– И ты молчал? – Мармеладов поднял с пола сюртук, надел, даже не пытаясь отряхнуть. – Идем скорее.
– К следователю?
– Еще чего! Мы лучше отправимся трактир. Там газеты сегодняшние отыщутся, да и обедать пора!
Обедали в трактире для извозчиков, притулившемся в проулке за Зубовским бульваром. Почтмейстер оглядел скромную залу, грубо сколоченные лавки, линялые скатерки… Брезгливо вздрогнул и заворчал в усы:
– Не понимаю, братец! Решительно не понимаю. Критикой ты зарабатываешь, положим, рублей сто в месяц. За переводы статей с немецкого и французского – полста. Доходы на уровне надворного советника! Но придет ли надворный советник откушать в такую дыру? Нет. Он отправится к Охотному ряду, будет там, у Тестова2, уплетать жареных кукушек или молочного поросенка под бутылочку Лафита3. А ты…
– А что я? – Мармеладов пробирался к свободному краю общего стола, но тут обернулся. – Я сроду не ведал ничего, кроме долгов. Помню хмурые дни, пару медяшек за подкладкой найдешь – и радость. Хватит на сухарь и пиво, дрянное, а при всем том угощение. Откуда мне знать, как правильно деньги тратить? Купил башмаки, не прежние порыжевшие обноски и с целыми каблуками. Сюртук пошил из голландского кастора4, это тебе не драдедам5 какой, по четыре рубля за метр идет. Квартиру нанял удобную, без клопов. Хватит, пожалуй. Что еще выдумать? Зашел в Патрикеевский6: зеркала, люстры, фарфоровые блюдечки. Вычурно, но невкусно. Не по мне эти галантные угощения – устрицы в меду, пармезанты, лепестки роз в сливках… Баловство. Несуразица. Среди кулинарских новшеств одобряю только котлеты из курицы по рецепту г-на Пожарского.
Усевшись на лавку, он щелкнул пальцами, подзывая полового, и продолжил:
– В одном с тобой согласен: советники в этот трактир не захаживают. Но с ними и тошно, со скуки помрешь – рассуждают про политику да скорую войну с турками. А тутошний народ грубоватый, но веселый – песню споют, байкой потешат. И пища тут простая, зато свежая.
– Трактирщику веришь? – вздохнул Митя, не спеша садиться. – Ох, а рожа у него хитрющая! Я гарантии этакой шельмы в грош не поставлю.
Мармеладов указал на дверь. За наличник, по левую руку от входа, были плотно втиснуты пять кнутов. Посетители, переступая порог, перво-наперво смотрели на них, а после уже крестились на красный угол и шумно приветствовали знакомцев. Кнуты эти, с обмотанными кожаными ремешками вокруг полированных рукояток, определяли качество здешней кухни.
– Означает пять месяцев без отравленных клиентов, – пояснил Мармеладов. – Извозчики народ суровый, но справедливый. Коль скоро один из них от трактирной стряпни занедужит, он работать не сможет. Деньги потеряет, деток без гостинцев оставит. Оклемается, придет сюда и переломит кнутовища пополам. Не со зла, а чтобы подать сигнал сотоварищам: в котелках опасность! Заодно это будет предупреждение трактирщику. Два года назад, в 1873-м, хозяин не внял, а какой-то возчик отравился досмерть. На следующую ночь трактир сожгли… Но покуда кнуты целые, обедай без боязни.
Съели приятели щи да няню7. К чаю подали ржаные блины, плотные – не свернешь, чтобы макнуть в мед или сметану, ложкой черпать пришлось. Вслед за тем подоспел глиняный горшок с солодухой8, и черничные леваши – любимое с детства лакомство.
– Не пора ли почитать про зарезанных барышень? – почтмейстер прошелся до пузатого самовара и обратно, стараясь не расплескать кипяток из щербатых стаканов, а попутно собирая обрывки разговоров.
Мармеладов отсутствующим взглядом скользил по латунным подстаканникам. Ему достался тульский, в виде бочки или, скорее, деревянной лохани, с округлой ухватистой ручкой. А Митя держал ажурный, с орнаментом из ромбов и овалов, судя по выбитому клейму – каширинской мануфактуры. Непарные подстаканники. Такие же разные, как сами приятели. Они и прежде, до каторги, жили несхоже, ныне у каждого был свой круг, где утоляли жажду общения. Но при этом в тревожные моменты полагались единственно друг на друга.
– Слышишь ли ты? Газеты принесли. А народ, вопреки ожиданиям, не сплетничает про убийства.
