсть.
– Что у нее было?
– Судороги. Я ботинки ей иод голову сунул и вызвал «скорую». Больше я ее не видел.
– Знаешь, ты реально долбанутый, ты в курсах? Я промолчал.
– Сходишь с ума по девчонке, которую видел всего один раз? Ты ее вообще знал? Ты хоть говорил с ней, до припадка или после?
– Нет, – ответил я. – Как ты говоришь, путаница.
– Путаница – не то слово, – отрезала Афуро. – Правильное слово – долбанутый, мой дядюшка-извращенец. Ты хоть уверен, что девчонка, за который ты ухлестывал, – это Миюки? У нее в жизни судорог не было!
– Я за ней не ухлестывал, – возразил я. – Сначала я не был уверен, одна и та же это девчонка – утонувшая и та, которую я видел в зале патинко, или нет. А потом ты уронила свою записную книжку, и я понял. Я ее по фотографии узнал.
– Может, ты ошибся. Я покачал головой.
– Из-за родинки, да?
– В том числе.
– В том числе, – фыркнула Афуро. – Признайся, что из-за родинки. Спорим, на нее ты сначала и повелся. И чего мужики так от этой штуки тащатся? Всегда тащились, с тех пор, как мы в школе учились. Тянет, как мух на дерьмо. Единственное объяснение: все мужики – извращенцы. Блин, и чего в этой родинке такого очаровательного?
Я пожал плечами.
– Так кто такой этот Боджанглз? – спросил я. Афуро снова затянулась:
– Хороший вопрос. Видимо, не ты.
– Но что ты о нем знаешь?
– Да по правде сказать, ни хрена не знаю. Только имя. Мистер Боджанглз.
– А как ты имя узнала? Кто рассказал?
– Это длинная история, – вздохнула она.
– Имечко-то липовое.
– Да неужели?
– Но ты знаешь, что у Миюки были какие-то дела с этим Боджанглзом, и думаешь, что тебе стоит его бояться. Почему?
– Боджанглз и заварил всю эту кашу, – ответила Афуро. – И если я его найду, все равно грохну. А может, тебе надо его грохнуть. По-моему, паршиво у меня выходит людей мочить. Ну, пока не попробуешь, не узнаешь. Но ты сумеешь. Замочишь его ради меня. У тебя пушка есть?
Сто раз меня уже об этом спрашивали. Спасибо Голливуду: полмира уверено, что американец и к дантисту не сунется, не вооружившись до зубов. Ну и, конечно, спасибо Голливуду: пол-Америки тоже свято в это верит.
– Есть ручные гранаты, – ответил я. – Но я забыл их в Кливленде, в бардачке своего танка. Слушай, Афуро, выкладывай все, что знаешь про Боджанглза и Миюки. Говоришь, он всю кашу заварил. Как?
– Сначала закажи мне еще коктейль.
– Ты еще этот не прикончила.
– Значит, надо допить. «Компай!»
Афуро отсалютовала стаканом, обхватила губами соломинку и ровно за три секунды высосала оставшуюся половину коктейля. Внезапно состроила испуганную мину и едва успела поставить стакан на столик, прежде чем рухнула на постель. На мгновение выгнув спину, она заколотилась.
У нее начинались судороги.
Я понятия не имел, что делать. Мир съезжал с катушек, а я бессилен его остановить. Афуро сжала лоб руками, ее ноги в черных чулках бились в воздухе.
– Обманули дурачка! – заорала она. И зашлась в хохоте.
Я не мог не рассмеяться следом. Вот она пытается меня угробить, вот просит замочить кого-то еще, а потом извивается и хихикает, как ребенок от щекотки. Иногда мне трудно было поверить, что она достаточно взрослая, чтобы дружить с девчонкой-хостес, что такая, как Афуро, вообще умудрилась впутаться в эту странную историю.
– Закажи мне еще коктейль, – велела она. потом встала, схватила свою яркую сумочку и ушла в ванную, хлопнув дверью. Я услышал, как она включила воду, – интересно, что она теперь придумала. Подняв трубку красного телефона, я заказал еще одну «Фруктовую бомбу» для Афуро. Секунду спустя девчонка, умытая, выплыла из ванной. На ней был белый хлопковый халат, а в руке – очередная сигарета. – Не подумай ничего такого, – сказала она. – Просто мои шмотки воняют. Наверное, вляпалась в рыбьи потроха или еще какую дрянь, пока в переулке валялась. Пацан, ты реально меня потряс. Чего ты вообще в это ввязался? Я тебе что, не нравлюсь?
– Конечно, нравишься.
– Но я не твой тип, а?
– Нет у меня типа.
– У всех есть. Может, если бы у меня была прикольная родинка, я бы тебе больше нравилась?
– Сейчас принесут твой коктейль.
– Что, думаешь, я недостаточно опытная?
