- Иван, прости, что прощаюсь с тобой таким необычным способом, но иначе ты бы меня не отпустил. Это трудно объяснить, а понять, возможно, еще труднее, но так будет лучше для меня, для Ленки, для всех. Больше всего на свете я боялся быть слабым, особенно в глазах Лены. Жаль ее и дочурок, неплохая у нас была семья. Помоги им, Иван. Я надеюсь на тебя и Серегу. Все, что со мной происходило в этот треклятый год, я описал в дневнике. Ты его найдешь на книжной полке рядом с Ремарком. В милицию не отдавай, я эту следственную братию знаю, сам был таким. Им рыться в чужом белье или душе, все едино. Кассету уничтожь. Передавай Сереге привет, и поцелуй Машеньку.
Запись оборвалась, а в комнате продолжал витать Колин дух.
«- Добрый вечер, отец Алексий, - приветствовал священника мужчина. - Прошу извинить меня за вторжение, и позвольте представиться: Василий Иванович Ильин, главврач психиатрической больницы. Впустила меня Марья Михайловна. Мы уже и чай попили, и побеседовать успели, а вас все нет и нет. Она пошла домой, а я напросился вас дождаться. Мне необходимо с вами поговорить.
Гость был смущен и оживлен одновременно. Отец Алексий повесил плащ в передней и прошел в комнату. Главврача психиатрической больницы священник знал хорошо, так как его церковь стояла на территории больницы, поэтому разговор с незнакомым ему челове-ком предстоял интересный.
- Может быть, поужинаете со мной? - спросил отец Алексий.
- С большим удовольствием, - ответил гость. - Да, знаете, библиотека у вас замечательная: философия, медицина, психология. Скучать мне не пришлось.
Священник поставил на стол приборы, принес из кухни вареную картошку, жареную рыбу и хлеб.
- Садитесь к столу, и рассказывайте, что привело вас ко мне.
Гость торопливо сел за стол, и, слегка помявшись, ответил:
- Я, знаете ли, ваш давнишний почитатель. Довольно часто прихожу в церковь, послушать ваши проповеди. Ведь мы с вами коллеги: вы наставляете на путь истинный здоровые души, а я лечу больные. Но мне иногда кажется, что без церкви трудно вылечить душевнобольного.
- Извините меня, Василий Иванович, но дело в том, что сейчас нет душевно здоровых людей - произнес отец Алексий, и ужаснулся своим словам: мысль, высказанная вслух, почти всегда становится реальностью. Только сейчас он понял, что его так взволновало сегодня.
- Позвольте, отец Алексий, но чем же тогда люди, которых мы считаем здоровыми душевно, отличаются от больных – в голосе Ильина послышались нотки раздражения.
- Все люди, как я уже сказал, душевно больны, только ваши больные живут в своем мире: живут образами и чувствами, и не желают покидать придуманный ими мир. Они более счастливы, чем мы с вами. Мы живем в реальном, более страшном мире, который создали сами. Нам жутко, и очень неуютно в нем. Каждый день мы страшимся будущего дня. Почему мы боимся? Да потому, что каждый день своими мыслями и поступками мы делаем мир еще хуже, еще страшнее. Все, что мы не попросим, нам дается, но все, что нам дается, мы употребляем себе же во зло. Так мы предаем Бога.
- Но откуда, же мы можем знать: что есть добро, а что зло? Ведь понятия эти относительны. То, что для одних есть зло, для других – благо.
- Скажите, вы когда-нибудь подходили близко к пропасти? Чем ближе вы к ней подходите, тем сильнее она вас притягивает. Вот так и грехи наши, один грех притягивает другой. К концу жизни мы обрастаем ими, как гнилой продукт плесенью. Вы задали очень трудный вопрос, и чтобы на него ответить потребуется не один день, и не одна ночь. Сегодня я устал, и если вы не возражаете, мы поговорим на эту тему завтра. Если хотите, вы можете у меня переночевать; время позднее, а вы наверняка устали, - священник с сочувствием посмотрел на гостя.
Ильин сидел, потупив глаза. Что-то жалкое было во всем его облике.
- Мне некуда идти, - еле слышно проговорил он, еще ниже склонив голову. Извините меня, но я обманул вас. Я не врач. Меня действительно зовут Василий Иванович Ильин, все остальное мною придумано.
- Что с вами? Вы не здоровы?
- Недавно я похоронил жену, она долго болела, и после операции умерла. Квартиру пришлось продать, для лечения нужны были деньги. Работу я потерял год назад, в наше время многие теряют работу. Мне пятьдесят лет, и я никому не нужен. К сожалению, детей у нас нет. Я остался один, без семьи, без работы, без дома. Я унижен, уничтожен, растоптан, и, вы правы, я болен.
