Патер распростер руки, набрал в грудь воздуха и закричал в медленно разрастающуюся толпу:
— Божьи люди! Ваши власти приведут вас к заслуженному отдыху в том мире. Тот, кто запрещает слово Господа Иисуса Христа, толкает вас в огонь чистилища! Там вы будете вечно каяться в своих грехах, так как грешите против слуг Господа Бога и против католической церкви. Но я скажу вам: вышвырните бунтовщиков из города, отправьте неверующих на костер. Тот, кто запрещает доминиканцам говорить, должен сам замолчать навеки!
Толпа заволновалась и занервничала, послышались одобрительные выкрики, кто-то уж потрясал кулаками.
Якоб ван Алмагин по-прежнему держал Петрониуса за рукав. Теперь он повернулся к нему:
— Его вышвырнули из церкви! Бог мой! Магистрат решил запретить доминиканцам проповедовать. Братство не хочет, чтобы они распространяли ложное слово в церкви. Но теперь может случиться несчастье. Доминиканцы этого так не оставят.
Над площадью гремел голос патера Берле:
— Откуда такие мысли и такой настрой против священного порядка? Я скажу вам: от бесстыдных картин, которые переполнили церковь. У собора еще нет крыши, а демоны и черти уже населили его. Гнусные, лишенные всякого смысла картины оскверняют алтарь и каждого, кто смотрит на них. Сожгите дьявольские произведения и изгоните безбожную ересь из города.
— Далеко зашел!
Петрониус не понял, что ученый имеет в виду, но реакция толпы оказалась обратной. Если раньше люди поддерживали инквизитора, то теперь кулаки обратились против него. Патер Иоганнес невольно затронул больное место горожан: гордость за величественное сооружение городской общины. К солдатам вернулась уверенность, и они снова схватили патера за руки, чтобы вывести за пределы соборной территории.
Тот вырывался и срывающимся голосом кричал:
— Не прикасайтесь ко мне! Я посланник его святейшества всемогущего папы римского! И если вы не хотите узнать мой гнев, не смейте трогать меня! Каждому проходящему мимо священнику вы позволяете произносить под вашими стенами лживые речи. Но услышать правду из уст доминиканца вы не желаете. Жалкий город, на котором лежит проклятие, вскормивший своей грудью фальшь, злодейство и грех. Мы должны каленым железом выжечь всю нечисть!
— Он становится притчей во языцех, наш патер Берле, — улыбнулся Алмагин. — Прямо-таки демон слова, гений мысли. Каждое слово остро как лезвие кинжала. Надеюсь, ему не дадут продолжить, ибо он отравляет умы.
В словах ученого Петрониус чувствовал восхищение. Ему стало не по себе. В этот момент Алмагин обратился к мужчине, который, несмотря на жару, был одет в куртку из красного бархата и плотные кожаные штаны, отороченные мехом:
— Что там произошло?
Купец с ярко-красным узким лицом остановился.
— Вы ничего не видели?
— Нет, к сожалению. Поэтому мы хотим спросить, но это останется между нами.
Бросив растерянный взгляд на патера Берле, неистовствовавшего, поскольку ему не дали договорить, купец торопливо рассказал о происшествии в соборе:
— Священник уже собирался выйти к общине, чтобы начать проповедь, но патер Берле оттолкнул его, встал за кафедру и начал говорить о правде в словах Господа Бога. Он не успел произнести и двух слов, как члены магистрата и бургомистр вызвали охрану. Солдаты были на посту, как всегда с момента введения запрета на проповеди доминиканцев. Они стащили патера с кафедры. Тот изо всех сил сопротивлялся. А теперь я должен идти к моей семье, простите.
На последние слова ученый уже не обратил никакого внимания. Петрониус следил за его взглядом. Открылись ворота собора, охрана образовала проход, за которым показались члены магистрата. Патера Иоганнеса держали четверо солдат, так как он продолжал пронзительно выкрикивать что-то. Бургомистр с отвращением отвернулся от Берле, комендант одарил его презрительным взглядом.
— Правильно, нельзя поддаваться на провокации. Следует вести себя так, будто ничего не произошло, — тихо прокомментировал Алмагин.
Толпа молчала. Слышно было только шарканье башмаков по песчаной мостовой, скрип кожаных подошв и выкрики доминиканца. Когда из собора вышел Иероним Босх, солнце зашло за тучу и холодная тень легла на площадь. У Петрониуса по спине побежали мурашки, а ученый втянул голову в плечи. Даже инквизитор смолк. Бургомистр обернулся, желая узнать причину наступившего безмолвия. Мастер Босх воспользовался случаем: он подошел к патеру и долго смотрел ему в лицо.