– Не проведали еще, – пожал плечами Мармеладов. – Это главный плюс Москвы в сравнении с Петербургом. Здесь никому до другого нет интереса. Не лезут к тебе с расспросами, не хватают за рукава на улице, соседи не заглядывают навязчиво. В трактире не подсядут пьяные с излияниями. Я потому и выбрал Москву, другая она. Тише, свободнее. Чистый воздух в самый разгар лета, а в столице не продохнуть от болотной гнили. Помнишь? Город стоит на болотах, на мертвой воде. Оттого у многих возникает безумие или болезни душевные.
– А это не одно и то же?
– Нет, конечно. Безумие крадет разум. Мысли путает, шельмует человека – миражи кругом, иллюзии. Не чуешь реальности. А когда душа болит, она рвется на части, трещит поперек шва, будто туго набитый мешок. Разум при этом свеж и востер, любое действие свое осознаешь, а боль утишить не умеешь. Вот это беда. В таком состоянии прескверных дел натворить можно – сам в аду сгоришь и близких в страдание затянешь. Жестокое убийство юных дев более вероятно в мрачном Петербурге, чем в Москве… Но сбылось у нас.
Прошуршали стопку газет. Митя листал медленно, вчитываясь в сообщения. Мармеладов же просматривал начало новости, а после перескакивал на следующую. Ни в «Вестнике», ни в «Листке» не было упоминаний. Изучили «Ведомости» – и те, и другие9, – ни слова об убийствах.
– Наваждение! Померещился мне тот малец на улице, что ли… Ведь своими ушами.., – почтмейстер повернулся к половому. – А куда подевались «Современные известия»?
– Изучають, – прислужник, не выпуская из рук подноса, дернул головой в сторону дальнего стола.
Мужики сбились вокруг одного, самого грамотного. Кучер с окладистой бородой читал по слогам короткие строчки газетного столбца, с пыхтением продираясь сквозь ферты и яти.
– Давай уж мне, любезный! Быстрее получится, – предложил Мармеладов, усаживаясь на общую лавку. Чтец зыркнул из-под бровей обиженно, но вокруг одобрительно зашумели:
– Верно! Отдай, Ерошка, у барина складнее выйдет… По роже видно, образованный оне!
Критик мигом проглотил глазами небольшую заметку, покачал головой:
– Газетчики такими оборотами излагают, и грамотею заблудиться немудрено…
Бородач приосанился, подталкивая локтем соседей. Вот, видали? И барин вязнет в буквах.
«Третьего дня тому, в Нескучном саду, у охотничьего павильона графа Орлова, прислуга нашла окровавленную молодую женщину. О происхождении ее точных сведений нет. Очевидцы не сумели опознать убитую, но сообщили в редакцию, что на ней было золотое платье, испачканное кровью, и драгоценности. Это, без сомнения, не случайная трагедия – кровавый палач перерезал горло своей жертве, это и стало причиной смерти. Кровавый след тянулся по земле на две сажени из чего стало ясно: умерла несчастная не сразу, а пыталась ползти, убегая от своего губителя и тщетно взывая о помощи. Но спастись не удалось, она затихла, истекая кровью…»
– Газетчики явно перебарщивают со словами «кровь» и «смерть», – буркнул почтмейстер. – А рассказать им при этом особо и нечего.
– Многовато, да. Но надо же оправдывать цену в две копейки! Ты слушай. «Ходят толки, что это не первая жертва кровавого изувера, а прежде в саду была найдена еще одна убиенная барышня, вся в крови. Полицейские чины ссылаются на тайну следствия, не сообщая подробностей об сем кровавом преступлении…»
– Толки-кривотолки… На базаре подслушали?..
– Нет, Митя. Они достоверно знают и осведомитель надежный. Но раскрывать его нельзя, вот и прячут за размытыми словами.
– Дальше-то что написано, барин? – подергал за рукав осмелевший бородач. Остальные слушали, раскрыв рты.
– Ах, да… «Следствие по этому делу выглядит серой мышью, которая мечется в пустом сарае в поисках хотя бы одного ячменного зернышка. Это не удивляет, господа подписчики! Городовые в Москве умеют лишь выкручивать руки студентам, разгонять торговок, а также брать мзду с мелких жуликов и аферистов, отпуская их из-под стражи. Дознавателям проще выбить признание из невиновного, они успешно практикуют это в последние годы. А изловить дерзкого и кровавого преступника, убивающего в самом центре города, – неподъемная задача, с которой силы, призванные следить за поддержанием порядка, пока не справляются. Посему советуем юным девам избегать прогулок в парках без сопровождения…» Скучный фельетон, пошленький. Автор, некий Берендей, мусолит один известный ему факт, размазывая кус масла по блину. Но на деле-то блина никакого нет, да и масла тоже. Возит жирным пальцем по тарелке.