Это все ерунда, сказал он себе. Думай о футболе. Думай об августовских театральных спектаклях, которые даются два раза в день. Нет-нет, одернул он себя, думай все-таки о футболе. Думай о… думай о… думай о том перехвате, который у тебя получился в игре против Гилмановской школы, думай о счете три-двенадцать, нам так ни разу не удалось выиграть у них, хотя по какой-то странной причине в самом конце прошлой игры мы были очень близки к этому, но было уже поздно, мы встали на поле. Думай о том, как отдать точный пас из "схватки"* вперед, вместо того чтобы бежать назад, раз уж у тебя лучшие руки во всей команде. Думай о Джулии, которая в то время командовала болельщиками, думай о тревоге на ее лице.
Думай, о том, насколько все это глупо! Но каким же важным все это казалось! Побить гилмановцев! Почему это было так важно? Это было настолько глупо! Но уже в следующий момент Донни вспомнил, почему это было важно. Потому что было невероятно глупо. И то, что это представлялось, очень значительным, совершенно ничего не значило.
Думай о том, как тогда ушел в отрыв под передачу, как обманул инсайда, а затем ушел к боковой линии, когда Верколон, разыгрывающий, вырвался из многолюдной "схватки" и помчался по кривой в твою сторону, огибая игроков противника, пытавшихся преградить ему путь, как его рука поднялась, а потом резко опустилась, бросив мяч. Думай о крутящемся в воздухе мяче. Думай о том, как следил за его полетом. Верколон плохо рассчитал и отдал слишком сильный пас, мяч шел слишком высоко, и его нельзя было достать, и не было никакого шума на трибунах, никакого предвкушения сенсации, а только уходящий за кромку поля мяч. Думай о том, как ты взвился в воздух.
Это было странно. Донни никогда не мог вспомнить о том, как совершал прыжок. Это просто случалось, совершенно инстинктивно, словно в голове включался компьютер, брал под контроль тело, и ты взлетал вверх.
Он помнил, как его тело напряглось, взвиваясь в воздух, как его рука вытянулась в направлении горизонта, шлепок, сопровождавший прикосновение к мячу, помнил, как мяч отскочил от его чудесным образом удлинившихся пальцев, перевернулся в воздухе и, казалось, неподвижно завис в нем, пока он стремительно летел к мячу и все же совершенно явно промахивался, но каким-то образом умудрился извернуться в прыжке, принял летевший вниз мяч на грудь, не позволив ему упасть, затем, уже опускаясь на землю, прижал его левой рукой к боку и не иначе как Божьей милостью – а Бог, несомненно, любит спортсменов – приземлил его в зачетном поле, и три следующих розыгрыша они тоже выиграли, а с ними и весь матч, впервые на людской памяти одолев непобедимых старинных врагов.
О, как же это было хорошо! Просто великолепно!
От этого воспоминания на него, затопив все его существо, нахлынуло тепло, бессмысленное тепло мимолетной славы, и он даже ощутил кратковременный прилив энергии. Может быть, он все-таки справится.
Но в следующий момент Донни споткнулся и упал, в его легкие хлынула вода, и он забарахтался, закашлялся, выплевывая куски помета и мириады дизентерийных, холерных, тифозных и прочих бактерий. Тут же сильная рука выдернула его на поверхность, и он встряхнулся, как мокрая собака. Это, конечно, был Суэггер.
– Шевели ногами! – крикнул Суэггер, перекрывая шум дождя. – Мы уже почти выбрались из чеков. Так что нам остается только еще одна гряда холмов, река и эти проклятущие горы. Черт возьми, разве это не весело?
* * * * *
Вода. На карте река носила название Иатранг. Там не было никаких примечаний – одна лишь извилистая черная линия, не сообщавшая никаких подробностей. А в действительности перед ними открылся вздувшийся от паводка, далеко вышедший из берегов бурый поток с быстрым непреодолимым течением. Дождевые струи с треском били по неспокойной поверхности, словно пулеметные очереди.
– Какие будут предложения? – спросил Суэггер. – Имей в виду, ты только что получил новую работу.
– Чего-чего?
– Новую работу. Теперь ты спасатель.
– Почему это?
– А потому что я плаваю не лучше пистолета, – с широкой улыбкой объяснил сержант.
– Великолепно! – воскликнул Донни. – А я примерно так же.
– Уписаться можно! Ну скажи, какого черта ты так настаивал на этой прогулке?
– Немножко загордился, подумал, что от меня может быть толк.
– С такими мыслями ты можешь в любой, причем самый неподходящий момент сыграть в ящик. Ладно, давай поищем какое-нибудь бревно или что-нибудь в этом роде.