Петрониус физически ощутил напряжение, словно исходящее от самого собора. Волосы у него на затылке встали дыбом. Люди не сводили глаз с патера Берле и Иеронима Босха. Казалось, все ждали события, которое разрядило бы обстановку.
— Тихо, — прошептал Алмагин и снова схватил подмастерье за рукав. — Ни слова!
Это прозвучало как мольба, как зов о помощи. И как раз в это мгновение до Петрониуса долетели слова Босха, произнесенные громким звучным голосом. Одна-единственная фраза, уничтожившая патера Берле:
— Какая речь… А все, что стоит за этими словами, — зло и ложь!
Пальцы ученого впились в руку подмастерья. Только сейчас он заметил, какие у Алмагина узкие, длинные ногти.
Мастер Босх резко отвернулся от инквизитора, и тут блеснул луч солнца.
— Он подписал свой смертный приговор! — прошептал Алмагин в нависшей тишине и потянул Петрониуса по лестнице.
Затем ученый свернул в узкий переулок и потащил Петрониуса за собой в тень домов. Позади раздался протяжный резкий крик, похожий на вой смертельно раненного волка.
Петрониус проснулся неожиданно. Его разбудил стук. Во тьме комнаты он открыл глаза и стал вслушиваться в ночь. Во сне художник вновь сражался с кошмарными существами, с демонами со звериными головами, и ему с трудом удалось вернуться в реальный мир действительности. Настоящий кошмар поселился в его голове и каждую ночь переползал в сны. В ночных странствиях, в океане мыслей находился патер Берле, выросший до размеров огромного дракона и уничтоживший своим горячим дыханием город Хертогенбос. Он обжигал дома и людей и прогонял из райского сада адамитов. Ден-Бос был райским садом. Петрониус улыбнулся.
Стук повторился. Тук-тук, тук-тук. Что-то монотонно ударяло в окно. Петрониус затаил дыхание, он боялся взломщиков и бандитов, появления демонов и чертей из его кошмаров или чего-нибудь еще. Юноша вслушивался в звуки ночи, а монотонный приглушенный стук повторялся, не выдавая виновника. Тук-тук, тук-тук.
Петрониус сел в кровати, дотянулся до окна и приоткрыл его.
— Кто там? — прошептал он, готовый к любым неожиданностям.
— Петрониус, — тихо прозвучал голос за окном, — это ты? Нам срочно нужно поговорить.
Длинный Цуидер! Художник открыл окно и протянул руку:
— Хватайся, я подниму тебя.
Подмастерье почувствовал крепкую руку нищего, ухватившегося за его локоть и ловко проскочившего в окно — быстрее, чем он ожидал. Прежде чем поздороваться, Длинный Цуидер закрыл окно и прошептал:
— Никакого света. Никто не должен заметить, что ты не спишь и у тебя гости. Будем говорить шепотом.
Петрониус кивнул, не сообразив, что его собеседник ничего не видит. Он прошептал:
— Хорошо. Что привело тебя ко мне, Цуидер?
Воцарилась тишина, и Петрониус заволновался, пока не заметил, что нищий осторожно ощупывает мебель, ища возможность сесть.
— Садись сюда, на кровать, а теперь рассказывай.
— В этой комнате жил тот подмастерье, Ян де Грот?
— Почему ты спрашиваешь?
— Потому что я нашел в стене крючки и кольца, будто кто-то хотел обеспечить себе быстрый спуск и подъем. Тот, кому известны эти ухваты, в несколько секунд окажется в комнате или за ее пределами.
У Петрониуса захватило дух. Так вот почему Длинный Цуидер столь легко взобрался в окно!
— Откуда тебе известно о них? — шепотом переспросил подмастерье. — Ты уже бывал здесь?
— Нищие учатся быстро. Я обнаружил крепления, когда ощупывал стену. Они могли служить лишь для подъема, к тому же в промежуток между домами просачивается свет.
— Ты полагаешь, кто-то быстро и незаметно входит и выходит отсюда?
Петрониус не мог усидеть на месте и встал.
— Ты хотел мне что-то сообщить, Цуидер? Ведь твои слова требуют продолжения. Первое пугает, но с этим можно жить.
— Ну что же, хорошо. Держись, Петрониус. Я кое-что узнал о Яне де Гроте. До тебя он жил в этой комнате.
— Да. Но он исчез!
— Правильно, — подтвердил Длинный Цуидер — Никто его больше не видел. Самое интересное состоит в том, что он должен был выполнить для Босха поручение. Догадываешься какое?
Петрониус замер.
Ему казалось, он знает ответ на вопрос.
— Ян де Грот должен был написать портрет, — произнес нищий, — и отгадай с трех раз, кого он должен был рисовать?
В ночную мглу подмастерье прошептал имя, в котором было что-то жуткое, пугающее.
