Штарк смотрел на него, улыбаясь.
– Обдумываете, что будет, если вы доложите о моем условии Гинзбургу или Микояну, – сказал он. – Это проще простого. Меня поставят к стенке и станут искать нового эксперта. Не знаю уж, кого они найдут, – в России почти никого не осталось, кто хорошо знает фирму Фаберже. Моя мастерская, господин Хаммер, изготовила одно из императорских яиц. Уже больше тридцати лет назад. Время летит…
Ювелир замолчал, уставился в пространство. Хаммер ждал: немец явно не закончил.
– Да, так вот, мне найдут замену, и новому человеку придется заканчивать инвентаризацию и либо подтверждать, либо оспаривать мои оценки. Ведь они окажутся под подозрением. Я здесь уже пять лет. Вряд ли замена ускорит продажу. И вам вовсе не обязательно удастся договориться о яйцах.
Все это, конечно, сразу пришло Хаммеру в голову.
– Зачем вам отсылать яйцо бывшей царице? Вы ничего об этом не сказали.
– В отличие от вас, господин Хаммер, я не считаю, что в этих ящиках – военная добыча, – ответил ювелир. – Все эти вещи принадлежали обычным людям, которые занимались каждый своим делом. Я знаю, потому что делал подобные вещи – ну, допустим, поинтереснее, – для таких людей. Я не могу вернуть все, что у них отобрали. Но я могу сделать жест. Выразить мое отношение. Кстати, подумайте, у вас тоже могут быть резоны для такого жеста. В старые времена нужно было платить десятину церкви. А еще раньше ради успеха предприятия приносили жертвы богам. Один справедливый шаг – и то, что вы собираетесь делать, уже не будет так… предосудительно.
«Какой-то бред, – подумал Хаммер. – Надо будет проверить полномочия этого сумасшедшего».
– Разумеется, вы не обязаны мне ни в чем верить, – Штарк в очередной раз угадал мысли Арманда: если он и был сумасшедшим, то весьма хитрым. – Выразите интерес к императорским яйцам, обсудите процедуру их покупки. Думаю, вас попросят сделать предложение. Наведите справки, почем продает яйца мистер Сноумэн. Потом возвращайтесь ко мне, я расскажу вам, сколько он за них заплатил, и предложу цены на шесть яиц. Я уверен, что эти цены будут одобрены.
– Шесть? Вы говорили об одиннадцати.
– Когда выполните мою просьбу, привезете мне расписку в получении яйца. Тогда я помогу вам купить следующие пять.
– Расписку от…
– От Ее императорского величества, – кивнул Штарк. – Собственноручную.
Хаммер вынужден был признаться себе, что ему даже нравится безумная идея Штарка. Какая это была бы романтическая история: он, Арманд Хаммер, возвращает императрице в изгнании утраченное сокровище! Ведь он не обязан будет сообщать бывшей царице о прихоти немецкого ювелира – пусть думает, что идея принадлежит рыцарственному американскому джентльмену. Вот это сцена для мемуаров! Ведь они наверняка увидят свет, уже когда он не будет более зависеть от этих проклятых большевиков. Пусть читают и скрипят зубами.
– Хорошо. – Хаммер принял одно из своих быстрых решений: он не станет доносить на ювелира, если цены окажутся приемлемыми. – Вы позволите выбрать шесть яиц прямо сейчас?
Модесто, 26 марта 2013– Ну что, амиго, будем выписывать?
Парень присел на край кровати. Старый пружинный матрас охнул, и Молинари сжал кулаки от боли.
Пуля прошла навылет, не задев, кажется, важных органов. Впрочем, в этом он не мог быть уверен: доктора к нему не приводили. Больницей Тому служил почти такой же дом, как тот, из которого они с Эдуардо Рейесом два дня назад вырвались с боем. Но уже не в Терлоке, а на окраине Модесто – окружной «столицы».
У парня, сидевшего на кровати, были индейские черты, как у тех троих, что не смогли выбраться из дома Рейеса живыми. Наверное, Молинари мог считать его своим лечащим врачом: именно он продезинфицировал и перевязал сыщику раны. Вместо белого халата парень носил красную футболку с маленьким номером «14» над сердцем и таким же, но большим, на спине. В этой «больнице» четырнадцатых номеров наверняка целая футбольная команда, подозревал Молинари. Вот уж с кем он никогда не собирался оказываться на одной стороне, так это с уличными бандитами. Но выбирать не приходилось: сыщик потерял много крови и ослаб, а сквозное отверстие в левом боку ныло не переставая.
Несмотря на боль, он отказался от таблеток, которые предлагал ему мексиканец, – и все равно проспал половину своих первых суток в Модесто. А когда проснулся в холодном поту, не чувствовал в себе сил даже перевернуть промокшую подушку.
Скоро к нему зашел Эдуардо.
– Парни погибли, – сказал он, с минуту постояв над кроватью молча.
– Твои родственники? – спросил Молинари.
– Чуко был мой племянник.
– Соболезную. Они были смелые парни, не испугались профессионалов.
