— План как план, — сказал он и отключился.
Марв уставился на свой телефон. Современная молодежь! Похоже, в тот день, когда в школе детей учили личной ответственности, все они, на хрен, взяли освобождение по болезни.
Когда игра закончилась, толпа заметно поредела, зато те, что остались в баре, были гораздо более шумными и пьяными и оставляли после себя в туалете куда больше грязи.
Через некоторое время и они стали расходиться. Рарди отключился рядом с бильярдным столом, и друзья уволокли его, причем один из них все время бросал на Боба извиняющиеся взгляды.
Боб время от времени поглядывал в сторону Эрика и Нади, которые так и сидели за тем же коктейльным столиком и разговаривали. С каждым новым взглядом на них Боб ощущал, что становится все меньше и меньше. Этак, если смотреть почаще, он, похоже, и вовсе исчезнет. После четырех «Столичных» Эрик наконец-то отправился в туалет, и Надя подошла к барной стойке.
Боб перегнулся к ней через стойку:
— Так ты с ним?
— Что? — переспросила Надя.
— Это так? Просто ответь мне.
— Господи, да ты что! Нет. Нет! Я не с ним. Нет, нет и нет! Боб, я сегодня пришла домой, а он ждал меня в кухне с пистолетом на поясе, прямо «Сильверадо» какое-то. Сказал, я должна пойти вместе с ним к тебе сюда.
Бобу хотелось поверить ей. Хотелось поверить с такой силой, что скулы сводило, — вот сейчас зубы выскочат изо рта и запрыгают по всему бару. Наконец-то он смог как следует посмотреть ей в глаза и увидел нечто, чего по-прежнему не мог понять, — но это было не волнение, не самодовольство, не снисходительная усмешка победителя. Пожалуй, там было то, что хуже всего этого, вместе взятого, — отчаяние.
— Я не могу один, — сказал Боб.
— Не можешь чего?
— Понимаешь, это слишком тяжело. Я отбываю этот… срок уже десять лет — изо дня в день, — потому что с чего-то решил, что тогда мне зачтется наверху, понимаешь? Ну, я увижу маму, отца, все такое. Но мне кажется, меня не простят. Мне кажется, я не заслуживаю прощения. И если там мне суждено быть одному, неужели и здесь тоже?
— Никому не суждено быть одному, Боб. — Надя положила руку на его ладонь. Всего на секунду, но этого было достаточно. Этого было достаточно. — Никому.
Эрик вернулся из туалета и шел теперь к стойке. Он указал на Надю большим пальцем:
— Ну-ка подсуетись и принеси со стола наши напитки, о’кей?
Боб отошел, чтобы выписать счет.
К часу сорока пяти все разошлись, остались только Эрик, Надя и Милли, которая была обязана являться в свою богадельню на Эдисон-Грин ровно в час пятьдесят пять. Милли попросила свою пепельницу, и Боб толкнул к ней пепельницу по стойке, а Милли все растягивала и растягивала коктейль и сигарету, пепел с которой свисал и загибался, словно коготь.
Эрик улыбнулся Бобу во всю ширь и проговорил негромко:
— Когда эта старая карга отчалит?
— Через пару минут, — сказал Боб. — А какое тебе до нее дело?
Эрик поглядел на Надю, сгорбившуюся на высоком стуле рядом с ним. Он перегнулся через стойку:
— Ты должен понять, насколько я серьезен, Боб.
— Я понимаю, насколько ты серьезен.
— Тебе кажется, что ты понимаешь, только ты не понимаешь. Если ты меня кинешь — пусть даже по мелочи, — я не пожалею времени, я доберусь до этой старухи и вытрясу из нее все дерьмо. Кстати, нет ли у тебя какого-нибудь плана, типа «чтоб Эрик никогда отсюда не вышел»? Если есть, то забудь о нем, Боб, потому что мой партнер, который помог мне пришить Риччи Велана, займется тогда вами обоими.
Эрик распрямился, Милли выложила на чай ровно столько, сколько оставляла со времен запуска первого спутника, — четвертак — и соскользнула со своего стула. Она просипела Бобу, причем связки выдавали лишь десять процентов звука, а остальные девяносто были добычей «Вирджинии Слим», ультралайт:
— Я пошла.
— Береги себя, Милли.
Та отмахнулась от Боба, повторяя:
— Да-да-да, — и толкнула дверь.
Боб запер за ней и вернулся за барную стойку. Вытирая ее, он дошел до локтей Эрика и сказал:
— Прошу прощения.
— Обойди.
Боб провел тряпкой, обогнув по дуге локти Эрика.
— Кто твой партнер? — спросил он.
— А ты не отказался бы узнать, кто он, правда, Боб?
— Он точно помог тебе убить Риччи Велана?
— Такие ходят слухи, Боб, — сказал Эрик.
