Мюррей вспомнил старика из-за его рук. Сейчас в полутьме бара их прикосновения были особенно неприятны: влажные, распухшие ладони с мягкими подушечками между суставами.
– Так вы все еще здесь? – спросил Мюррей. – Вас не вытолкали?
Наппер издал гортанный смешок и тряхнул головой:
– Наболтали лишнего той ночью. Мне кажется, мы оба были слегка под хмельком. Да, я все еще здесь, хотя пришлось бросить некоторые старые привычки. Скажем так – опять прильнул к бутылке, – он толкнул пустой стакан через стойку в сторону девушки. – На это ушло время, и первые недели были сущим адом. Доктора довели меня до двух папирос в день, но припухлости на руках и ногах еще не прошли.
– Когда вы уезжаете?
– В конце года. К этому времени отслужу полный срок и выйду в законную отставку. Должен сказать, в посольстве чертовски благородны в этом смысле. Даже пошучивают, говорят, что не могут отсылать старый хлам обратно в Королевство. Вредит Службе.
– И что вы будете делать?
– Полная пенсия, бунгало неподалеку от Годалминга, рыбалка. Может, даже напишу мемуары. У меня тут полно историй, – он постучал пальцем по лысине, – от них кое у кого в Уайтхолле волосы встанут дыбом. Вся проблема в том, что, мне кажется, я не смогу этого сделать.
– Полагаю – государственная тайна?
– О, к черту тайны. Просто когда я сажусь и пытаюсь их написать, ничего не могу вспомнить. – Наппер улыбнулся, глядя в бокал, и вдруг спросил:
– А вы что делаете в Лаосе?
Мюррей пожал плечами:
– В-и-В. Высыпаюсь и восстанавливаю силы.
– Я называю это О-и-О. Общение и Опьянение, – Наппер хохотнул и отпил перно. – Работаете над какой-нибудь историей?
– Нет. А что, есть такая? – Мюррей насторожился, вспомнив, что за этим смешным, близоруким и немного грустным лицом скрывается ум, которому от имени Ее Величества доверялись важные и деликатные миссии в этом уголке земного шара. – Есть что-нибудь, о чем я должен знать? – непринужденно продолжил Мюррей. – Вынашивается какой-нибудь переворот?
Наппер покачал головой:
– Они запретили перевороты, вы не знали? «В Лаосе перевороты запрещены». Это официальный правительственный указ.
– Чудесная страна.
– Лучше всех, – сказал Хамиш Наппер. – Вы полюбите ее, смягчает всех, даже русских. Всех, кроме этих проклятых американцев! Везде суют свой нос. Сначала закрыли казино, потому что оно находилось на третьем этаже лицея для девочек. А заведение-то открывалось только вечером. А теперь, вы знаете, что они собираются сделать? Они хотят вынудить правительство запретить марихуану. Только подумайте! Практически единственный основной продукт этой страны, и они хотят его ликвидировать всего лишь потому, что семьи их военных боятся, что их подрастающее отродье – кажется, они называют их подростками – может привыкнуть к «травке». А вы знаете, сколько в американском посольстве в Лаосе военных атташе? 85! 85 чертовых военных атташе! – выкрикнул он, не контролируя себя от злости. – А у нас и у русских только два, официально, – Наппер залпом допил перно.
В бар вошла девушка и направилась к ним. Европейка, высокая и темноволосая, в брюках и военном френче маскировочной окраски. Хамиш Наппер обернулся и поприветствовал ее на безупречном французском, к нему мгновенно вернулось веселое настроение.
– Это Жаки, – представил Наппер, – миссис Жаклин Конквест, – добавил он с меньшим энтузиазмом.
Мюррей и Жаки обменялись рукопожатием. У нее было круглое, симпатичное лицо, спокойное и неулыбчивое.
– Что будете пить? – спросил Наппер на французском.
– Я не могу остаться, – сказала Жаки, всматриваясь в темные углы бара. – У меня кое с кем назначена встреча.
Очки Наппера лукаво блеснули, французская речь оттачивала его манеры и придавала почти хищническую хитрость:
– Следовательно, есть кое-кто еще, не так ли?
На лице девушки появилось отдаленное подобие улыбки, она пожала плечами:
– Tu penses![3] – Жаки повернулась к Мюррею. – До свидания, мистер Уайлд. Пока, Хамиш!
Они смотрели ей в спину, Жаки грациозно перешагнула через водосток и исчезла из виду.
– Кто она такая? – спросил Мюррей, указывая девушке-барменше на пустые бокалы.
– Жаки? Вышла замуж за дерьмо. Ее муж – американский парень по имени Максвелл Конквест – дурацкое имя! – его перевели сюда из Сайгона. Не думаю, что они счастливы. Половину своего свободного времени она проводит, разгуливая кругом, как во сне. Никого она, здесь не искала, просто некуда больше пойти. Она бы не стала здесь с нами пить – ее муженек не одобрил бы этого. Муженек – стопроцентный хороший американский мальчик, принимает душ три раза в день и никогда не поднесет ко рту бокал, если лед не из хлорированной воды. Ублюдок.
– Чем он занимается?
