— Господи Иисусе… — прошептал Клейтон.
— И это в Колчестере… — сказала Анни и покачала головой. Мужчины посмотрели на нее. Она заметно дрожала. — Здесь такого никогда не случалось. Что творится, черт возьми?
Клейтон приготовился ответить ей что-то остроумное. Фил почувствовал, что подчиненные начинают развивать беседу на непрофессиональные темы, а ему нужно было, чтобы они сосредоточились.
— Хорошо, — вмешался он. — Что нам известно?
Анни снова переключилась в рабочий режим, сунула руку под бумажный костюм и, вытащив блокнот, раскрыла его. Фил с удовлетворением отметил, что она очень быстро пришла в себя, что она достаточно профессиональна, чтобы преодолеть это.
— Квартира принадлежит Клэр Филдинг, — сказала она. — Учительница начальных классов, школа находится в направлении Лексдена.
Фил кивнул, не отрывая глаз от кровати.
— Бой-френд? Муж?
— Бой-френд. Мы проверили ее телефон и записную книжку, и, похоже, нам известно его имя. Райан Бразертон. Хотите, чтобы я разыскала его?
— Давайте сначала разберемся здесь. Есть какие-то соображения насчет того, кто находится в коридоре?
— Джулия Симпсон, — сказал Клейтон. — Тоже учительница, работала с Клэр Филдинг. Это ее муж связался с нами.
— Потому что она вчера вечером не пришла домой? — спросил Фил.
— Да, — ответил Клейтон. — Он позвонил нам, когда она не вернулась. Это произошло уже далеко за полночь. Видимо, здесь вчера была вечеринка. Он пытался дозвониться сюда, но никто не отвечал. Но непохоже, что здесь кутили.
— К тому же им на следующий день вести занятия в школе, — сказала Анни.
— Он сделал заявление? — спросил Фил.
Клейтон кивнул.
— Да, по телефону. Он был немного не в себе.
— Хорошо. Позже поговорим с ним еще раз.
Анни взглянула на него. В ее глазах было беспокойство.
— Там, хм… там есть еще кое-что.
Она обернулась и указала в сторону гостиной. Фил, обрадовавшись возможности не смотреть больше на тело Клэр Филдинг, прошел за ней и остановился на пороге. Он оглядел комнату, стараясь представить себе жизнь и отличительные черты хозяйки. Представить себе, какой она была.
Комната была обставлена скромно, но со вкусом. Явно на зарплату, но индивидуальность квартиры говорила о том, что зарплата эта использовалась творчески. Книги и CD, заграничные безделушки и фотографии в рамках — все это свидетельствовало о полной, насыщенной жизни. Но кое-что из этой картины выпадало.
На журнальном столике стояли пустые и полупустые бутылки из-под вина, белого и красного, бутылка газированного безалкогольного напитка и несколько стаканов. Среди бутылок и стаканов беспорядочно лежали коробки, пакеты, подарочная упаковка, папиросная бумага. Здесь же были и сами подарки. Игрушки, мягкие и из разноцветного пластика, ползунки, платочки, шапочки, комбинезончики, носочки, туфельки…
— Эта вечеринка… — начала Анни.
— О господи… — сказала Фил.
Он знал, что Анни смотрит на него, пытаясь понять его реакцию, но не мог поднять глаза ни на нее, ни на Клейтона. Пульс его участился. Он попытался не обращать на это внимания.
— Обратите внимание, один человек не пил, — произнес кто-то из спальни.
Они обернулись. Голос принадлежал Нику Лайнсу, патологоанатому, который до этого стоял, склонившись над кроватью, а сейчас выпрямился и смотрел на Фила поверх очков. Это был высокий мужчина с бритой головой, очень бледной кожей и крючковатым носом; он обладал несколько кладбищенской внешностью и соответствующим мрачным чувством юмора, под стать своему виду.
«На месте преступления он всегда возбужден», — подумал Фил. Насколько его вообще что-то может возбудить.
Лайнс снял очки и взглянул на Фила.
— Думаю, это потому, что она была беременна, судя по предварительному осмотру.
Фил уставился на вспоротый живот с новым чувством ужаса. Он не решался вслух спросить о том, о чем подумали все трое.
— Вот черт… — Это было все, что он смог сказать.
— Это точно, — ответил Лайнс печально. — Она была беременна. Хотя вы и не спросили, мой ответ «нет». Нигде никаких следов ребенка. Во всей квартире. Как только мы поняли, в каком положении она была, мы первым делом все здесь осмотрели.
