Я думал о тайнах жизни, об уходящих минутах, о том, как я мог родиться во Френчтауне в такой исторический момент? Я думал о написанных мною стихах, спрятанных мною далеко в туалете, они были полны моей тоской и одиночеством, моими страхами и страстями. Я писал стихи тайно, сидя под кроватью при свете карманного фонарика или в чулане, позади старой, ненужной, прокоптившейся печи. Но я не знал, пригодны ли мои стихи были для чтения. И меня волновало, почему я ворочался и извивался в постели вместо того, чтобы просто спать, как мои братья и сестры. Я иногда завидовал им: они жили без того, чтобы чем-нибудь интересоваться или разгадывать тайны окружающей нас жизни. Или они также как и я ни с кем этими тайнами не делились?
Иногда мне так хотелось быть звездой бейсбола, как Арманд, или ладным и красивым, как Бернард, который был уж слишком красивым для мальчика, как кто-то заметил. Я завидовал даже своим сестрам-близнецам: они хихикали, смеясь надо всем, приносили из школы хорошие отметки, и никогда не ругались с родителями или монахинями в школе. Больше всего я завидовал Питу Лагниарду, моему лучшему другу, который быстро бегал, перепрыгивал заборы ловчее, чем кто-либо еще, и знал тысячу тайн - все о пользе зернового шелка, о том, как сделать рогатку, с которой никогда не промажешь, о расположении лучших мест в округе, где тебя никто не найдет. Я думал о недостатке таланта в играх на школьном дворе, о тысяче тревог и опасений, об одиночестве, я не мог себе объяснить, что бросало тень на всю мою жизнь даже в самые счастливые ее моменты.
Я обернул простыней плечи, даже, несмотря на то, что ночь была жаркой. Из моего воображения не уходили очертания тети Розаны, ее красивые губы, волосы, аромат ее духов, и то, что я чувствовал в ее объятьях, когда мы кружили по кухне. Ее лицо было маяком, сияющим в моем сознании, пылающий свет, которого позволил мне уйти в нежный, приятный сон, который становился все глубже, темнее, и, благодаря ей, необычно яркий и красочный.
--------------------------------------
Тем летом фотография была не единственной тайной в моей жизни. Ходили слухи о странных сборищах на берегу Мокасинских Прудов в предместьях Монумента. Слухи о кострах, о языческих ритуалах и появлениях призраков. Как и любые другие слухи, их было трудно проверить. Находились храбрецы, побывавшие у этих прудов, но они ничего там не видели. Другие говорили, что видели огнедышащих фантомов, плюющихся огнем. «Да это был не огонь, а их собственный перегар от виски», - насмехался мой отец. Как только наступал жаркий июль, то Мокасинские Пруды стали частью летнего времяпрепровождения, чтобы остудить пыл нескончаемых горячих и влажных дней и вечеров. Пока не пришел Пит Лагниард с доказательством того, что эти слухи не были слухами вообще.
Пит рассказал мне о своих доказательствах по дороге в кино. Мы шли в Плимут на последнюю серию «Всадника-Призрака» с Чарли Чаном в главной роли.
О происходящем во Френчтауне Пит всегда узнавал первым. Он был самым младшим среди девяти его старших братьев и сестер, которые приносили домой все сплетни из магазинов и фабрик, где они работали. Пит все это старательно выслушивал и выкладывал мне - все, о чем слышал. Мы любили театр и кино, делились друг с другом личными, иногда самыми глубокими тайнами, и это крепко цементировало нашу дружбу. Он жил на первом этаже нашего трехэтажного дома на Шестой Стрит, а я - на втором. Между нашими окнами была протянута нить, оба конца которой были приклеены к донышкам картонных стаканов от съеденного супа «Кампбелл», и по этому телефону мы могли общаться друг с другом. Хотя намного легче было бы перекрикиваться из окна в окно, что, конечно, выглядело б не так драматично.
Остановившись около «Управления Мебельной Компании», Пит рассказал, что слышал от своих братьев - о странных собраниях, проводимых на Мокасинских Прудах.
- И что в этом такого странного?
- Множество людей в масках. Они несут факелы. Они собираются в пятницу вечером…
- И кто же они? - спросил я с сомнением. Замаскированные люди и горящие факелы были где-то далеко от Френчтауна, гораздо дальше, чем экран «Плимута».
- Никто не знает, но мои братья все же собираются это выяснять, - несколько напыщенно хвастал Пит. - Я слышал, как они говорили о группе людей, с которой вечером в следующую пятницу они придут на пруды. Мой брат Курли сказал, что глупо так искать неприятности, и что они их обязательно найдут.
Курли был гигантом, он работал в отделе отгрузки фабрики расчесок и мог сам поднять огромную корзину, на которую обычно требовалась сила двоих или троих.