– Шпион. ЦРУ. Почти все время занят тем, что с парнями полковника Бучбиндера из американского соединения вынашивает заговоры против лаосских политиков. Предполагается, что он занимает такую же должность, как и я. Мы не ладим.
– И вы занимаетесь тем же – вынашиваете заговоры?
– Я? Ха! – Наппер снова хохотнул, на этот раз, как показалось Мюррею, слишком легко. – Обычные делишки – такой старой развалине, как я, не доверят что-нибудь серьезное, – он допил и слез с табурета. – И все же вынужден уйти. Правительство Ее Величества зовет!
Наппер вытащил из кармана пачку больших купюр, нежно-розовых и лиловых, каждая по сто кипов, как старые франки, только вместо замков и кардиналов – пагоды и танцующие девушки, и, не успел Мюррей возразить, бросил их через стойку барменше.
– Я плачу, старина. Еще увидимся.
Наппер шел, волоча ноги и немного покачиваясь, через несколько шагов он слегка подпрыгивал.
Мюррей подумал, что его должен был бы позабавить этот тип, однако ничего такого не чувствовал, Вьентьян никогда нельзя было назвать престижным местом для дипломата, но, раз уж Британия подписала совместное женевское соглашение по Лаосу, пост в столице был важен. И Мюррей подумал: «Вряд ли стали бы в британском министерстве иностранных дел терпеть престарелого, не равнодушного к выпивке, а в прошлом и к опиуму, болтуна, если бы он действительно ничего из себя не представлял». А Хамиш Наппер все еще работал – проработал, видимо, уже больше двух десятилетий – в деликатной особенно для Юго-Восточной Азии сфере с расплывчатым названием «политическая разведка». И вместо того, чтобы давным-давно убрать Наппера, ему позволяют отслужить полный срок, который закончится к концу года. А до конца года, рассуждал Мюррей, поднимаясь по каменным ступенькам в свой номер на втором этаже, еще несколько месяцев. Нет, Мюррей не собирался жалеть мистера Хамиша Наппера.
* * *
Мюррей прошел несколько сот ярдов вниз к реке, к ресторану Королевского дворца Ланг Ксанг. Солнце клонилось к закату, и на главной ухабистой улице появилось множество снующих туда-сюда машин, их количество удивляло. Нескончаемый поток сверкающих фар и хромированных частей «шевроле», «ситроенов» и «фольксвагенов», дюжины маленьких японских машин неслись по центру дороги. Стоя под вывеской бара «Des Amis», Мюррей задержался, вспомнив удивление, которое возбудил в нем этот феномен Вьентьяна в прошлый приезд. Загадка была в том, откуда взялись все эти машины и куда они едут? По Южному шоссе, идущему вдоль Меконга вниз к Саваннакету, в сухой сезон могли проехать только большие автобусы и машины с четырехприводным двигателем, а старое шоссе Route Nationale Treize, ведущее вверх к королевской столице Луангпхабанг, было перекрыто силами Патет Лао[4] через тридцать километров от начала. Больше из Вьентьяна не было дорог, только паром изредка курсировал через реку в Таиланд и обратно.
«Но Лаос, – рассуждал про себя Мюррей, – непредсказуем». Наезжающие умы из Госдепартамента прозвали эту страну «Лаос-Хаос». Война, десятилетие сотрясающая джунгли и горы, уже, как минимум, дважды отдавалась в канцеляриях Свободного Мира. Седьмая эскадра США была приведена в боевую готовность, спешно созывались конференции между Москвой, Лондоном и Вашингтоном.
И все же здесь, во Вьентьяне, коммунисты Патет Лао сохраняли за собой штаб – хорошо обставленный французский особняк с портретами Мао и Хо и с ухоженным садом, выходящим на «Утренний рынок», где опиум и конопля продаются вперемешку с крашеным шелком и авторучками. Мюррей Уайлд, уставший и превратившийся в циника от пропитанных глупостью, хитростью и жестокостью прелестей этого континента, однажды написал о Лаосе; «...война, которой никогда не было в стране, которой не существовало».
Насколько он мог надеяться, это было одно из наиболее близких к истине его определений.
Спустились мягкие сумерки. Мюррей дошел до реки.
Сквозь непрекращающуюся трескотню цикад в высокой траве у реки прорывался шум проезжающих мимо машин. Королевский ресторан Ланг Ксанг стоял на собственной территории, от ворот, поддерживаемых каменными слонами, шла подъездная дорожка, запруженная правительственными лимузинами и лимузинами дипломатического корпуса. Все сооружение первоначально было задумано одной из мечтательных лаотянских царственных особ как огромный отель для приема гостей в день, когда Вьентьян будет столицей Водных Олимпийских игр на Меконге. Царственную особу смел переворот, деньги испарились, на Меконге игры не проводились, и так и не прибыли туристы. Все, что успели построить на месте дворца Ланг Ксанг – ресторан, бар и танцевальный зал, любопытное смешение Корбюзье и Сесл Битон, – осколки стекла и ржавая сталь сочетались с причудливым железным плетением и позолоченными эргетами на крутой, наполовину не достроенной крыше пагоды, поднимающейся от реки подобно сюрреалистическому трамплину.
