давно перестали обращать внимание на заросшую кораллами и грибами сигарообразную скалу с табличкой «Дагон». Лишь полипы упорно возмущались уничтожением специальной лопаткой своих колоний около крышек пусковых шахт атомных боеголовок. Однако командир экипажа волевым усилием принял решение не обращать на это никакого внимания, чего и придерживался. Последние же сорок восемь часов он вообще мало на что обращал внимание, постоянно находясь в своих мыслях, поэтому хриплый голос сквозь прокуренные жёлтые зубы заставил его вздрогнуть:
— Манку будете, командир?
— А? Что, простите?
Кривой толстый ноготь почесал щетину возле обильно напомаженных ярко-красных губ.
— Я спрашивала, Ринат, будете манку есть сегодня или нет?
— А что вообще есть «сегодня» и как его отличить от «завтра»?
— Не понял.
Как и всегда в стрессовых ситуациях, повар начинал говорить в мужском роде, когда чего-то не понимал и терялся. По паспорту кока звали Андрей, но после пары лет в режиме радиомолчания он вдруг стал красить губы и ресницы, расхаживать в женском белье под поварской фартук и просил именовать себя «Лариса». Спустя ещё какое-то время, когда покончила с собой судовой врач Татьяна, Андрей-Лариса забрал её туфли на небольшом каблуке и перекисно-жёлтый парик и стал «Софией». Вся команда давно привыкла к этому и не обращала никакого внимания.
— Ну так что, товарищ капитан, манку есть будете?
— Чёрт с тобой, давай свою манку.
— Приятного аппетита.
Капитан забрал поднос и сел за стол. Напротив Регина тихонько молилась по карманному молитвеннику. Ринат не выдержал и выругался про себя: он изначально был против нахождения на корабле проститутки «для профилактики случаев сумасшествия среди членов экипажа и неуставных гомосексуальных контактов», а когда с ума сошла защита от сумасшествия, объявила целибат и сутки напролёт стала молиться да рисовать кресты в самых неожиданных местах, включая уборную, капитан принялся и вовсе искренне ненавидеть женщину сомнительной репутации. Если бы не три года в режиме радиомолчания, давно бы запросил у Центра разрешения подняться в нейтральных водах и высадить её на плоту к торговому судну какой-нибудь Руанды. Но чёртовы пять лет никто не отменял приказа о запрете радиопереговоров и всплытия. Проклятая тысяча дней на сверхглубинах.
Рядом присел Ефрем. На старпоме, как это вошло у него в моду в последние месяцы, не было ничего, кроме брюк. Обувь и бритву старший механик тоже не признавал вот уже шестьсот дней, зато хотя бы не ударился ни в религию, ни в смену пола. Иногда, правда, разговаривал с морскими удильщиками через иллюминатор и как-то раз пытался уговорить Регину освятить подводную лодку, мотивируя это вещим сном. Ну, ладно, вменяемый, насколько это может быть после шестьсот двенадцати дней в режиме полного радиомолчания без права всплытия и в постоянной боевой готовности.
— Товарищ старпом, Еремей не объявился?
— Никак нет, товарищ капитан.
— Странно. Прошло уже восемьдесят три часа, тридцать две минуты и двадцать одна секунда с момента моего последнего зрительного контакта с ним. Что можно делать два дня без ведома командира?
Старший механик пожал плечами и принялся есть.
После обеда, как водится, было совещание и культпросвет работа. Все собрались в каюте капитана. Ринат в который раз рассказал, в чём смысл режима радиомолчания и стратегических подводных лодок дальнего базирования, особо подчеркнув, что они — оружие возмездия. Регина попробовала спорить, что это не по-христиански, однако была остановлена большинством голосов. Затем старпом вышел на середину помещения, прокашлялся и принялся читать роман Никулина «Мёртвая зыбь». Роман читали в двенадцатый раз, но кроме этого в судовой библиотеке имелось лишь три тома собрания сочинений Ленина, потрёпанный сборник рассказов Горького да стенограмма пленума партии за тысяча девятьсот шестьдесят первый год. Читали всё по очереди, вслух и с заменой чтеца раз в неделю. После обычно дискутировали, что хотел автор донести до читателя, каждый раз находя новые смыслы...
— Ну что ж, товарищи, это, конечно, хорошо, что социализм — это как тоненькая хлебная корочка на раскалённом мякише бытия, но я вам так скажу: как по мне, корочка в хлебе есть основа основ, придающая ему форму, запах и даже внешний облик. Так что, когда мы построим коммунизм по всей планете, то даже в космосе узнают, что такое «дивный новый мир». Узнают, восхитятся и тоже станут коммунистами. Моё мнение таково.
— Товарищ старпом, будьте любезны объясниться: это ж как в космосе узнают о коммунизме?
— А легко, товарищ капитан. Юрий Гагарин — он наш, советский гражданин. Мы ещё сотню-другую таких сознательных граждан запустим, разведаем там всё хорошенько и начнём вести агитационную работу, рассказывая о достижениях трудового народа. Всякий, у кого разум есть, проникнется и примкнёт к нам. А остальных мы как фашистскую гадину в сорок пятом — чётко и по-военному.
Регина попробовала было что-то возразить, но капитан жестом приказал молчать, после продолжил полемику:
— Агитработа — это хорошо, Ефрем. Но ты мне вот что скажи: это как инопланетяне русский язык понимать будут? Чай, не при коммунизме живём пока, мировая революция никак не свершится.
— А это всё проклятые американцы и евреи-космополиты. Как мы их победим — так все за раз на русском заговорят, как чухонь всякая. И начнётся победное шествие коммунизма по планетам. А начать надо с Марса, как символа — красная планета должна стать оплотом коммунизма во Вселенной. Даёшь новую "Аврору"!
— Ну, до победы «Вселенского коммунизма» пока далеко, однако идея хорошая. Но сначала надо империалистов здесь, в Карибском бассейне, победить... Кстати, кто, когда и где видел Еремея?
Повисла короткая пауза, все сверились с часами. Первой заговорила София:
— Товарищ капитан, последний раз видела Еремея в столовой шестьдесят один час назад. Более контактов с ним не имела.
— Опять развращать пытался?
— Товарищ капитан, у меня к товарищу радисту чувства исключительно платонического характера. Любовь советских граждан, знаете ли, к сексу не сводится. Слава богу, не на Западе.
Регина истово перекрестилась. У Рината дёрнулось лицо в нервном тике.
— Ладно, допустим. Товарищ Регина, тот же вопрос.
— В общей столовой изволила наставлять рядового Еремея на путь истинный порядка семидесяти часов назад, перехватив инициативу пропаганды у товарища Софии. Смею заметить, радист поступил странным образом: в ответ на предложение познать всю глубину светлой веры Христовой сказал, что лучше бы познал всю глубину темени у меня между ног, обозвав срамное место по матерной части. Несмотря на возмущения со стороны старшего помощника капитана, об этом инциденте мною сделана запись в
