– Я тебе вот чего скажу, – произнёс Билл, когда оркестр удалился на перекур и стало слышно друг друга, – у этих япошек тут всё такое ровненькое и квадратное, как под линеечку. Ну а в тропиках, браток, – там одно дерьмо, дерьмо на дерьме сидит и дерьмом погоняет. У каждого мозги давным-давно спеклись и закипели.
– Вот и мне то же самое рассказывают. Думаю, и сам всё узнаю.
– А насчёт того, как там воюется?
– А что насчёт этого?
– Чего говорят?
– Да в основном-то, говорят, всё просто: стреляешь по деревьям, а те отстреливаются в ответ.
– Ну а реально-то как оно? Хреново?
– Думаю, сам всё узнаю.
– Ссышься?
– Я тут во время подготовки как-то видел, как один парень другого подстрелил.
– Да ну?
– Прямо в жопу попал, представляешь?! Но это случайно было.
Билл Хьюстон сказал:
– Это что, при мне как-то в Гонолулу один чувак другого замочил.
– В драке, что ли?
– Ну как, тот гондон другому гондону денег был должен.
– И как это случилось, в кабаке?
– Нет. Не в кабаке. Чувак этот подошёл со двора к его дому, встал под окном, позвал. Мы тогда с ним мимо проходили, вот он и говорит: «Погоди, говорит, мне тут надо с одним чуваком перетереть, он мне денег должен». Так они с минуту где-то трындели, а потом тот чувак, ну, который со мной-то был, – вот он, значит, взял да и шмальнул в того, в другого-то. Прицелился из пушки прямо в оконную сетку, братан, да и бабахнул разок, вот так. Из сорок пятого автоматического, да. А тот чувак вроде как на спину хлопнулся у себя там в квартире.
– Да ты гонишь!
– Нет. Всё по-честному.
– Серьёзно, значит? Ты сам при этом был?
– Да мы просто шлялись себе без дела. У меня и в мыслях не было, что он собирается кого-то завалить.
– Ну а ты-то чё?
– Да я-то едва в штаны не наделал со страху. А он оборачивается, суёт пушку под рубашку и такой: «Эй, идём-ка опрокинем по пивчанскому!» Словно ничего и не было.
– И как же ты всё это… прокомментировал?
– Да как-то вообще не возникло желания об этом упоминать.
– Понимаю – ну типа, бля, чё тут скажешь-то?
– Можешь не сомневаться, я всё гадал, что́ он думает обо мне как о свидетеле. Я ведь почему тогда рейс пропустил-то? Да потому что он был в команде, вот почему! Если б я с ним тогда вышел, то все восемь недель глаз бы не сомкнул.
Братья одновременно отхлебнули из кружек, а потом принялись рыться в закромах памяти, ища, о чём бы поговорить.
– Когда этого парня в жопу-то подстрелили, – нарушил молчание Джеймс, – его сразу шок хватил.
– Блин. Тебе сейчас сколько лет?
– Мне?
– Ну да.
– Почти восемнадцать, – ответил Джеймс.
– Тебя что же, семнадцатилеткой на службу приняли?
– Не-а. Я ж годов накинул!
– Так ты ссышься?
– Ага. Ну, не прямо всё время.
– Не всё время, говоришь?
– Я ведь пока ещё боя не видел. А уже хочется – ну, знаешь, чтоб по-настоящему, чтоб вот реальное мясо. Вот хочется, и всё.
– Больной маленький засранец!
Музыканты вновь заиграли – на этот раз песенку группы «Кинкс» под названием «Ты меня просто покорила»:
Ты меня просто покорила…
Ты меня просто покорила…
Ты меня просто покорила…
Вскоре два брата повздорили – просто так, без особенного повода, – и Билл Хьюстон пролил пиво из кувшина прямо на колени посетителю за соседним столиком – там сидела молоденькая японка, которая с грустным и униженным видом втянула голову в плечи. С ней была её подруга и два юнца из Америки – два сопливых гардемарина, которые даже не поняли, как на такое стоит реагировать.
Пиво закапало на пол, а Джеймс неловко поставил пустой кувшин и промямлил:
– Ну, бывает иногда. Бывает, чё уж тут…
Девушка даже не пошевелилась. Так и сидела, уставившись на свои мокрые колени.
– Да чё с нами не так-то, – спросил Джеймс брата, – испорченные мы, бля, какие-то или чё? Как вместе ни соберёмся, так и случается какая-нибудь петрушка!
– Знаю.
– Проёб какой-нибудь.
