— Да ни в чем ты не виноват, — в сердцах зашептав сквозь слезы, она поворачивается, и мы замираем.
Ее лицо в нескольких сантиметрах. Такое манящее, такое нежное, и невинное. Она похожа на сокровище, которое хочется защищать, оберегать, и не позволять больше проливать слезы.
Но она опять плачет, а смотря в глаза, шепчет:
— Тебе лучше уйти. Ты и сам все понимаешь. Я замужем, и то, что происходит — неправильно. Я не должна была…
— Я не прикоснусь к тебе больше, — оборвав Веру, цепко осматриваю каждую черточку на ее лице. — Просто хочу понять, почему ты одна, и почему ты здесь. Должна быть причина. Позволишь ее узнать? Для меня это важно.
Я не знаю, как объяснить ей, чем продиктована моя просьба, но все же прошу:
— Я хочу понять тебя. Позволь хотя бы это. Дай нам один день. Я не собираюсь больше прикасаться к тебе, или переходить черту. Просто прогулка, и просто откровенный разговор, чтобы закончить все правильно.
Ее глаза застывают, а губы приоткрываются. Проклятье, как сдержаться, когда во рту играет ее вкус. Я настолько хорошо помню его, что смотря на пухлые и покрасневшие половины, ощущаю их привкус даже на языке.
— Прогулка? Ты ведь… А как же охрана? Ты ведь на службе.
Вера сбивчиво шепчет, ее дыхание бьет прямо в лицо. Оно свежее, пахнет мятой, и прохладное.
Нельзя поддаваться снова, Сан. Остановись.
— Ты согласна, или нет? — переспрашиваю вибрирующим от возбуждения голосом.
Разве так не переходят черту? Я безнадежен.
— Прогулка? — уточняет, кивая, а сама дрожит.
— Одна прогулка, и просто разговор, Вера. Это все, что я прошу. А потом мы не увидимся больше никогда, — повторяю, улавливая, как она успокаивается.
— Хорошо, — тихо отвечает, принося облегчение. — Но мне сперва нужно…
— Я буду ждать тебя у лестниц к Монмартру через три часа, — коротко отвечаю, но отойти не могу.
Ее запах лишает рассудка, превращает тело в оголенный нерв. Даже узнав, что она замужем, я все равно хочу ее. Хочу ощутить ее настоящую дрожь. Прикоснуться руками к нежному телу, провести губами по тонкой шее, кожей впитывая ее бешеный пульс. Хочу обвести языком узловатые вершины сосков, опуститься руками вдоль ее груди, и прикоснуться к нежной плоти.
Я видел ее тело, а лучше бы ослеп. Ведь не имею права думать о подобном. Никакого.
— Вера? — замечая ее молчание, спрашиваю. — Ты согласна?
Она вздрагивает, а следом нервно кивает, пряча взгляд. Более ничего не говоря, я ухожу. Быстро сбегаю опять, ведь еще минута рядом с ней наедине, и в пустой квартире, стала бы пыткой, хуже самой глубокой ямы со змеями. Пусть так, но я убедился в том, что она искренна, а слова Сары продиктованы лишь попыткой очернить эту женщину в моих глазах.
Если все должно было случиться вот так нелепо, я хочу исправить это. Должен сделать все правильно, и по-людски. Хочу оставить о себе не воспоминание, которое принесет стыд нам обоим, а настоящий отпечаток в памяти. Такой, как тот вечер, когда увидел наваждение в окнах, и не смог устоять.
* * *
Ступая по мощеной серой брусчаткой улочке, миную несколько антикварных магазинчиков. В отражении витрин, все чаще улавливаю фигуру незнакомки. Она не похожа на меня, не выглядит, как я, и не ведет себя так, как вела бы Вера Преображенская. Она бы ни за что не согласилась пойти на это свидание.
Прогулка…
Едва ли, мужчины приглашают так на дружескую прогулку. Приходят прямо домой, не оставляя и шанса на отказ.
А Сан его не дал. Решил все сам, и не оставил даже возможности отказаться, тем, как правильно звучали его слова.
Я не могу найти сердце до сих пор. Кажется, оно стучит во всем теле, а ощутимее его стук в горле. Когда открыла дверь, думала, это курьер привез вещи из прачечной. Однако горько ошиблась, а как только встретила блестящий темный взгляд, показалось, что пол плывет под ногами. Именно так действует на меня этот мужчина: раздевает чувства, оголяет нервы, привязывает к себе.
