А на телевидении, кстати, полно молодых, сочных бесхозных девок. Так и шастают по всем этажам. И если он, Курочкин, возглавит передачу, то тут сам бог велел. Всякие там секретарши, ассистентки и прочие. Уж как-нибудь он себе подберет подходящую.
Ну уж а с жабой своей хромоногой он разберется.
Только сначала бабки все из нее вынет.
В таком благостном состоянии духа Ефим Валерьевич и вышагивал по улице, планомерно приближаясь к своему дому. Он прошел мимо строящегося здания, завернул за угол и вдруг увидел двигающуюся ему навстречу хорошо знакомую фигурку в розовой курточке.
Ефим Валерьевич даже обрадовался нежданной встрече. Сейчас он наконец разберется с этим странным явлением, выяснит, с какой стати беспризорная девчонка бродит по ночам по спальному району.
Он замер в выжидательной позе, внимательно разглядывал грязное личико приближающейся к нему девочки. Обнаружил новый прыщик с левой стороны от маленького носа и в результате почему-то окончательно расположился к бедному ребенку.
— Ты что тут одна делаешь, девочка? — участливо спросил Ефим Валерьевич, когда расстояние между ними достаточно сократилось.
Девочка на этот вопрос ничего не ответила и, мало того, повела себя весьма странно.
Загадочно улыбнувшись, она прошла мимо, затем оглянулась на ходу и поманила его за собой пальцем с обгрызенным ноготком.
— Эй! Подожди! — крикнул Курочкин. — Ты куда? Стой!
Но девочка не реагировала на его крики, уходила все дальше.
Ефим Валерьевич удивленно смотрел ей вслед. Еще секунда, и она скроется за углом. Ничего не оставалось, как только повернуться и последовать за ней, что он поспешно и сделал.
Однако на соседней улице девочки не оказалось.
Ефим Валерьевич остановился, с недоумением озираясь вокруг. Желтый фонарный свет освещал безмолвную пустоту.
В этот момент раздался тихий свист, донесшийся из подъезда недостроенного дома.
Ефим Валерьевич приблизился, вгляделся. Дверей у подъезда не было. В темном проеме маячил знакомый силуэт.
— Ты что тут? — теперь уже строго спросил он. — Ты чего здесь делаешь?
И снова, так же как и в прошлый раз, увидел, что девочка вместо ответа подняла руку и поманила его.
Но теперь-то она от него не убежит!
Ефим Валерьевич быстро подошел вплотную к девочке. В отблеске фонарного света блеснули ее настороженные глаза.
Ефим Валерьевич уже было открыл рот с целью положить конец этим дурацким таинственным играм, но не успел, так и застыл с отвисшей челюстью.
Девочка, неотрывно глядя на него, мгновенно расстегнула молнию на джинсах, одним неуловимым движением спустила их вместе с трусиками до колен, а другим задрала вверх свою розовую курточку со свитером и майкой.
Ефим Валерьевич с изумлением воззрился на голый живот девочки.
— Ты что это делаешь? — медленно проговорил он.
Девочка, по-прежнему игнорируя его вопросы, указала подбородком куда-то вниз.
— Поцелуй! — сказала она.
Но Курочкин уже взял себя в руки, понял, что происходит.
Девочка хотела стать взрослой, походить на кого-то. Видать, насмотрелась, как мать это делает. Мать наверняка шлюха, кто же еще! Вот ребенок и шатается по району, чтобы не мешать мамаше, пока та деньги зарабатывает.
— Ты что, очумела? — возмутился он. — А ну прекрати сейчас же! Немедленно оденься!
Девочка при этом окрике опустила голову, вся как-то сжалась, закрыла руками лицо и заплакала. Курточка ее снова опустилась вниз, прикрыла живот.
Теперь она стояла со спущенными штанами. Ефим Валерьевич старался не смотреть вниз, на ее бесстыдно голый лобок.
— Ну ладно, ладно, — смягчился он. — Успокойся. Давай надевай штаны, пойдем домой, я тебя отведу. Ты где живешь?
Но девочка не реагировала, плакала все горше, ее худенькие плечики судорожно вздрагивали.
Ефим Валерьевич понял, что надо как-то действовать. Не стоять же так перед полуголой девчонкой. Еще не дай бог увидит кто-нибудь.
Он опасливо поглядел на улицу.
К счастью, там по-прежнему никого не было. Только серой бесшумной тенью промелькнула бродячая тощая кошка.
Ефим Валерьевич нагнулся над рыдающей, решительно натянул ей штаны.
