Один рисунок закончен, у мертвеца появилась голова. Он откладывает его в сторону. Половина пути пройдена, первая часть работы завершена. Но в голове уже роятся другие образы, требующие внимания. Он быстро затачивает карандаши. Мозг подает импульсы рукам, какие движения делать. В этом загадочном процессе рисования его воля будто не участвует. Пока ничего не выходит, но он не отчаивается. Мысленно шепчет себе: «Доверься интуиции. Прежде у тебя получалось, получится и сейчас».
Карандаш не просто инструмент, он продолжение его руки, они вместе сложный слаженный механизм, совершающий движение за движением, пока наконец не возникает… оно.
Он откидывается на спинку стула, отряхивает с перчаток графит – а он осторожен и всегда работает только в перчатках, – в жилах пульсирует адреналин. Да, рисунки приобрели смысл. Теперь он знает, что и как будет делать.
– Да оттесните же вы наконец этих людей назад! – буркнула Терри Руссо бруклинским полицейским, пытающимся навести порядок, и медленно двинулась дальше, выставив перед собой полицейский жетон.
Было темно, но желтые уличные фонари в сочетании с красными проблесковыми маячками автомобилей заливали толпу примерно в шестьдесят человек зловещим оранжевым сиянием. Люди не унимались, проталкивались ближе, чтобы лучше увидеть происходящее.
Для них это очередное реалити-шоу, с горечью подумала Терри. Теперь ведь трудно провести грань между жизнью и развлечением.
Она продолжила наблюдать за собравшимися. Ведь среди них может быть и он.
Последнее крупное дело ей удалось раскрыть быстро потому, что подонок, серийный убийца, обнаглел настолько, что вертелся вблизи места преступления среди зевак, прямо под носом полицейских и детективов. Смотрел, как они пытаются разбираться со злодейством, которое он сотворил. Терри узнала его по фотороботу и погналась, даже не подумав позвать с собой кого-нибудь. Разумеется, это было безрассудство. Коллеги примерно так ее поступок и оценили, тем более что она схлопотала себе пулю в правое плечо. Зато после этого Терри Руссо повысили, сделав начальником отдела расследования убийств центрального района Манхэттена. Значит, ей надо за это благодарить негодяя.
– Ну, что тут у нас? – спросила она бруклинского детектива, хотя уже знала, в чем дело. Иначе бы ее не вызвали. К телу убитого был прикреплен рисунок, как и у парня, которого зарезали на Манхэттене.
Но того зарезали, а этот застрелен. Странно.
Взгляд бруклинского детектива медленно скользнул по лицу Руссо, затем по грудям, которые прятались под облегающей джинсовой курткой, и вернулся к лицу, захватив темные волосы, завязанные в хвостик, от чего Терри выглядела восемнадцатилетней, хотя через неделю ей исполнялся тридцать один год.
С трудом подавив зевок, детектив протянул ей бумажник убитого.
– Афроамериканец, застрелен между шестью и шестью тридцатью. Есть двое свидетелей. Слышали выстрелы, но не видели, кто стрелял. Убитого зовут Харрисон Стоун, живет вон там. – Он показал на четырехэтажное здание из бурого песчаника. – Жена уже опознала его. Она прибыла на место происшествия примерно в то же время, что и патрульный автомобиль, то есть через десять минут после выстрелов. – Детектив кивнул в сторону группы полицейских, рядом с которыми стояла и плакала блондинка: – Его жена.
Последняя фраза прозвучала чуть насмешливо, но, может, Терри это показалось.
Она увидела, что один детектив, осматривающий место преступления, снял рисунок с трупа, собираясь положить в сумку, и начала надевать перчатки.
– Дайте его мне.
Наконец прибыл шеф полицейского управления Перри Дентон. Вид у него был такой, будто он ожидал, что перед ним сейчас расстелят красную ковровую дорожку, зажгут софиты и подойдет Джоан Риверс[3] с вопросом: «У кого вы одеваетесь?» Дентон невысокий, но держался так, словно был высоким. Сунув в рот неприкуренную сигару, он задумчиво оглядывал место преступления.
Терри подумала, что если бы сейчас кто-нибудь узнал о ее прошлой связи с Дейтоном, то наверняка бы решил, что ее повышение по службе связано именно с этим. Черта с два. Если бы все зависело от Дентона, не видать ей повышения как своих ушей. Потому что она резко оборвала отношения менее чем через месяц после начала. И это было больше года назад, когда Дентон возглавлял отдел по борьбе с распространением наркотиков. Откуда ей было знать, что он вскоре станет ее боссом?
Дентон взял у Терри рисунок, и его рука, случайно или намеренно, коснулась ее груди.