- Ты уверен в этом, Пит? - спросил я, все-таки не очень веря ему. Его воображение как всегда работало безостановочно.
- Ладно, имеется лишь один способ это выяснить, - сказал он, и в его глазах заплясало волнение.
- Как? - спросил я, хотя знал - как.
- В пятницу вечером, - он сказал. - Мы будем там. Ты и я. На Мокасинских Прудах…
Дрожь чуть не разорвала мое тело - дрожь страха и предчувствия опасности. И я не мог скрыть волнение, которое тут же последовало за дрожью. Мне так часто хотелось приключений и так сильно. Мне казалось, что это может быть лишь за пределами Френчтауна, вдали от Монумента, где-нибудь на другом конце земного шара. Но окруженные тайной события созревали лишь в нескольких милях отсюда. Они были достижимы и ожидали нас.
Вечером в пятницу, когда темнота затопила собой улицы Френчтауна, мы с Питом отправились на Мокасинские Пруды, перед этим немного поспав дома. Мы срезали угол, проскочив через задний переулок между «Фабрикой Расчесок Монумента» и цехами бутылочного разлива «Будре», пробрались через двор мыльной фабрики и оказались в районе улиц, на которых стояли лишь лачуги-времянки, в которых ютилась самая беднота. Мы как можно быстрее проскочили по Вотер-Стрит, на которой было немного домов, и между редкими уличными фонарями простирался мрак небытия. Мы иногда поглядывали друг на друга, чувствуя себя ночными заговорщиками и волнуясь, находясь в таких местах в столь поздний час. Ночь была заполнена незнакомыми ароматами, будто бы день мог скрыть эти запахи, и будто их производила сама темнота, делая их острыми и сырыми. Когда мимо нас проезжала случайная машина, то мы уходили в тень, становясь частью ночи и наших тайн.
Задыхаясь, мы вскарабкались на холм Рансом-Хилл и достигли «Перцовой Точки», места, с которого вдали можно было видеть мерцающие огни центра города Монумент. Так как мы сделали передышку на минуту-другую, чтобы перевести дыхание, Пит спросил:
- Который час, как ты думаешь?
- Больше одиннадцати, - предположил я.
Звучало красиво: «Больше одиннадцати». И Френчтаун дремал где-то внизу, большинство людей уже были в постели.
- Пошли, - сказал Пит, и мы направились к лесу. Где-то лаяла собака. Эхо ее лая подчеркивало умиротворение ночи. Вокруг наших голов гудели ночные насекомые. Звезды усыпали небо, и полная луна появилась из расступившихся облаков. Мы прошли под высокими ветвями и пробрались через высокую траву и кустарник. Мы сталкивались друг с другом, натыкались на стволы деревьев и иногда падали, слушая свое шумное дыхание, отчаянное ворчание и ругательства. Наконец, порыв свежего ветра и извилистая дорожка вывели нас к свету и воде, такой спокойной и гладкой, как белое покрывало в спальне у моих родителей.
На противоположном берегу расположился павильон, где по субботам играл оркестр, и всю ночь напролет были танцы. Дощечки его белых стен сверкали во мраке, словно привидения.
- Слышишь, - сказал Пит, поворачивая голову к водоему.
Звук автомобильных моторов слабо доносился из-за воды и затем нарастал, будто бы водная гладь могла как-то его усилить. Визжание тормозов и кряканье гудков смешивалось с ревом двигателей. Точки автомобильных фар отражались от воды, напоминая прожекторы в кинофильме про тюремную жизнь, и мы пригнулись.
Мы бежали вдоль берега, стараясь прятаться в тень и пригибаясь к земле как можно ниже. Виляя, мы добрались до площадки для пикников. Увидев опрокинутый на бок стол, мы тут же спрятались за него.
Выглянув над краем стола, я увидел, как пятнадцать или двадцать машин сформировали круг, огни их фар собрались в центре, лениво урчали не заглушенные моторы, за рулем каждой машины кто-нибудь сидел, выглядя темной фигурой за ветровым стеклом.
Человеческие фигуры начали появляться из автомобилей, хлопая дверями и разговаривая друг с другом приглушенными голосами, Пит прошептал мне на ухо полное страха и удивления, немногосложное: «Ничего себе!», и я тихо повторил это вслед за ним, потому что увидел то же, что он.
Люди были в белых саванах с капюшонами на головах, глаза были темными пещерами - вырезанными в материи отверстиями. Одна из этих конических фигур несла огромный деревянный крест, почти вдвое больший человеческого роста. Горизонтальный брус был шире, чем распростертые человеческие руки. Он двигался на освещенный фарами машин центр круга.
