Ничего другого не оставалось, как пройти за стариком в гостиную. Хэрри осторожно присел на диван, и поставил чашку с кофе на колено. Пол остался стоять, прищурившись, наблюдая за профессором.
– Есть возможность того, – начал старик, – что для Божеского правосудия должен умереть один, чтобы жили остальные. Такое вполне допустимо, но подверженный ошибкам человеческий суд не может с точностью сказать, кто именно должен умереть, а кто выжить. Де Торквилль пояснил, что самой сильной привилегией американского гражданина является его возможность совершать ошибки, которые можно в будущем поправить. Но человек кем-то застреленный, лишен такой возможности.
– Вы что, Хэрри, пришли сюда, чтобы сыпать цитатами? Что ж, давайте обменяемся. Вот вам из Эдмона Бэрка: «Войны созданы для тех, кому они необходимы».
– Убить человека, потому что в этом есть «необходимость», совсем иное, чем убить его, потому что это правильно. Но ведь вы такого различия не делаете, не правда ли? Вас ведь ослепляет собственная мания единоличного праведного суда, где вы сами и судья, и присяжные. – И потом Хэрри как-то совсем мимоходом заметил: – Слава Богу, что вы больше не разыгрываете непонимание и неосведомленность. Можно принять ваше замечание за поддержку моего заключения?
– Никакое это не заключение, а бредовое предположение.
Старик мрачно вздохнул. Пол тихо произнес:
– Я отдам свою жизнь за то, чтобы этот суд и честь могли бы жить. Кто это сказал, Хэрри?
– По-моему, Дон Кихот. Вы что, хотите умереть из-за правосудия?
– А разве ваш линчеватель не должен думать таким же образом? – Пол поставил чашку на кухонный стол и выдвинул стул. Когда он сел, конверты в его нагрудном кармане пиджака стали царапать ему грудь. Тогда он их вынул и кинул на стол. И вдруг понял, что беспокоится: сколько они стоят? Конверты стали той тривиальностью, за которую цепляется мозг в стрессовых ситуациях, – он это знал. Старик что-то говорил, и Пол старательно пытался вникнуть в смысл его слов, но какое-то время болтовня профессора не могла пробить его защиту, и он тупо сидел, уставясь на нераспечатанные конверты.
– Вы начали видеть, что ошибок стало чересчур много, – говорил Хэрри. – Водитель автобуса, пекарь с продавщицами и множество других, очередь до которых несомненно дойдет, – люди, отдавшие жизни потому, что поверили вам, поверили в ваш «пример». На вашем одиноком пути вы проделали удивительную работу, Пол, по порождению армии ночных мстителей. Как в вестернах.
Пол развернулся на стуле и взглянул на профессора. Хэрри, наклонившись вперед, опирался на свою палку, сомкнув пальцы на набалдашнике и чуть ли не положив подбородок на руки.
– Но после встречи с Ирен все начало рушиться. Наверное, вы стали спрашивать себя: «Да что же я за чудовище-то такое?» Вы начали видеть то, как порождается цепная реакция крайностей, которые начинают наползать друг на друга. Вы наконец-таки стали понимать, что Виктор Мастро и огромное количество других людей поняли уже давным-давно: что самосуд не решает проблем, а лишь создает новые.
– И вы полагаете, я должен свалиться со столу от болтовни? Я устал. Что там у нас в конце? Пропустите середину.
– Пора вам устраниться. Вы поставили неудачный эксперимент – отыскали наркотик, лечащий болезнь, но убивающий пациента. Чересчур много побочных эффектов. Раньше вы этого не знали, зато теперь знаете. Если вы будете продолжать свое дело, будут страдать невинные люди. Ваше внутреннее недовольство заставит вас совершать все новые и новые ошибки, пока они вас не уничтожат, или же вас убьет какая-нибудь «жертва», как это практически произошло с тем грабителем с мачете, ибо в тот раз вы стали беспечны из-за подсознательной нужды в наказании.
– Грошовый фрейдизм.
– Для вас будет непрекращающимся мучением жить, извращая собственную совесть. Но если вы немедленно прекратите свою деятельность, то по крайней мере будете знать, что попытались исправить ошибку сразу же по ее обнаружении.
Старик поднялся, переместив центр тяжести на свою трость.
– Я не сказал вам ничего такого, чего бы вы сами себе не говорили. Но, может быть, я помог вам облечь мысли в словесную форму.
Пол бесцельно смотрел куда-то в угол. Он чувствовал отчаянную пустоту. Но Хэрри еще не закончил свою речь.
– Но вам придется отставить не только самосуд.
– Неужели?
– Я об Ирен.
Ярость вынесла Пола со стула.