Фил чувствовал, что сердце забилось еще быстрее, пульс зашкаливал, и он попытался успокоить его. С таким настроением от него будет мало толку. Он повернулся к патологоанатому и решительно спросил:
— Что ты выяснил, Ник?
— Как я уже сказал, все это только предварительно. Не требуйте от меня пока чего-то большего. Сначала вещи очевидные. Сломанный нос, кровоподтеки… Ее ударили в лицо. Сильно ударили. Похоже, в затылок ей был сделан укол. А потом еще один, в основание позвоночника. Понятное дело, я пока точно не знаю, но рискну предположить, что это было нечто, парализовавшее ее.
— А… разрезы?
Ник Лайнс пожал плечами.
— Я бы сказал, что выполнено это, похоже, с какими-то минимальными навыками. Там, в коридоре, преступник знал, где находятся эти артерии. Так же, как и здесь. Он прекрасно понимал, что делает.
— Время смерти?
— Сейчас трудно сказать. Поздно вечером. После одиннадцати, видимо. Примерно так. Я бы сказал, с десяти до двух.
— Какие-то следы сексуальной деятельности?
По губам Лайнса скользнула легкая улыбка. Фил знал, что это его способ показать свое раздражение от слишком большого количества вопросов.
— Как сказал великий Мао, когда у него спросили, насколько, по его мнению, была эффективна французская революция, «сейчас еще слишком рано что-то говорить».
— Есть какие-нибудь зацепки насчет того, кто мог это сделать? — спросил Клейтон.
Лайнс вздохнул.
— Я просто рассказал вам, как они умерли. А разобраться, почему они это сделали, — ваша задача.
— Я имею в виду, что это был за человек, — сказал Клейтон, которого явно задел такой ответ. — Сложение и все такое.
— Пока ничего.
— А какой у нее был срок беременности? — спросила Анни.
— Уже очень поздний, я бы сказал.
— Насколько поздний?
Лайнс бросил на нее профессионально высокомерный взгляд. Было видно, что он начинает злиться.
— Я патологоанатом, а не провидец.
— Мы тоже, между прочим, на работе, — раздраженно заметил Фил в тон Лайнсу. — И нам нужно знать, умер ли ребенок на данный момент или все же есть шанс, что он может быть жив.
Не глядя на Фила, Лайнс снова посмотрел на тело на кровати.
— Судя по состоянию ее матки, я бы сказал, что срок почти закончился. До родов оставались недели.
— И это значит?..
— Это значит, что «да». Существует большая вероятность, что ребенок еще жив.
Марина Эспозито медленно зашла в комнату и огляделась. Она нервничала. И не из-за того, что ей конкретно предстояло сделать, а из-за публичности происходящего. Из-за того, что после того как она сделает этот шаг, вся жизнь ее изменится, изменится навсегда.
Комната была большая, стены пастельных тонов, пол деревянный. Здесь было тепло, но в то же время прохладно — ощущение, которое возникает во многих фитнес-центрах. Она попыталась тихонько проскользнуть в раздевалку, не встретившись ни с кем взглядом и тем более не заговорив, и поскорее переоделась. Она слышала их, видела их, болтающих и смеющихся, и инстинктивно понимала, что никогда не сможет быть частью этого. Никогда по-настоящему не станет одной из них. Независимо от того, что́ будут диктовать обстоятельства. Сейчас она увидела там тех же женщин, и сердце ее оборвалось. Волосы собраны в узел или завязаны на затылке, ноги босые или в кроссовках. На всех трико ярких расцветок и подобранные в тон толстовки без капюшона — джоггеры. Полный макияж. На Марине же были серые брюки для бега трусцой, черная футболка, старые кроссовки. Она чувствовала, что выглядит убого и уныло.
Кто-то остановился рядом с ней.
— Вы заблудились?
— Да, — ответила она, поворачиваясь. Слова рождались с трудом.
— Пренатальная йога? — спросила женщина, увидев под мышкой у Марины коврик.
Марина молча кивнула.
Женщина улыбнулась.
— Тогда вы к нам.
Она похлопала себя по животу. Он был намного больше, чем у Марины. Тугой и твердый, обтянутый ярко-оранжевым трико. Он гордо выступал, поддерживаемый снизу завязкой ее джоггера с закатанными рукавами. Сквозь натянутую ткань Марина видела раздутый пупок, похожий на узел воздушного шарика. Женщина улыбалась так, будто ее размеры и формы были самым естественным делом в мире. Она взглянула на живот Марины.
«О боже, — подумала Марина. — Смотреть на животы… С этого момента, здороваясь, я должна буду делать именно это».
— Какой у вас срок?
— Всего… три месяца. Четыре.