– Я их вызвал, они не могли отказать. А теперь…
– Не казни себя. Убивали те двое, а не ты. Могли убить и нас.
– Ты спас меня.
– Не помню такого.
– А я буду помнить. Эдуардо Рейес не забывает таких вещей.
Молинари поднял и опустил руку, отмахиваясь. Движение отдалось резкой болью в боку.
– Лучше скажи, где остальные яйца, – посоветовал он Рейесу. – Эти двое найдут тебя. Продашь яйца моему клиенту – он поможет тебе хорошо спрятаться.
– Я и без него спрячусь. В Мексике меня не найдут.
– Туда еще надо добраться.
– У сеньоры не было больше яиц.
– Эти двое тебе не поверят.
– Ты тоже не веришь?
– Не знаю. Где мой телефон? Мне надо позвонить подруге.
– Ребята забрали его. Сказали, что звонить опасно, – если тебя слушают, могут вычислить, где ты.
– Идиоты, – Молинари раздраженно сморщился. – Даже если телефон выключен, даже если из него вынуть сим – карту, все равно его можно найти. И слушать через его микрофон, что вокруг говорят. ФБР так делает уже много лет. Скажи своим, чтобы отдали мне телефон.
– Хорошо, я скажу.
– По – моему, ты так и не понял, что эти ребята не будут играть в игрушки. Я могу тебе помочь.
– Чем? Никаких яиц больше нет. А без них твой клиент не станет мне помогать.
Молинари и в самом деле не знал, можно ли рассчитывать на Винника. Но чтобы это выяснить, ему нужен был телефон. А пока необходимо было прийти в себя.
Рейес ушел; после него появлялись только парни в красных футболках. Том предполагал, что Эдуардо отправили-таки в Мексику, где он рассчитывал затеряться.
Телефон не вернули, но покормили и сменили бинты. Сегодня Молинари уже вставал и ходил по комнате: слабость отступила. И вот «доктор», номер четырнадцатый, заговорил о «выписке».
– Где Эдуардо? – спросил «доктора» Молинари.
– В безопасном месте. Куда тебя отвезти?
– В Нью – Йорк.
Мексиканец засмеялся:
– Не ближний свет.
– Тогда до ближайшей конторы, где можно взять машину напрокат.
– Хочешь, я продам тебе машину? Недорого. Поедешь в Нью – Йорк на своей.
Молинари слышал, что Модесто – столица угонщиков всего Западного берега.
– Спасибо. Я предпочитаю «Херц».
– Как знаешь. Сейчас принесу тебе одежду.
– Если можно, без номера на спине, – попросил Молинари.
– Тебе и нельзя его носить, – пожал плечами мексиканец.
– Вот и отлично.
«Доктор» вернулся с парой ношеных джинсов, белой футболкой и просторной флисовой толстовкой неопределенного коричневатого цвета. На груди крупными белыми буквами было написано «B. U. M.»
– «Бомж». Смешная шутка, – сказал Молинари без улыбки.
– Извини, что не «Гуччи», – в тон ему ответил мексиканец. – Твои ботинки под кроватью. От крови их отмыли.
– Спасибо, доктор, – сказал Молинари. – Как хоть тебя зовут?
– Неважно. Одевайся, нам надо ехать.
Молинари, морщась, натянул принесенную одежду. Она пришлась ему впору. На самом деле, жаловаться было не на что: мексиканцы пошли на серьезный риск, приютив его после давешнего побоища в Терлоке. А ведь он не сделал для них ничего хорошего. Спас Эдуардо? Молинари так и не понял, в каких отношениях с этими четырнадцатыми номерами уже бывший, по-видимому, менеджер магазина на бульваре Голден Стейт. Вряд ли им была от него какая-то польза – просто пожилой дядюшка не самого важного члена банды, то есть один из тех, кого полагается защищать, не более того.
– А где, кстати, моя «Тойота»? – спросил Молинари «доктора».
– Ее вернули в прокат. Твою сумку не забыли, она уже в багажнике. Пошли.
Сервис, подумал Молинари. Надо же, вернули в прокат! Усмехаясь, он шагнул за порог – и увидел у двери серый «Форд Скайлайн». Другой, конечно, чем тогда в Терлоке, – но совершенно такой же.
Он еще успел развернуться и ударить. Молинари был, мягко говоря, не в лучшей форме, но четырнадцатый номер тяжело рухнул на пол. Сыщика тут же схватили сзади две пары таких сильных рук, что он и без дырки в боку едва ли сумел бы вырваться. Когда кто-то третий прижал к его лицу маску с хлороформом, Молинари улыбался: он сделал все, что мог.
Очнулся он от холода, в одних трусах, под выключенной бестеневой лампой, какими пользуются хирурги. Попытавшись пошевелить руками и ногами, Том понял, что его привязали к койке – или, учитывая лампу, скорее к операционному столу. Было тихо, и, повертев головой, Молинари никого в комнате не обнаружил. «Пугают, – подумал он. – Сейчас, мол, сделаем тебе операцию без наркоза. Цирк какой-то».
