Почему, подумал Мейнард, современное оружие ценилось настолько низко? И если они не пользовались деньгами за последнюю пару сотен лет, что они сделали со всеми деньгами, которые накопили?
Однако гораздо больше Мейнарда озаботила поправка, сделанная в 1900 году. Ей, очевидно, придавалось большее значение, чем большинству других, так как у нее был заголовок: “О детях”.
“Поскольку состояние невинности, как можно утверждать, разрушается у всех людей по достижении зрелости, и поскольку потеря невинности вызывает рождение мирского, и поскольку мирской человек является угрозой для Сообщества, так как он обладает понятиями и знаниями, заставляющими его подвергать сомнению (и, таким образом, опасности) тот образ жизни, который мы заботливо лелеем, поэтому, начиная с настоящего времени, Сообщество не будет принимать в свои ряды никого старше тринадцати лет. Все остальные после их захвата подлежат немедленной смерти, так как можно утверждать, что их жизнь прожита полностью, и они не могут предложить Сообществу ничего, кроме разрушения и разъединения, и желания возбудить, как было неоднократно подтверждено, стремление к побегу, что привело бы к обнаружению нашего местонахождения. Ребенок – это всегда голодный едок, чье блюдо можно наполнить подобающей пищей для размышлений; блюдо же мирского человека уже наполнено нездоровой провизией”.
В дверном проеме появилась тень, закрыв ему свет. Женщина – Бет – разомкнула концы цепи. Она вытащила один конец с балки, а другой оставила на шее Мейнарда.
– Вставай.
Мейнард встал. Она взяла с полки кожаные брюки и помогла ему их надеть. Внутренняя поверхность кожи все еще была покрыта влажной кровью и слоем жира, и брюки хлюпали, когда Мейнард обвязывал их на талии. Обрывки склизкого мяса задевали его колени; от брюк поднимался тошнотворный запах.
Она намазала жиром его грудь и спину и, жестом указав на выход, произнесла:
– Наружу.
– Куда мы идем?
– Тюэ-Барб согласился с тобой встретится.
– Кто такой Тюэ-Барб? – Боль притупила его мысли; имя это было подобно мотыльку, пролетевшему в сумерках его памяти.
– Мейнард Тюэ-Барб, который был твоим сыном.
Мейнард взглянул на нее:
– Согласился? Очень любезно с его стороны.
– Помни, – сказала она, дергая цепь, чтобы побудить его двинуться к двери, – молодые здесь в почете, потому что они – это будущее. А такие, как ты, – это прошлое. Мертвецы.
Она повела его на цепи по извилистой тропинке в кустах. Когда они приблизились к повороту, Мейнард услышал смех.
Тропа вышла на поляну. Справа находилось прямоугольное строение, раз в восемь-десять больше, чем хижина Бет. У двери была воткнута в песок небольшая рождественская елка, украшенная дешевой мишурой, кожурой от фруктов и кусочками цветной материи.
– Откуда это? – спросил Мейнард.
– Добыча. – Бет пошла быстро, стремясь поскорее достичь противоположной стороны поляны.
Раздался еще один взрыв смеха, и двое молодых мужчин вышли из здания, толкая и хлопая друг друга. Мейнард остановился и уставился на них. Цепь напряглась у него на шее.
На одном из них был безвкусный цветастый саронг, полдюжины браслетов на каждом запястье, и кольца на каждом пальце. Другой был почти голым, белые волосы подстрижены очень коротко. Долговязое, худощавое тело было загорелым, намасленным и безволосым. Единственная его одежда состояла из кожаного гульфика размером с грейпфрут, который чуть не лопался от напряжения.
Когда они увидели Бет и Мейнарда, они перестали веселиться.
Бет, взглянув на них, плюнула на песок и рванула цепь.
Мейнарда дернуло вперед, но он успел оглянуться и увидел, что молодые люди отсалютовали Бет таким же презрительным способом.
Они подошли к следующей поляне, и Бет остановилась за несколько ярдов до конца тропинки.
– Не задерживайся здесь, – сказала она, – иначе я сломаю тебе шею. – Опустив голову и подняв плечи, она шагнула вперед.
На поляне располагалось восемь хижин, каждая обслуживалась одной женщиной. На двух из них были прозрачные одеяния, сквозь которые можно было рассмотреть все детали их тел. На одной – длинная заляпанная шелковая юбка, а выше талии – ничего, кроме губной помады, которая располагалась на ее груди кругами, центром которых были соски. Еще одна носила полный комплект нижнего белья, и при виде проходивших она повернулась к ним спиной, расстегнула сзади штаны и, обнажив свой “полигон”, издала мощный залп.