Интересно, знает ли его жена, что он готов трахнуть любую особу женского пола, подумала она и направилась к жене убитого, белокурой красотке, немного похожей на знаменитую кинозвезду пятидесятых Грейс Келли. Сейчас ее бледно-голубые глаза покраснели, а по щекам растекся макияж.
Терри выразила ей соболезнования.
– Но почему… Харрисон? Вот так… без всякой причины. Вы можете мне сказать… почему? – Женщина вгляделась в лицо Терри, ожидая ответа.
– Надеюсь, вы поможете нам это понять, – мягко проговорила она.
Красотка отрицательно покачала головой, тряхнув подстриженными «под пажа» белокурыми волосами.
Дентон поманил Терри. На его лице играла смутная улыбка, которая обычно не предвещала ничего хорошего. Он наклонился ближе, пахнув на нее табачным запахом, смешанным со знакомым лимонным лосьоном после бритья. Рядом стояли двое детективов и несколько технических экспертов.
– Нужно провести тщательный лабораторный анализ. – Дентон взмахнул рисунком. – Вы меня поняли?
Терри кивнула:
– Да.
Он наклонился к ее уху, стиснув плечо:
– Подвезти тебя в центр?
Терри вывернулась из его захвата. Плечо болело, ведь именно сюда попала та пуля. Осознавал ли это Дентон? Разумеется, потому что был по природе садистом.
– Я на своей машине, – ответила Терри, пытаясь не выдать своих чувств. С этим человеком надо быть осторожной. Он может доставить много неприятностей. Конечно, и Терри могла сделать то же самое для него, но лучше до этого не доводить. – Я тут задержусь. Посмотрю, что даст осмотр места преступления.
– Правильно, – согласился Дентон.
– Натан такой же латинос, как и еврей, – с улыбкой произнес Хулио. Они с женой, как обычно, обсуждали меня, не смущаясь моего присутствия.
А чего смущаться, ведь Хулио мой самый близкий и единственный друг. И по правде говоря, мне самому до конца неведомо, кто я есть – внук моей бабушки Розы или внук другой бабушки, Долорес.
Мы ужинали в гостиной их квартиры. Я, Хулио и его жена Джессика. Здесь же неподалеку в плетеной кроватке спал их младенец. Звучала негромкая музыка. «Голос», главный хит Гектора Лаво 1975 года. Но это только потому, что я принес недавно вышедший диск этого знаменитого пуэрто-риканского певца в стиле сальса. Иначе бы сейчас звучал Моцарт или Бетховен, к которым я до сих пор никак не привыкну.
Квартира у моих друзей отличная. Два этажа на Девяносто четвертой улице между Пятой авеню и Мэдисон-сквер. Просторная гостиная, кожаный диван, персидский ковер, антиквариат. По иронии судьбы отсюда всего несколько минут ходьбы до убогих улиц Эль-Баррио, где Хулио вырос.
Мы дружим целую вечность. Его тетя жила в одном доме с моей бабушкой, и Хулио постоянно находился у нее, поскольку тут было лучше, чем там, где он жил со своей мамой, которая с трудом зарабатывала на жизнь. Отца у него не было. Однажды я забрел на чердак, где мы и познакомились. Хулио там тайком покуривал травку. Вскоре он дал мне затянуться в первый раз. Нам было одиннадцать лет. Когда я пришел в себя от кашля, он начал мне рассказывать о музыке Принса и Карлоса Сантаны.
Вскоре мы стали неразлучны, как братья, и я начал бывать в квартале у Хулио почти каждый день. Мы жили в приличном районе, в просторной квартире на углу Восьмой авеню и Двадцать четвертой улицы, но в Эль-Баррио было просто здорово. Родители поначалу отнеслись к моим походам подозрительно, но я сказал, что хочу улучшить свой испанский, и они успокоились.
Хулио покупал косяки марихуаны у одного торговца, который часто появлялся у нашей школы. Мы лезли на чердак, накуривались и шли к моей бабушке смотреть телевизор или заниматься с игровой приставкой «Нинтендо». При этом нас все время разбирал смех, а бабушка спрашивала: «Que es tan chistoso?»[4] – что смешило нас еще сильнее.
Я вспомнил свою комнату в доме родителей, увешанную плакатами Че и Сантаны. А потом, как обычно, тот злополучный вечер и лицо отца.
Рано или поздно он должен был догадаться. Я понимал, что это неизбежно, и даже хотел, чтобы он узнал. Воображал себя крутым и бесстрашным, приносил домой это дерьмо, травку и крэк,[5] даже не заботясь как следует припрятать. И это при том, что мой отец служил в полиции, в отделе борьбы с распространением наркотиков. В общем, взрыв произошел. Отец обнаружил тайник.