— Не просто слухи. — Вытирая стойку перед Надей, Боб заметил красные отметины у нее на запястьях, там, где Эрик стискивал ее руки. Боб подумал, а нет ли и других отметин, которые ему не видны.
— Ну, значит, не просто слухи, Боб. На том и порешим.
— Порешим что?
— Порешим, и все. — Эрик нахмурился. — Сколько времени, Боб?
Боб сунул руку под барную стойку и вытащил десять тысяч долларов, завернутых в пакет. Он развернул пакет, вынул деньги и разложил их перед Эриком.
Эрик опустил взгляд:
— Это что такое?
— Десять штук, которые ты требовал, — сказал Боб.
— А напомни-ка за что?
— За собаку.
— За собаку. Верно-верно. — Эрик перешел на шепот и поднял голову. — А сколько дашь за Надю?
— Вот так, значит, — произнес Боб.
— Похоже на то, — сказал Эрик. — Давайте все немного успокоимся на пару минут, а в два часа заглянем в сейф.
Боб повернулся и взял бутылку польской водки. Он выбрал самую лучшую — «Оркиш». Налил себе порцию и выпил залпом. Вспомнил о Марве и налил еще, на этот раз двойную.
— А ты знаешь, что Марв лет десять назад завязал с коксом? — спросил он Эрика.
— Я не знал, Боб.
— Вовсе не обязательно через слово называть меня по имени.
— Я подумаю над этим, Боб.
— Как бы то ни было, Марв слишком сильно любил кокаин, и тот взял над ним верх.
— Боб, уже почти два.
— В те времена Марв был настоящим гангстером-ростовщиком. Нет, краденое он тоже скупал, но в основном ссужал деньги под грабительский процент. А тот парень задолжал Марву уйму денег. Безнадежный случай. Он был из тех, кому никогда не выплатить всего того, что они задолжали.
— Час пятьдесят семь, Боб.
— Что было дальше? Этот парень выиграл на автоматах в «Мохеган Сан». Урвал в казино семнадцать кусков. Это было чуть больше того, что он задолжал Марву.
— И он не заплатил Марву, поэтому вы с Марвом обошлись с ним круто, и я, по-видимому, должен усвоить…
— Нет-нет. Он как раз заплатил Марву. Все до последнего цента. Но этот парень не знал, что Марв прикарманивает денежки. Из-за пристрастия к кокаину, наверное. И этот возвращенный долг был для Марва словно манна небесная, но только до тех пор, пока никто не знал, что парень заплатил. Понимаешь, к чему я клоню?
— Боб, кончай трахать мне мозги, осталась минута. — Над губой у Эрика выступили бисеринки пота.
— Ты понимаешь, к чему я клоню? — переспросил Боб. — Ты вник в суть истории?
Эрик поглядел на дверь, убеждаясь, что она заперта.
— Ну да. Этого парня грабанули.
— Его убили.
Быстрый косой взгляд.
— Ну убили.
— Чтобы он никому не рассказал, что вернул долг Кузену Марву, и чтобы никто другой тоже не рассказал. Чтобы Марв его денежками заткнул все дыры, покрыл растрату, как будто ничего и не было. Вот так мы и поступили.
— Вы поступили… — Эрик плохо следил за рассказом, но слабый сигнал тревоги у него в голове все-таки загорелся, и Эрик перевел взгляд с часов на Боба.
— Убили его у меня в подвале, — сказал Боб. — Знаешь, как его звали?
— Откуда мне знать, Боб.
— Нет, ты знаешь это имя.
— Иисус? — Эрик улыбнулся.
Боб не улыбнулся.
— Риччи Велан.
Боб сунул руку под барную стойку и быстро достал девятимиллиметровый пистолет. Он не заметил, что предохранитель не снят, так что, когда он надавил на курок, ничего не произошло. Эрик дернул головой и попытался оттолкнуться от стойки, но Боб большим пальцем нажал на предохранитель и выстрелил Эрику прямо в горло. Звук от выстрела был такой, словно от дома оторвали кусок алюминиевого сайдинга. Надя закричала. Это не был протяжный вопль, она лишь вскрикнула от потрясения. Эрик стремительно завалился со стула назад, и к тому моменту, когда Боб вышел из-за стойки, тот был уже при смерти, хотя все еще жив. Вентилятор под потолком отбрасывал на его лицо тонкие полосатые тени. Губы Эрика то выпячивались, то раскрывались, словно он пытался вдохнуть и в то же время поцеловать кого-то.
— Мне жаль, что вы, ребята, такие, — сказал Боб. — Знаешь, в чем беда? Вы плохо воспитаны, никаких манер. Выходите на улицу в том же, в чем сидите у себя дома. Говорите гадости про женщин. Бьете беззащитных собак. Ты мне надоел, парень.
Эрик посмотрел на Боба и скривился, как от изжоги, он казался рассерженным. Разочарованным. Это выражение застыло на его лице, словно приклеенное, а мгновение спустя Эрика уже не было. Он ушел. Просто умер, мать его.
