Глен и сам мог ее спросить.
Но не стал.
Причем сам не понимал почему. Его мучило любопытство, но в глубине души, наверное, ему не хотелось знать. Он очень давно не вспоминал о Сэнди. А теперь, вспомнив, желал ей лучшей доли, чем работа агента во второразрядном агентстве недвижимости в городе Кингман, штат Аризона.
Порывшись в бумагах, женщина начала рассказывать о недавно проданных участках в этом районе и о спросе на участки, примыкавшие к земле, принадлежавшей его родителям, но Глен лишь притворялся, что слушает. Он думал о Сэнди. Он был влюблен в нее почти десять лет, хотя никому и не признавался, и в первую очередь самой девушке. Он даже помнил, когда в первый раз понял это. Они пришли на «Львиную ярмарку», вульгарный и жутко дорогой карнавал, организованный самыми гнусными старикашками города якобы для сбора пожертвований в пользу детей-калек. Их семьи вместе ходили сюда каждый год, и в парке дети и взрослые разделялись. Они с Сэнди бродили по парку, покупали карамель, играли в какие-то игры. В тот раз она объявила, что хочет в туалет. Они направились к ряду передвижных туалетов на краю крошечного парка аттракционов, и Сэнди попросила его посторожить снаружи, потому что кабинки не запирались, и она не хотела, чтобы кто-то ворвался к ней. Со своего поста Глен услышал, как звякнула пряжка ее ремня, и вдруг понял, что за этой пластиковой дверью она сняла трусики — и что он может открыть дверь и увидеть ее.
Разумеется, Глен этого не сделал, но с того момента остро чувствовал, что он — мальчик, а она — девочка. Его поведение изменилось настолько, что они отдалились друг от друга и в конечном счете перестали дружить, но Глен еще долго был влюблен в нее. В старших классах он поссорился со своим лучшим другом Аланом, потому что Алан начал с ней встречаться, а Глен ревновал, хотя и не признавался себе в этом.
Он снова посмотрел на риелтора, называвшую размеры участка и сумму, которую надеялась за него выручить. Нет, сказал он себе, это не его Сэнди. Его Сэнди живет в Пьюджет-Саунд и работает менеджером в первоклассной софтверной компании. А может, осталась в Аризоне — успешный бизнесмен, замужем за таким же успешным бизнесменом, и живут они в Скоттсдейле в доме с шестью спальнями и гаражом на четыре машины…
— Итак, — сказала агент, — вы твердо решили выставить этот участок на продажу?
— Ну… да, — кивнул Глен.
— Я спрашиваю потому, что вы, возможно, захотите подождать. Я знаю, что после смерти родителей люди обычно избавляются от всех вещей и активов. Конечно, так проще. Но иногда инвестиции родителей лучше сохранить. Думаю, это как раз тот случай. Район развивается, особенно в связи с застройкой вдоль реки Колорадо. Здесь еще нет воды, канализации и электричества, но это вопрос времени. Вы еще молоды, и если вам не очень нужны деньги, я предложила бы не избавляться от земли. Очевидно, ваши родители видели потенциал этого места — иначе зачем бы им покупать его. Если вы сохраните участок до выхода на пенсию, то я могу гарантировать, что вы выручите за него сумму в четыре раза большую, чем теперь. — Она улыбнулась. — Я знаю, что странно слышать такое от риелтора, но вы должны помнить, что в этом случае я лишаю себя приличных комиссионных. Мне выгоднее, чтобы вы продали участок.
Ничего она себя не лишала. Просто намекала ему, что почти невозможно найти таких же недотеп, как его родители, и что она сомневается, что сможет кому-нибудь всучить эту землю — а если и сможет, то игра не стоит свеч.
Глен не надеялся разбогатеть, продав этот участок, но рассчитывал на небольшой дополнительный доход. Хотя погоды сумма все равно не сделает. Деньги ему не нужны. По крайней мере, пока. А если он собирается изменить свою жизнь, то должен ее менять, а не рассчитывать на остатки от прошлого.
— Я не хочу делать ставку на инвестиции, — сказал Глен. — И поскольку с этим местом меня не связывают сентиментальные чувства…
Внезапно она сменила тон на деловой; дружелюбные, участливые манеры уступили место бесстрастной и серьезной краткости.
Нет, снова сказал себе он. Это не его Сэнди.
Глен сказал женщине, чтобы она выставляла участок на продажу. И уехал.
IIIСпрингервилл был маленьким городком у границы Нью-Мексико, в дальнем конце откоса Моголлон Рим, где мощное плато превращалось в гряду холмов, все больше напоминавших пустыню. Спустившись с откоса, Глен увидел редкие деревья и огромный желто-коричневый купол, выглядевший чужеродным телом среди плоских домов и вывесок ресторанов быстрого питания.
