— Да, Одри, например, — говорит Мэтт с отчаянием в голосе. Гнев отхлынул так же быстро, как накатил, и я уже успела пожалеть об этом — злость лучше тоски. Злость можно подавить и жить дальше; тоска же гложет душу всегда.
— Да, Одри, например, — повторяю я, как эхо.
Хотя Одри никогда не станет участницей проекта, я это понимаю, все равно, было бы здорово увидеть запись, касающуюся ее, среди дел других ребят. Даже если бы там не было ничего, кроме написанного неразборчивой скорописью отчета о бесплодных попытках вернуть ее к жизни. Пусть даже это будет листок бумаги, на котором хладнокровной рукой ученого выведена дата ее смерти, и все.
Не могу же я просто так отмахнуться от неприятного холода в душе и тошнотворного ощущения в желудке.
Желая провести для Мэтта небольшую экскурсию в мир «Воскрешения», я, неожиданно для самой себя, оказалась в положении человека, переосмысляющего всю свою жизнь. Благодаря проекту я все еще живу на свете, но люди, учредившие его, украли ребенка у родной матери и не сделали все возможное, чтобы спасти жизнь семи другим детям. Как знать, может, обычные методы, которыми пользуются реаниматологи, спасли бы жизнь Майклу Декасу или Келси Страуд? Может, им нужна была операция, а не инъекция «Воскрешения»?
Мало того, хоть я и знала, что, рассказав Мэтту о проекте, я автоматически подведу его к мысли о невозможности спасения Одри, я не думала, что для меня эта мысль окажется такой же тяжелой, как и для него. Но теперь, даже сидя в кресле, я чувствую, как она тяжелым грузом лежит на моих плечах.
«Воскрешение» дало мне жизнь, и я являюсь неотъемлемой частью проекта, но для Одри это не значит ровным счетом ничего. У Мэтта есть право и повод злиться на тех, кто управляет проектом.
Есть они и у меня.
Услышав скрежет открывающейся гаражной двери, мы с Мэттом вскакиваем на ноги. Я быстро закрываю файлы, оставшиеся на экране, и делаю все необходимое, чтобы выйти из системы и отключить компьютер. Выбежав из кабинета Мэйсона, мы стремглав мчимся в мою комнату. Кто-то начинает подниматься по лестнице как раз в тот момент, когда я пытаюсь решить, что же все-таки лучше: выдавать секреты государственной важности или приглашать в спальню мальчиков.
— Быстро садись в кресло, — успеваю произнести я, и Мэтт немедленно бросается выполнять приказание. Я сажусь на пол и прислоняюсь спиной к кровати. Едва успев перевести дух, я уже слышу, как Мэйсон стучит в дверь.
— Дэйзи? — зовет меня он.
— Привет, пап, — говорю я. Услышав это обращение, он должен понять, что в комнате посторонние, я зову Мэйсона по имени, только когда мы дома. Мэйсон, конечно же, как всегда на высоте, потому что, открыв дверь, он заглядывает в комнату с образцовой отцовской улыбкой на лице. Я слышу, как Кэйси внизу открывает и закрывает дверцы кухонного шкафа: очевидно, она, заметив машину Мэтта у дверей, решила разогреть запеканку с картофелем и овощами.
— Привет, зайка, — говорит Мэйсон. — Здравствуй, Мэтт.
Мэтт машет ему рукой в знак приветствия.
— Привет, — отвечаю я. — Мы здесь английским занимаемся.
Естественно, все находящиеся в комнате знают, что это ложь — в пределах видимости нет ни одного учебника, но Мэйсону неизвестно, чем мы здесь на самом деле занимались, поэтому нужно придерживаться обычного сценария — я твердо намерена скрыть от Мэйсона то, что Мэтт теперь в курсе наших дел.
— Ясно, — говорит Мэйсон. — Надеюсь, вы неплохо преуспели, но завтра всем в школу, а на дворе уже вечер. Думаю, Мэтту тоже пора домой.
Взглянув на циферблат часов, я с удивлением обнаруживаю, что уже почти девять. Шесть часов, проведенные в компании Мэтта, пролетели как шесть минут.
Мэтт выбирается из мягкого бесформенного кресла, и Мэйсон разворачивается к двери.
— Приятно было познакомиться, молодой человек, — говорит он. — Надеюсь, твоя сестра чувствует себя лучше.
— Спасибо, — успевает ответить Мэтт, прежде чем Мэйсон выходит из комнаты.
— Извини, — шепчу я, — они слишком рано вернулись.
Мэтт подходит ко мне и встает совсем рядом, в трех десятках сантиметров.
— Я знаю, что он не твой отец, и это так странно, — говорит он. — Мэйсон ведет себя совершенно естественно. Он бы мог «Оскара» за это получить.
— Подожди, еще увидишь маму, — отвечаю я, закатывая глаза.