– Хватить с меня… – Но ярость мгновенно улетучилась, и голос сник, словно из него вытащили затычку и выпустили напряжение. Он стоял и хмурился.
– Вы никогда ей об этом не сможете рассказать. Между вами возникнет стена. Каждый раз, когда она будет напоминать об этом, даже отдаленно, вы будете расходиться все дальше и дальше. И тогда… В общем вы понимаете, как это все может закончиться.
– Великий Боже, – прошептал Пол.
– Считайте это частью епитимьи, наложенной на вас.
– Не стоит сладкоголосить.
– Я стараюсь относиться к вам по-отечески. Но, знаете, есть такая древняя концепция закона. Справедливая, по-моему. За все грехи приходится платить. Так или иначе. Это не метафизическая величина, а основа природы, равновесие противоположностей, восточные понятия инь и янь. Вы будете страдать в любом случае, и должны принимать это. И нет нужды заставлять Ирен страдать вместе с вами.
Пол не мог стоять спокойно. Он кинулся к окну и опустил жалюзи, потом снова их открыл и невидящим взором уставился в окно.
Он повернулся к старику.
– Вы поспорили с Ирен, линчеватель исчезнет с арены.
– Верно.
– Значит, просто пытаетесь выиграть свои пятьдесят долларов.
– Мне ненавистна мысль о проигрыше. – Хэрри поднял свою шляпу, – Я об Ирен забочусь, потому что в своей старой холостяцкой манере пытаюсь ей помочь. И хочу разделить с ней невыносимые муки, если смогу.
Хэрри удивительно нежно улыбнулась.
– Ко всему прочему хочется получить подтверждение своим дедуктивным способностям.
– Вы так уверены в них…
– Да, именно так.
– Тогда почему бы не сдать меня?
– Я об этом очень сильно думал.
– И?
– Ирен рассказала, что случилось с вашими женой и дочерью.
– А причем здесь выдача меня властям?
– Если бы с моими женой и дочерью произошло то же самое, думаю, что повел бы себя не лучшим образом.
– И поэтому вы собираетесь скрыть информацию об убийствах?
– Я не нарушаю законов. Пока что вы мне ни в чем не признались, хотя наговорили Бог знает что. И доказательств у меня нет, только собственные заключения, построенные на умозрительных наблюдениях.
– Софизмы, софизмы…
– А вы что, стараетесь заставить меня вас выдать?
– Всего лишь хочу убедиться, на чьей вы стороне.
– Вам нечего меня опасаться. Хотя вашей стороны я никогда не приму. Так что… По крайней мере не в вашем смысле опасаться.
– А в какой?
– Если вы будете продолжать убивать, вы продолжите саморазрушение. Вот в чем состоит опасность. Значит, вы уничтожите неисчислимое количество невинных.
– Эти животные, там, на улицах уничтожают их намного больше.
– Ну да, только не забудьте разницу: те – не ваши преступления.
– Нет, мои, если я буду тихо-мирно стоять рядом и позволять им происходить.
– Еще одна цитатка из Эдмона Бэрка, так что ли? «Чтобы зло восторжествовало, нужно только, чтобы хорошие люди ничего не предпринимали». Но Бэрк не призывал людей совершать преступления.
Хэрри как-то по-моржиному двинулся к двери, подтягивая ласты, то бишь ноги. Замки открыть он не смог, пришлось Полу помогать, таким образом, он оказался совсем рядом со старым профессором. Хэрри очень мягко смотрел на него.
– Простите меня, Пол.
И ушел.
Пол закрыл дверь и защелкнул замки.
«Играешь теми картами, что пришли на руки».
Он сидел, выпрямившись, неподвижно, не шевелясь и не обращая внимание на время.
Телефон.
Пол вскочил в панике и заметался по комнате. Телефон все звонил и звонил, а он все смотрел на него и смотрел…
Звонил и звонил… Пол не двигался.
Ирен, наверное. Но сейчас он не в силах с ней разговаривать. Он ждал, моргая. Телефон прозвонил, наверное, миллион раз, прежде чем она сдалась.
Наступившая тишина ужасала.
По спиральному въезду Пол поднялся в гараж. Тут было почти пусто: по воскресеньям в Лупе никого не было; Пол прошел к неприглядному зданию и поднялся по лестнице, тщательно выбирая место, куда поставить ногу – везде линолеум отставал от пола и загибался вверх. Он вошел в офис и сел за стол, положив на него руки.
Необходимо подумать. В этом назрела насущная необходимость. Но его тело и мозг как бы онемели, и в его сознании все время возникали из прошлого жуткие картины, которые сменившие друг друга: окровавленное мачете, возносящееся над головой; пистолет, направленный на грабителя: в фокусе мишени появляющийся старый еврей; безумные невидящие глаза слепой девочки…