– Я вообще о твоем опыте не думаю.
– Что, даже вот столечко не думаешь?
– Ты ж сама велела не думать ничего такого.
– Я – существо с противоречивыми импульсами.
– Это я уже понял, – сказал я. – Попробуй выбрать какой-нибудь импульс и минут десять заниматься им. Кстати, ты же слышала, что повара сказали. Я тебе в отцы гожусь.
– Да ты и в дяди едва годишься.
Тут позвонили в дверь. Спасительный звонок. Когда я притащил коктейль, Афуро уже потеряла ко мне интерес. Неудивительно. Из-за «Эм-ти-ви», видеоигр и прочей культуры визуального хлама, на которой было вскормлено ее поколение, она не могла сосредоточиться на чем-то одном. А может, я просто не так уж ее интересовал. Как бы там ни было, я обрадовался, что она готова рассказать наконец про Боджанглза. Я счел, что, как только выясню, откуда Миюки узнала этого загадочного типа, все сразу упростится. Разумеется, я ошибся.
Конец декабря, воскресный внчкр. девять часов – Миюки и Афуро сидят в кафе «Акрофобия». Над ними лабиринт блестящих улиц Кабуки-тё сплетается с людским карнавалом. Роскошные чуваки с рыжеватыми волосами и в кожаных плащах треплются по сотикам и рассекают на мотороллерах сквозь толпу; мимо надравшихся работяг вышагивают иностранки в шубах и кожаных сапогах по колено – огромная комедия людского круговорота. Обрывки русского, тайского, кантонского, вьетнамского и фиг знает еще какого вплетаются в грохот музыки из игровых галерей патинко; орут в мегафоны зазывалы, раскручивая сопурандо,[56] стрип-клубы. массажные салоны, караоке-бары, диско-клубы, джаз-бары, закусочные и простые старые добрые бары, которые превращают Кабуки-тё в самый оживленный район развлечений в городе, в стране и в целом мире.
Только что в состоянии головокружительного истощения Афуро и Миюки закончили слоняться по магазинам в Сибуя и Синдзюку в поисках новогодних подарков. Весь день девчонки провели в цирке неона и шума – толкаясь среди толп таких же покупателей, превративших улицы в массовый спектакль. Уже почти неделю девушки живут в Токио, и город оказался жутко дорогим, битком набит людьми и вообще срывает башню. И совсем не похож на Мурамура. Иными словами, Токио оказался именно таким, как они надеялись, за исключением дороговизны. Но Миюки на что плевать – она весь день не выпускает кредитку из рук, точно это волшебный ключ, отпирающий двери в тот мир, о котором она лишь мечтала.
Афуро и Миюки сидят у барной стойки, передними – раскрытый номер журнала «Виви» и два полупустых бокала водки с тоником. Листая журнал, Миюки тычет в разные прически – что покатит, а что нет. Назавтра ей идти к парикмахеру, и она размышляет, не обкорнать ли ей волосы ради того, чтобы найти работу. Прикурив сигарету, Афуро пожимает плечами. Журналы она терпеть не может, а о поисках работы ей не хочется даже думать. Пока что она взяла только один бланк заявления о приеме на работу – в кофейне «Колорадо», недалеко от их квартиры, – и не собирается его заполнять. Но она – соседка Миюки и ее лучшая подружка, так что надо хоть что-то вякнуть.
– Корнай лохмы, – говорит Афуро. – Снова отрастут.
– Думаешь, стоит?
Кажется. Миюки видит, что Афуро не в своей тарелке, и меняет тему, треплется об эксцентричных школьницах, которых они видели в Сибуя, – прикид словно прямиком с ведьмовского шабаша. Девчонки заказывают еще по водке с тоником, и Миюки спрашивает, что Афуро думает о бармене. Афуро отвечает, что особо о нем не думает. А вот Миюки говорит, что он милашка. Смахивает на Наоки, гитариста из «Синей истерики». Почему-то, услышав это, Афуро принимается хохотать.
Тут подваливает упомянутый бармен с конвертом в руках. Высокий чувак с длинными патлами чайного цвета, в синей футболке от «Моссимо» и коричневых шортах – и это посреди зимы.
– Извините, – говорит бармен. – Кто из вас Миюки?
– Вон она, – говорит Афуро. – А я – Афуро. Приятно познакомиться.
– Вот, для вас оставили, – говорит бармен, протягивая конверт Миюки. Та берет его обеими руками – жест на грани кокетства, думает Афуро. На конверте простая черная надпись – три слога хирагана складываются в «Миюки». Левушка поднимает глаза на бармена.
– Что это? – спрашивает она.
– Понятия не имею, – отвечает тот. – На барной стойке кто-то оставил. Там еще записка была – передать его девушке с… ну…
– Красивой улыбкой? – подсказывает Афуро.
