– Это была не моя вина, – пожаловалась Эйвери.
Она ощутила, как внутри все сжалось при мысли о недавнем внутреннем расследовании, когда ее бывший напарник очень опрометчиво ринулся в банду, спеша показать, что может все сделать сам и приписать себе все заслуги.
Шеф указал на коридор:
– Он тебя ждет. Я поставил тебя ведущим детективом, не подведи меня.
Эйвери повернулась и увидела ожидающего Рамиреса.
– Рамирес? Но почему он? – застонала она.
– Честно? – пожал плечами капитан. – Он просто единственный, кто захотел работать с тобой. Все остальные, кажется, тебя ненавидят.
Она почувствовала как узел затягивается.
– Действуй осторожно, детектив, – добавил он, поднимаясь и тем самым показывая, что их встреча окончена. – Тебе понадобятся все друзья, которые у тебя есть.
– Ну, как прошло? – поинтересовался Рамирес, когда Эйвери вышла из кабинета.
Она опустила голову и продолжила идти. Эйвери ненавидела пустую болтовню и не верила, что кто-то из ее коллег-полицейских бескорыстно решит поговорить с ней.
– Куда мы направляемся? – спросила она.
– Только о деле, – улыбнулся Рамирес. – Отлично. Что ж, Блэк, у нас имеется тело девушки, помещенное на скамейку в парке Ледерман на берегу реки. Это очень оживленное место и явно не подходит для того, чтобы прятать там трупы.
Какие-то копы похлопали Рамиреса:
– Давай, тигр, сделай ее!
– Сломай ее, Рамирес.
Эйвери потрясла головой:
– Отлично.
– Это не я, – поднял он руки в ответ.
– Это все вы, – насмешливо улыбнулась она. – Никогда не думала, что полицейский участок будет хуже юридической фирмы. Секретный мужской клуб? Девушкам вход запрещен?
– Полегче, Блэк.
Она направилась к лифтам. Несколько копов засмеялись, действуя ей на нервы. Обычно Эйвери удавалось игнорировать подобные случаи, но новое дело уже подорвало ее внешнюю невозмутимость. Слова, которые произнес шеф не были типичным описанием убийства: «Не знают, что с ним делать. Инсценировка».
И самоуверенный, надменный вид ее нового напарника не добавлял комфорта: все кажется вполне банальным. Ничто еще не было настолько очевидным.
Дверь лифта уже закрывалась, когда Рамирес просунул руку в проем:
– Извини, хорошо?
Казалось, он был искренен. Руки подняты, в темных глазах теплится чувство вины. Кнопка выбранного этажа была нажата и они поехали вниз.
Эйвери посмотрела на него:
– Капитан сказал, что ты единственный, кто захотел работать со мной. Почему?
– Ты – Эйвери Блэк, – ответил он так, будто причина была очевидна. – Естественно, мне стало интересно. Никто по-настоящему не знает тебя, но, кажется, у всех сложилось определенное мнение: дура, гений, человек с большой буквы в прошлом, выскочка, убийца, спасительница. Я захотел разобраться, что из этого является правдой.
– Тебе-то какое дело?
Рамирес загадочно улыбнулся, но ничего не сказал.
* * *
Эйвери следовала за напарником, идущим через парковку. Он был без галстука, а две верхние пуговицы на рубашке были растегнуты.
– Я туда, – бросил Рамирес.
Они прошли полицейских, одетых по форме, которые, кажется, знали его. Один из них помахал ему рукой и бросил вопрошающий взгляд, который явно говорил: «Что ты с ней делаешь».
Рамирес подвел ее к старому пыльному малиновому Кадиллаку, коричневая обивка которого внутри была разорвана.
– Хороший водитель, – пошутила Эйвери.
– Эта детка в прямом смысле слова спасала меня много раз, – гордо ответил он, с любовью поглаживая капот. – Все, что от меня требуется, это одеться как сутенер или испанец-нелегал и никто не обратит внимания.
Они направились к выходу.
Парк Ледерман находился всего в паре километров от полицейского участка. Они поехали на запад по Кембридж-стрит и свернули направо на Блоссом.
– Итак, – начал Рамирес. – Слышал, ты была адвокатом.
– Да? – голубые глаза настороженно посмотрели на него искоса. – Что еще ты слышал?
– Адвокат по уголовным делам, – добавил он. – Лучшая из лучших. Ты работала на Goldfinch & Seymour, не безызвестная контора. Что заставило тебя уйти?
– А ты не знаешь?