Приближалось время обеда, и Глен проголодался. Предыдущую ночь он провел в городе Рандалл, в маленьком мотеле, где обещали континентальный завтрак, но подали только один жалкий маффин и миниатюрный картонный стаканчик разбавленного апельсинового сока.
Он совсем не собирался останавливаться в Рандалле, даже не знал о его существовании. Покинув Кингман, Глен просто ехал куда глаза глядят: пообедал в Флагстаффе, где зашел в громадный букинистический магазин. Потом поехал по Лейк-Мэри-роуд в Строберри, Пайн и Пейсон, просто потому что ему понравилась эта местность. Сумерки застали его в Рандалле, и он решил там переночевать.
По-своему это было здорово — такое удовольствие ничего не планировать, а останавливаться там, где застанет ночь!
Мотель был не так уж плох — по крайней мере, с кабельным телевидением, — и утром, взяв микроскопический маффин и жалкий стаканчик апельсинового сока, Глен стал перебирать почтовые открытки в фойе. По большей части это были старые отретушированные фотографии. На одной было изображено странное существо, помесь зайца и антилопы, «зайцелоп», а на другой — рыбак, вытаскивающий из прицепа для перевозки лодок форель величиной с кита. Два поддельных снимка изображали один и тот же объект: похожее на снежного человека существо, Монстра Моголлона, которое якобы обитало на лесистом плато над городом. Сначала Глен хотел отправить почтовую открытку Джиллиан, Куонгу и Биллу в офис, но затем решил, что лучше резко порвать с прошлым и просто исчезнуть. Выписавшись из мотеля, он передумал и купил открытку с Монстром Моголлона, но она до сих пор лежала на сиденье рядом с ним, поскольку Глен понятия не имел, что писать и как.
Он медленно ехал по двухполосному шоссе, которое одновременно служило главной улицей Спрингервилла. Как оказалось, купол венчал здание средней школы, хотя было совершенно непонятно, какой смысл в этом непропорционально большом сооружении. После россыпи бензоколонок и стандартных ресторанчиков с фастфудом начиналась центральная часть города, состоявшая из старомодного кинотеатра с одним залом, в котором показывали на удивление новый фильм, и маленьких магазинчиков, а также из квартала построенных вплотную зданий в стиле американского Запада. Единственная фреска в городе, на боковой стене старого мотеля, изображала Джона Уэйна в роли из фильма «Железная хватка», одноглазого, с перекошенным лицом.
Спрингервилл показался Глену довольно милым. Тротуары были пустыми, а на дороге он заметил только два пыльных пикапа и потрепанный джип, что лишь усиливало сельское очарование.
Воскресенье, подумал Глен. Все закрыто, потому что сегодня воскресенье и все пошли в церковь.
Это тоже было здорово. Город, где люди действительно ходят в церковь, а воскресенье все еще отличается от остальных дней недели.
Он остановился у «Лос дос Молинос», ярко раскрашенного мексиканского ресторана прямо на выезде из города, где готовили самые острые блюда из всех, которые ему только приходилось пробовать. Народу было полно — Глен выбрал это место именно из-за количества машин на парковке, рассудив, что местные знают, где самая приличная еда. Он сел за шаткий столик в центре зала. Официантка принесла меню, а затем поставила на стол корзинку с тортильями, крошечную чашечку с соусом сальса и громадный кувшин с водой. Глен рассеянно взял кукурузную лепешку, зачерпнул ею немного сальсы и отправил в рот.
Горло мгновенно обожгло огнем. Он втянул в себя воздух — инстинктивная реакция, результатом которой стал неожиданно громкий звук, что заставило его смутиться, но не принесло облегчения. Глен лихорадочно искал стакан, но никак не мог найти из-за застилающих глаза слез. Он залпом проглотил воду с кубиками льда, затем налил второй стакан из кувшина и снова выпил.
Ему еще не приходилось пробовать такое острое блюдо, и пришлось несколько минут сосать лед, чтобы унять жжение во рту.
Глен окинул взглядом ресторан. Похоже, его окружали семьи. За соседним столиком сидела мать с двумя маленькими сыновьями. Один из мальчиков, похоже, тоже обжег язык сальсой — он лихорадочно хватал ртом воздух и махал ладошкой перед ртом между глотками воды, а его брат звонко смеялся. За спиной Глена расположились мужчина и женщина приблизительно его возраста, а у их столика стояла детская прогулочная коляска, в которой в неудобной позе мирно спал маленький ребенок в чепчике с лентами. В глубине ресторана мужчина в полицейской форме что-то серьезно объяснял явно скучающей девочке-подростку, скорее всего, дочери.