– Да, обязательно что-нибудь пойдёт через жопу, знаю. Мы ведь одна семья.
– Одна кровь.
– Вот эта вот хуйня для меня уже ни хрена не значит.
– Ну, что-то, должно быть, значит, – настойчиво заметил Джеймс, – иначе зачем бы тебе трястись всю дорогу, чтобы встретиться со мной в Иокогаме?
– Ага, – согласился Билл, – в баре «Арахис».
– В баре «Арахис»!
– И зачем бы мне было опаздывать на корабль?
– Ты опоздал на корабль? – удивился Джеймс.
– Должен был быть на борту сегодня в четыре.
– Ты уже совсем опоздал?
– Может, он всё ещё здесь. Но, боюсь, из гавани они уже вышли.
Билл Хьюстон почувствовал, как на глаза навернулись слёзы, горло вдруг сдавило внезапным приливом чувств – по поводу своей собственной жизни и по поводу этой земли, где все ездят по левой стороне.
Джеймс сказал:
– Ты мне никогда не нравился.
– Да знаю я. Ты мне – тоже.
– И ты мне.
– Я всегда считал, что ты мудак с маленьким членом, – признался Билл.
– Я тоже всегда тебя ненавидел, – ответил брат.
– Боже мой, я дико извиняюсь, – обратился Билл Хьюстон к японке.
Вынул из бумажника какую-то купюру – сто йен или тысячу йен, он не разглядел – и кинул на залитый пивом столик. – Я последний год служу во флоте, – объяснил девушке Билл. Он бы бросил ей и больше, но бумажник был пуст. – Я переплыл океан и умер. С тем же успехом они могут привезти назад мои сухие кости. Я теперь совсем другой человек.
* * *
Ноябрьским днём 1963 года, через сутки после вероломного убийства Джона Кеннеди, капитан Нгуен Минь, юный пилот военно-воздушных сил Республики Вьетнам, нырял с маской и трубкой прямо с берега острова Гранде. С недавних пор это стало его страстью. Испытываемое впечатление было сродни тому, что чувствуют птицы в полёте, было здорово парить над раскинувшимися внизу просторами, двигаясь при помощи собственных конечностей, на самом деле лететь, а не пилотировать машину. Перепончатые ласты, пристёгнутые к ногам, помогали отталкиваться от воды, пока он скользил над многочисленной стаей рыб-попугаев – они кормились на рифе, тысячами клювиков барабаня по кораллу, как дождевые капли по крыше. Американские военморы любили позаниматься дайвингом, как с аквалангом, так и без, раздербанили все кораллы и сделали рыбу пугливой, так что вся стая растворилась в мгновение ока, стоило ему только проплыть мимо.
Пловец из Миня был никудышный, и сейчас, когда рядом никого не было, он мог позволить себе в полной мере испытать тот страх, который чувствовал в действительности.
Всю прошлую ночь провёл он с проституткой, оплаченной полковником. Девушка спала на полу, а Минь – на кровати. Он её не хотел. Не доверял он этим филиппинкам.
Потом, уже сегодня, поздним утром полковник и Минь пошли в клуб и узнали, что президента Соединённых Штатов Америки Джона Фицджеральда Кеннеди зверски убили. Филиппинки всё ещё были с ними, и две проститутки подхватили полковника под крепкие руки и поддерживали его перпендикулярно земле, пока он обретал контроль над своим удивлением и горем. Всё утро сидели они за столиком и слушали новости. «Боже мой, – твердил полковник, – боже мой». После полудня он приободрился и без устали вливал в себя пиво. Минь пытался не слишком напиваться, но отказываться было невежливо, и голова у него в итоге пошла кругом. Девушки исчезли, потом вернулись; под потолком крутился вентилятор. К ним подсел совсем молоденький флотский новобранец, и кто-то спросил у Миня, в самом ли деле где-то во Вьетнаме ведётся война.
В эту ночь полковник захотел обменяться девочками, и Минь решил довести до конца то, что не доделал прошлой ночью, – просто чтобы порадовать полковника и показать ему свою искреннюю благодарность. В конце концов, вторая из девушек нравилась ему больше. На его взгляд, она и выглядела посимпатичнее, да и по-английски говорила получше. Но девушка попросила не отключать кондиционер. Он же хотел его вырубить. При работающем кондиционере нельзя было разобрать ни звука. Ему нравилось, когда окна открыты. Нравилось слушать стук насекомых в оконные сетки. В его родном доме в дельте Меконга, да даже и в доме его дяди в Сайгоне таких сеток не имелось.