– Я знаю, что ты защищала довольно много отморозков. Идеальная запись, да? Ты даже посадила несколько грязных копов за решетку. Должно быть ты жила на всю катушку. Огромная зарплата, бесконечный успех. Кто же захочет бросить все это и уйти работать в полицию?
Эйвери вспомнила дом, в котором она выросла – небольшую ферму, окруженную полями, простиравшимися на многие мили. Одиночество было не для нее. Ни животные, ни запах этого места никогда не прельщали ее, в особенности навоз и вечные перья, шерсть. С самого начала она мечтала сбежать оттуда. И она выбрала Бостон. Сначала Эйвери закончила университет, затем юридическую школу и начала карьеру.
А теперь это.
Вздох вырвался из ее губ.
– Думаю, не всегда все происходит именно так, как мы планируем.
– Что ты хочешь этим сказать?
В ее воображении снова возникла улыбка: эта старая, зловещая ухмылка морщинистого старика в толстых очках. Сначала он казался искренним, таким скромным, умным и честным. «Все они такие», – поняла она.
Пока испытания не закончились и она не вернулась к обычной жизни, Эйвери вынуждена была принять тот факт, что больше не является защитником, спаситилем беспомощных, а стала всего лишь пешкой в слишком сложной игре, где ничего нельзя было изменить.
– Жизнь – сложная штука, – произнесла она. – Сегодня ты думаешь, что все знаешь, а завтра завеса открывается и все меняется.
Он кивнул:
– Говард Рэндалл, – сказал Рамирес, показывая, что понимает, о чем идет речь.
Это имя вернуло ее в реальность – холодный воздух в машине, ее положение, их местонахождение в городе. Уже давно никто не произносил это имя вслух, особенно при ней. Она почувствовала себя беззащитной и уязвимой, сжавшись и сев повыше на сиденье.
– Извини, – сказал он. – Я не имел в виду…
– Все хорошо, – ответила она.
Вот только ничего хорошего тут не было. После Говарда все и закончилось. Ее жизнь. Ее работа. Ее здравый смысл. Быть адвокатом, мягко говоря, довольно сложно, и именно он был тем, кто должен был помочь ей. Гениальный и всеми уважаемый профессор Гарвардского университета, простодушный и добрый человек обвинялся в убийстве. Спасение Эйвери пролегало через его защиту. На этот раз ей предстояло сделать то, о чем она мечтала с детства: оправдать невиновного и сделать все, чтобы справедливость восторжествовала.
Но этого не произошло.
Парк уже был закрыт для посещения.
Два полицейских в штатском остановили машину Рамиреса и указали ему съехать с главной парковки и свернуть налево. Не считая копов, которые явно были из ее отдела, Эйвери заметила несколько патрульных.
– Почему они здесь? – спросила она.
– Их штаб-квартира находится на этой улице.
Рамирес остановился и припарковался рядом с патрульными машинами. Немалую часть площади огораживала желтая лента. Новостные фургоны, репортеры, камеры, кучка спортсменов, которые обычно бегают по парку, а также просто посетители столпились за лентой, пытаясь увидеть, что происходит.
– Не заходить за ленту, – произнес полицейский.
Эйвери показала значок.
– Убойный, – ответила она. Это был первый раз, когда она фактически признала свою новую позицию и ощутила чувство гордости.
– Где Коннелли? – спросил Рамирес.
Полицейский указал в сторону деревьев.
Они пошли по траве. Слева простилалось бейсбольное поле. Перед деревьями снова появилась желтая лента. Под густой листвой пролегала пешеходная дорожка, которая шла вдоль реки Чарльз. Перед скамейкой стоял полицейский с судмедэкспертом и фотографом.
Эйвери старалась избегать общения с теми, кто уже был в курсе дела до нее. За многие годы она пришла к выводу, что социальное взаимодействие лишь снижает ее внимание, а все вопросы и формальности, которыми она обменивается с другими, влияют на ее точку зрения. Это, к сожалению, также влекло за собой презрение всего отдела.
Жертвой являлась молодая девушка, помещенная на скамейку запасных. Она явно была мертва, хотя, если исключить синеватый оттенок кожи, ее положение и выражение лица, то любой прохожий, скорее всего, с первого раза даже не понял бы, что что-то происходит не так.
Руки девушки, на которые она опиралась подбородком, были уперты в скамью, словно она ожидала своего возлюбленного. На губах застыла озорная улыбка. Ее тело было повернуто таким образом, будто она сидела до этого, а затем резко встала, чтобы рассмотреть кого-то или просто тяжело вздохнула. На ней было желтое летнее платьице и белые шлепанцы. Красивые каштановые волосы струей спускались по левой стороне. Ноги были скрещены, а пальцы слегка упирались в дорожку.