Василий Иванович сидел, закрыв лицо руками. Рыдания с хрипом вырывались из его широкой груди. Этот взрослый, крупный человек сейчас казался священнику слабым, обиженным ребенком, но чтобы его успокоить, нужно было что-то большее, чем слова утешения.
- Вы сейчас очень расстроены, Василий Иванович, - тихо проговорил отец Алексий. - Пойдемте со мной.
Гость покорно встал, пряча заплаканное лицо, и пошел за отцом Алексием. Они вошли в маленькую комнату, в которой кроме кровати и письменного стола ничего не было. В углу над кроватью висела старинная икона Девы Марии с младенцем. Горела лампада.
- Василий Иванович, постарайтесь заснуть. Я знаю, сейчас вас утешить почти невозможно. Но, я также знаю, что Утешитель, которого нам послал Христос, находится в каждом из нас, - сказал священник. - Сейчас вам больно и нестерпимо страшно. Вам нужно убежище, и я предлагаю его вам. Вам нужен душевный покой, со временем и он у вас будет. Бог не оставит вас, только позовите его, найдите его в своем сердце, - сказал отец Алексий и, прочитав молитву, тихо удалился».
«…Почти каждую ночь мне снится один и тот же сон: я – огромный снежный ком, качусь с высокой снежной горы, вбирая в себя все больше и больше снега. Но у подножия горы торчит коряга, и каждую ночь я разбиваюсь об нее.
Вот уже несколько месяцев меня, Николая Егорова, следователя, отца семейства не покидает дикое желание умереть. Жизнь моя зашла в тупик. Потерялся главный источник жизни – ее смысл. Сначала я думал, что эта хандра пройдет. Даже пытался пить, но за весельем наступало похмелье, а затем пустота…»
- Милый, что ты читаешь?
Иван оторвался от дневника, и взглянул на жену. Маша смотрела на него большими ясными глазами, в которых светилась нежность.
- Звонила Лена, просила к ней зайти. Плохо ей, Иван. Тоска по Коле. Может, пригласим ее с девочками к нам? Пусть поживет с нами, пока ей не станет легче.
Прошло уже три недели после той страшной ночи, а боль все не отпускала ни Лену, ни Ивана, ни Марию. Маша относилась к Ивану особенно бережно в последнее время, она страшно боялась за него, хотя тщательно это скрывала.
«Глупышка, неужели она думает, что и я на такое способен?»- подумал Иван.
- Нет, Машенька, я думаю, что Лене с нами будет не легче. Да и мать к ней собиралась переехать. Ты сходи к Лене, скажи, что я скоро зайду.
Маша с тревогой заглянула в его глаза, словно желая увидеть в них то, что и ему подчас трудно было разглядеть в самом себе. «То-то и оно, мне бы в Колины глаза загля-нуть. Смотрел и не видел. Вот и потерял друга».
За Машей захлопнулась дверь, и вновь Иван погрузился в то темное, что увело от них Николая.
“… Я уже точно не помню, с чего все началось. Мне кажется, что прошла целая вечность с того времени. Может с той первой “зелененькой”, которую мне сунул молодой “супермен”… Лихие ребята - эти новые русские! Молоко на губах не обсохло, а такими делами ворочают. Ничего святого за душой… Батя велел их охранять. Так я стал телохранителем. Слово то, какое - “хранитель тела”…Правда, за это они платили большие деньги. Ленке очень нравилась такая жизнь: тряпки, рестораны. А мне… Деньги, баксы - вот то зло, которое отняло у меня честь офицера, любовь к людям, убило меня самого. Тогда я этого еще не знал, не понимал, что один Егоров умирает, а ему на смену приходит новый, ненавидящий вся и всех Егоров, и что его окружают такие же, как он новые Егоровы, не имеющие ни души, ни сердца. Мы не заметили, как превратились в биомашины. Подумать только, что вначале мне это даже нравилось! Появился какой-то нездоровый азарт. Но потом возникла эта тоска, которая больше не покидала меня, ни на минуту…”
«Ровно в восемь утра Марья Михайловна, немолодая, тихая женщина открыла входную дверь. Она всегда приходила в одно и то же время. Свою работу она выполняла аккуратно, стараясь издавать как можно меньше шума.
Священник давно встал. Он вышел ей на встречу, приветливо улыбаясь.
- Марья Михайловна, здравствуйте. Как ваш сын?