Подумав секунду, подхватил ее на руки. Поразился, какой невесомой оказалась девочка. Почувствовал, как тоненькие ручки крепко обхватили его за шею.
Девочка еще пару раз всхлипнула и умолкла.
— Ну вот и хорошо, — успокаивающе произнес он. — Разве можно таким маленьким девочкам одним ночью по улицам разгуливать, это никуда…
Одновременно Ефим Валерьевич повернулся, чтобы шагнуть к выходу. Но шага этого так и не сделал, равно как и фразу не договорил.
По всему телу внезапно прошла нестерпимая судорога боли, мгновенно подмявшая под себя все его мысли и чувства. Ноги у Ефима Валерьевича подкосились, он тяжело, с гулким стуком, опустился на колени.
Руки тоже сразу ослабли, упали, но Девочка-Смерть цепко держалась за его шею.
Ногами в стоптанных, когда-то белых кроссовках она касалась пола и остренькими зубками быстро перегрызала ему горло.
Еще через пару мгновений Девочка-Смерть подняла голову, разжала руки, и Ефим Валерьевич, уже ничего не осознающий, кулем повалился на грязный каменный пол.
Девочка-Смерть вынула из кармана куртки грязный носовой платок и вытерла окровавленный рот и подбородок.
Бледное личико ее порозовело, глаза радостно сияли. Все, о чем она думала так долго, подтвердилось. Не зря она ждала столько дней.
Девочку-Смерть звали Валя. Валя очень любила кино. Она верила, что в кино ничего просто так показывать не будут.
Все эти «Ночные», «Дневные дозоры», «Сумерки», «Затмение» и «Полнолуние» и прочие фильмы про вампиров появляются не с бухты-барахты. Только глупые мальчишки могут думать, что кино похоже на сказки. На самом же деле ничего подобного. Валя всегда знала, что в кино не врут, там все правда. И сейчас она окончательно в этом убедилась.
Кровь ей понравилась, немножко солоноватая на вкус, но все равно классная.
А самое главное, что она уже чувствует, как все в ней меняется, она становится иной.
Валя знала, что какой-нибудь лох рано или поздно обязательно найдется, не устоит перед ней. Так и получилось. Этот повелся на раз.
Мама правильно говорит, все мужики — кобелины. Так что их совсем не жалко.
Она все сделала правильно. Еще несколько таких удачных попыток, и она окончательно станет бессмертной, будет жить всегда.
И летать, наверное, тоже будет.
Как все они там, в кино.
Валя бросила кровавый платок на пол рядом с Ефимом Валерьевичем и, с удовольствием вдыхая ночной воздух, вышла из недостроенного подъезда.
Этой ночью она наконец-то была сыта.
Теперь настало время поспешить домой.
В первый раз за этот, казавшийся бесконечным ноябрь тяжелые свинцовые тучи по какой-то неизвестной причине расступились, и неожиданно пробившееся сквозь них солнце в одночасье изменило привычный безрадостный пейзаж. Будто кто-то нажал на нужную кнопку коррекции в телевизоре, и старая, выцветшая от времени кинолента сразу засияла всеми возможными сверкающими красками.
Тут же все ожило, заискрилось, задышало. Даже блеклый пыльный автобус казался теперь ярко раскрашенным, празднично вплывал в Бирюлево, гостеприимно распахивал двери на остановках.
Кирилл Латынин сидел у окошка, с любопытством поглядывал на прохожих.
Эти люди, жители их района, были очень разными, но в то же время что-то незримо связывало их друг с другом, заставляло вести себя определенным образом, произносить именно те слова, которые они произносили.
И он, Кирилл, тоже был неотъемлемой частью паутины, соединявшей их всех невидимыми нитями.
А вот ниточки, связывавшие Светку со всем этим миром, уже почти все полопались, оборвались. Разве что осталась одна-единственная, та, которая соединяет их обоих.
И то, что ему предстоит сделать, окончательно укрепит ее, навсегда сделает неразрывной их связь.
С каждым новым прожитым днем он понимал теперь, как любил Светку. Со всеми ее капризами, недостатками, истериками.
Она была другая, и время, проведенное с ней, шло совсем по иным законам, оно растягивалось, останавливалось, замирало. Кирилл словно проваливался в какую-то временную дыру и, выныривая обратно, с удивлением обнаруживал, что за короткое мгновение прошло уже несколько часов.
Тот факт, что Светки теперь нет рядом, принять было решительно невозможно.
И потому фейерверк, который он собирался устроить в ее память, будет не прощальным костром, а всего лишь яркой вспышкой, освещающей их любовь.