Немного замедлив шаг, у нужного поворота поправляю плащ, и делаю глубокий вдох. На небе нет ни единой тучи, а солнечные лучи, превратили стены высокого храма на холме в сияющий белизной драгоценный камень. На него и пытаюсь смотреть, минуя еще несколько кофеен, а следом небольшой парк. Рука в кармане сжимает сотовый, а губы покрытые слоем легкого блеска, все равно покалывают. То и дело, пытаясь унять волнение, переступаю через несколько луж, а оказавшись у лестницы, осматриваюсь.
Господи, и зачем я только пришла сюда?
Наверное, Сан передумал. Ведь, как не пытаюсь, не могу его отыскать взглядом, и потому подумываю уйти. Однако замираю, как только за спиной звучит уверенный, но холодный баритон:
— Аньен, агашши. (Здравствуйте, госпожа.)
Медленно поворачиваюсь, а осмотрев мужчину перед собой, едва узнаю Сана. На нем длинный бежевый плащ, черная водолазка, и брюки в тон. Однако, взгляд, — именно тот, блестящий, как обсидиан, взгляд, — прячется за полами черной мужской шляпы. Сейчас он похож на настоящего француза, и если бы не разрез глаз, я бы не смогла отличить его от любого мужчины вокруг.
Если бы не твои глаза, которые смотрят так, словно я центр вселенной.
Как же справиться с ними, как перестать отвечать так же? Как прекратить видеть только тебя?
— Не надо так глазеть, я не экспонат из Лувра, Вера, — Сан говорит все так же сухо, но во взгляде мужчины играет нечто, от чего его глаза блестят еще больше.
— Прости, — смущенно извинившись, я пытаюсь улыбнуться, но выходит явно по-дурацки. — Так… Ты хотел прогуляться.
— Нэ, — он кивает, а когда подходит ближе, я стараюсь смотреть куда угодно, но не в глаза. — Как насчет экскурсии?
— Экскурсии? — вскидываю брови, а Сан кивает, и продолжает:
— Я хочу купить дочери подарок, а города совсем не знаю. Ты не против помочь выбрать, а за одно показать холм Монмартр. Хочется привести домой несколько фото для нее.
— Дочери? — спрашиваю сипло, в каком-то совершенно идиотском состоянии ступора.
Я застываю, ощущая, только мимолетное дуновение ветра. Сдавшись, заглядываю в его глаза, тут же ловя блеск, который завораживает.
Сан проводит взглядом вдоль моего лица так, будто прикасается рукой. Осматривает пристально, а прищурившись, тихо отвечает:
— Откровенность, Вера. Начнем с нее. Я вдовец, и у меня есть дочь, которой десять лет.
Слова повисают в воздухе между нами, образуя новое расстояние. Я действительно не знаю о нем ничего. Но это не помешало заметить именно его. Было бы так, знай я об этом сразу? Ничего бы не изменилось. Сан нравится мне, и с этим невозможно спорить. Это все равно, что утверждать, будто лед теплый, или вода твердая.
Все — глупость. Она замирает между нами точно так же, когда я произношу:
— Меня зовут Вера Лазарева, Сан. Преображенская это фамилия моего отца. Именно он… — я опускаю лицо, прячу его, потому что стыд давит. — Мой отец настоял на работе в Сорбонне. Мой муж… Он… Он военный, Сан. И он…
Заметив то, как мужчина делает шаг, и становится ближе, вздрагиваю. Я не могу поднять глаза, не могу посмотреть на него, а прямо сейчас хочу сбежать. Господи, как я хочу сбежать, и забыть все, что произошло за последний месяц. Однако же, рука Сана медленно поднимается, а пальцы, ровные и холодные пальцы, обхватывают подбородок и приподнимают его. Сан цепко впивается взглядом опять, а я дрожу. Господи, почему все выглядит так странно? Зачем ему это? Почему он просто не послал меня? Не высказал в лицо, что я обманщица, не нагрубил, как сделал бы любой из тех мужчин, которых знаю? Почему? Потому что он другой. Он не такой, как те мужчины, к общению с которыми ты привыкла. Он видит мир иначе… Наверное, потому и произносит, так нужные в этот момент, слова:
— Давай, сперва, мы просто найдем магазин с куклами, Вера. Если хочешь, я расскажу о дочери. Я не собирался лезть тебе в душу. Просто… Я не хочу, чтобы ты запомнила меня вот так, — как свою ошибку. Хорошо?