Мэтт издает мой любимый короткий смешок, и в этот момент, несмотря на неприятные мысли, возникшие после нашего разговора, я чувствую, что, рассказав ему все, поступила правильно. Мы с ним стали еще ближе.
Когда он, нагнувшись, целует меня снова, я понимаю, что между нами возникло что-то новое. Первый раз Мэтт целовал меня, стараясь продемонстрировать себя с самой лучшей стороны, показывая, какой он невероятный мужчина, и все такое. На этот раз в поцелуе я чувствую нечто более глубокое. Это чувство мгновенно проникает в меня и заполняет целиком; оно в животе и в пальцах на ногах — везде.
А главное — в сердце.
Когда Мэтт уходит, я открываю крышку своего собственного старенького ноутбука, чтобы проверить, нет ли в списке активных пользователей службы коротких сообщений Меган. Обнаружив ее, я посылаю ей сообщение с завуалированным описанием того, что случилось сегодня вечером. По крайней мере, той части, которая касается развития наших с Мэттом отношений.
«Что ты СДЕЛАЛА????»
«Да ничего».
«М. тебя убьет».
«Возможно».
«Оно того стоило?»
«Да, но только ничего, кроме поцелуя на прощание, не было».
«Да ладно, рассказывай…»
Мы болтаем примерно час, пока Меган не говорит, что ей пора делать уроки. Я решаю оставить в блоге очередную запись. Однако прежде чем я выхожу из Сети, от Меган приходит еще одно сообщение: «Не забудь ответить на мой последний пост.».
Заинтересовавшись, я ввожу в строке браузера адрес блога. Пост Меган называется «Вскрытие психологии стояния в очереди», и посвящен он личным особенностям, которые проявляют люди, столкнувшись с необходимостью чего-то ждать (нетерпеливые и пронырливые персонажи, норовящие пройти без очереди, противопоставляются добрым и мягкотелым, а также рассеянным людям, забывающим, где они находятся, до такой степени, что крик «Следующий!» заставляет их вздрогнуть от неожиданности). Меган на стороне наглецов, чье поведение ее веселит. Потратив час, я выстраиваю линию защиты для робких и терпеливых, основанную на понятии кармы. Будьте терпеливы, и вас ожидает награда, к примеру, в виде самого вкусного попкорна со свежим маслом; если же вы будете лезть всюду без очереди, рискуете, заняв, скажем, единственный свободный стул, обнаружить, что он испачкан шоколадом, заляпавшим вашу одежду.
Опубликовав пост, я начинаю готовиться ко сну. Вернувшись из ванной, я обнаруживаю в телефоне сообщение от Мэтта.
«Можем мы поговорить?»
«Конечно. Давай позвоню через пять минут?» — улыбаясь, пишу в ответ я.
«Хорошо, жду».
Лежа в темноте, я набираю номер Мэтта. Он берет трубку после первого гудка.
— Я тут думал кое о чем по дороге домой, — начинает он вместо приветствия.
— О чем же?
— Никак не могу понять, зачем вы переехали, — говорит он. Мне тут же становится не по себе. Вряд ли стоит рассказывать ему, что меня воскрешали не единожды. Не знаю уж почему, но мне так кажется. — Нет, в смысле, я очень рад, что вы сюда приехали, — поправляется Мэтт, приняв, очевидно, мое нервное молчание за выражение обиды. — Я вообще не то имел в виду. Я просто…
— Хорошо, я поняла, — перебиваю его я. — Мне немного неудобно рассказывать тебе, почему мы переехали. Я уже так много тебе сегодня рассказала, что подумала, может быть, стоит отложить это до следующего раза.
— Хорошо…
— Я умирала пять раз.
Теперь тишина наступает на том конце трубки.
— Ты где? — спрашиваю я.
— Я здесь, — отзывается Мэтт. — Ух ты…
— Да… — говорю я, сгорая от стыда. — Хотя знаешь, скорее, четыре раза, просто после той аварии меня пришлось воскрешать дважды, но раз уж мне сделали пять инъекций, значит, я умирала пять раз. После того первого раза… ну, в общем, у меня смертельная аллергия на пчел, а еще, похоже, несчастные случаи ходят за мной как тень.
— Обалдеть, — говорит Мэтт. — В смысле… и каково это?
— Что?
— Умирать, — спрашивает он.
— Ну…
— Если ты, конечно, можешь об этом говорить, — быстро добавляет он.
— Да нет, все нормально, — заверяю его я, — хотя… если честно, я не очень хорошо помню.
Это стопроцентная ложь: я помню множество визуальных деталей, но мне не хочется снова причинять Мэтту боль. Возможно, разговоры о смерти в данный момент кажутся ему притягательными, но позже, когда придет черед умирать Одри, он вспомнит то, что я ему могла бы рассказать, и будет испытывать боль и страх.