Они побрели по скользкому берегу реки и вскоре наткнулись на разбомбленную деревню. Боевые вертолеты и "фантомы" сработали здесь по-настоящему хорошо: в сотворенном несколько дней назад аду не мог выжить никто. Не уцелело ни одного строения, лишь валялись обгорелые сломанные бревна да кучи головешек; почва повсюду почернела от размытой непрекращающимся дождем золы. Земля была изрыта множеством воронок, среди которых бросались в глаза пятна выжженной травы и кустов – здесь горел напалм, убивающий всех и вся, на что попадал. Валялся на боку пробитый пулеметной пулей кухонный котел; отверстие развернуло наружу длинные металлические лепестки. Несмотря на дождь, в воздухе явственно ощущалось зловоние гари. Не было видно ни одного трупа, но сразу же за границей зоны смерти виднелись несколько свеженасыпанных могил, перед которыми, по обычаю буддистов, были врыты в землю дешевые черные кувшины с благовонным тростником – подношение недавно умершим. Два кувшина были маленькими, очень маленькими.
– Надеюсь, что это были плохие парни, – сказал Донни, глядя на новое кладбище.
– Если бы мы вели эту поганую войну как следует, – отозвался Суэггер, – то мы точно знали бы, что они плохие, потому что где-нибудь здесь, на земле, совсем рядом, были бы и наши люди. Но в этом случае ничего нельзя сказать точно. И вообще при наших порядках, когда любое подозрительное место огнем и свинцом сравнивают с землей. Никто не должен умирать из-за того, что оказался в неподходящее время в неподходящем месте, а у какого-то чересчур усердного пилота остался боезапас и он не хочет возвращаться на авианосец с таким грузом.
Донни внимательно посмотрел на него. За пять месяцев, которые они провели, почти не расставаясь, Боб никогда еще не заговаривал о своем отношении к способам ведения этой войны, о том, чего она стоит, кто на ней гибнет и почему все это происходит. Он все внимание уделял практическим тонкостям своего ремесла и обучению напарника искусству выживания: каким образом что делать, где укрываться, как идти по следу, во что стрелять, как убивать, как выполнять свою работу и возвращаться назад живым.
– Поэтому совершенно ясно, что этого никто никогда не узнает, – заявил Боб. – Если, конечно, ты не расскажешь им, когда выберешься из этой поганой дыры. Так ведь, Свинина? Ведь у тебя новое хобби – свидетель. Точно?
И снова эти слова показались ему очень знакомыми. Где же он все это слышал? Что это означало? Словно он уже слышал ту же самую мелодию, только исполненную на другом инструменте.
– Я расскажу.
– Я-то слишком глуп для того, чтобы разговаривать с начальством. Оно никогда не станет слушать такого простака, как я. Оно будет слушать тебя, мой мальчик, потому что ты здоровый, как слон, и специально вернулся сюда для того, чтобы говорить о таких вещах. До тебя дошло?
– Дошло.
– Вот и прекрасно. А теперь давай поищем доски и построим Ноев ковчег.
Они порылись в развалинах и вскоре набрали семь приличных обломков бревен. Боб, в лучших бойскаутских традициях, ловко связал их черным канатом, который, естественно, оказался в его рюкзаке. На плот он сложил обе винтовки, вещмешки и амуницию, все гранаты, планшет с картами, фляги, рацию, ракеты с ракетницей и пистолеты.
– Ну вот. Ты на самом деле не умеешь плавать?
– Могу немного держаться на воде.
– Отлично. Я могу ровно столько же. Поступаем так: ты изо всех сил цепляешься за эту штуку и начинаешь махать ногами. Я держусь за другой конец и делаю то же самое. Держи лицо над водой и греби, невзирая ни на что. И ни в коем случае не выпускай плот. Тебя подхватит течением, и станешь ты просто еще одним дохлым щенком, и никто о тебе не вспомнит до тех пор, пока твою фамилию не нацарапают на каком-нибудь монументе, чтобы на нее могли гадить голуби. А что, прекрасное будущее, скажешь нет?
– И впрямь заманчиво.
– Ладно, пора браться за дело, Свинина. Поздравляю тебя, ты становишься подводником.
Вода оказалась очень холодной, а с течением не справился бы и сам Зевс. В первое мгновение Донни перепугался начал барахтаться и чуть не перевернул хрупкий плот, и только усилия Боба с другой стороны помогли ему удержаться на плаву. Плот косо отплыл от берега, стремительная яростная река моментально подхватила его, и Донни, отчаянно цеплявшийся обеими руками за веревки, которыми Боб наскоро связал бревна, чувствовал, как его несет непреодолимая сила. На мгновение он оцепенел от холода. Его ноги бессильно болтались, лишенные какой-либо опоры. Несмотря на полученный приказ, он все же окунулся с головой, вода попала ему в горло, он закашлялся и задергался, как тюлень.