Одна из женщин рассмеялась и обратилась к Бет:
– И этот тип – твое спасение, Гуди? Довольно костлявый.
Другая прокаркала:
– Я найду тебе пса с гораздо лучшим орудием, чем у этого.
– А Рош-то и мертвый будет пострашней, чем этот! – рассмеялась третья.
– Твоя койка ждет тебя!
– Мы увидим тебя здесь еще до наступления новой луны! Мейнард покраснел и опустил глаза. Не заметив, что Бет остановилась, он натолкнулся на нее.
Она сверкала глазами, пылая от ярости.
– Вы, коровы! – крикнула она шлюхам, – я умру от старости до того, как присоединюсь к вам! – Проведя рукой по штанам Мейнарда, она схватила его органы. – А если это для вас ничто, так это потому, что способностей у вас не хватает сделать из этого что-то!...
Убрав руку, она потащила его дальше.
Стараясь за ней успеть, Мейнард спросил:
– Сколько здесь женщин, которые не являются шлюхами?
– Двенадцать, все замужем.
– А сколько мужчин без жен?
– Дюжины две.
– Разве ты не можешь выйти за одного из них?
– Побывав замужем однажды, женщина может выбрать одно из двух: материнство или проституцию.
– Даже если у тебя будет ребенок от... от меня, он вырастет. Ты не можешь вечно быть матерью.
– Материнство длится тринадцать лет.
– Ну так после этого тебе все равно придется стать проституткой.
– Ты думаешь, что знаешь все ответы. – Она рассмеялась. – Ответы знаю я!
– Ты не будешь шлюхой?
– Даже если проживу так долго? Никогда. Кто будет платить за то, чтобы спать со старухой?
– Что же тогда?
Она остановилась и с энтузиазмом на него посмотрела.
– Я буду уважаемой. Мудрой. Со мной будут советоваться. Меня будут ценить. Кормить. Пока не придет время меня убить. Я этого хочу. И это, – она ткнула пальцем в его органы, – может мне дать то, чего я хочу.
Тропа оканчивалась в бухте, со всех сторон закрытой известняковыми скалами. Это, должно быть, была гавань в виде рыболовного крючка, описанная в дневнике: чтобы достичь открытого моря, кораблю нужно следовать по каналу на юг, вдоль естественного мала, а там повернуть на восток, чтобы выйти к устью.
На берегу лежало несколько судов – две пироги, древний “Бостон Уэйлер” и четыре пинаса – полубаркасы – со свернутыми парусами.
Поначалу Мейнард не узнал Юстина. Он стоял у края воды, между Hay и Мануэлем. На нем была новая одежда – белая хлопчатобумажная рубашка, кожаные брюки до колен, как у Hay, и – в кобуре через плечо – “Вальтер ППК”.
Когда Бет и Мейнард вышли из кустов. Hay и Мануэль приняли властную стойку – ноги расставлены, руки на бедрах. Hay резко обратился к Юстину, который неловко попытался скопировать их позу.
Мейнард хотел подбежать к Юстину, но Бет удержала его цепью и медленно пошла по берегу.
Не дойдя до Hay нескольких шагов. Бет остановилась и дернула цепь вниз. Мейнард не знал, чего от него ожидают, так что он воспротивился. Она резко дернула вниз и заставила его опуститься на колени.
Он взглянул на их лица – на лицо Hay, на котором, казалось, отразилось убеждение его предка в том, что власть – это страх; на лицо Мануэля, сиявшее не по годам развитым высокомерием; и на лицо Юстина – с нервным, неловким и болезненным выражением при виде отца.
Всем им, казалось, нечего было сказать, поэтому Мейнард в конце концов произнес:
– Как дела, приятель?
– Нормально, – это слово чуть не застряло в горле Юстина. Он повторил громче: – Нормально. Как ты?
Мейнард кивнул. Он не мог отвести глаз от сына. Hay пихнул Юстина, и тот, с трудом подбирая слова, сказал:
– Где остальные патроны для этого? – Он похлопал по рукоятке “вальтера”.
– В нашем номере, как ты знаешь. – Юстин взглянул на Hay и, в ответ на очередной толчок, спросил:
– Где?
– В бюро. В верхнем ящике.
Юстин сказал Hay:
– Я и не думал, что он взял их с собой в лодку.
Hay ответил:
– Я скажу, чтобы их забрали. – Он обратился к Бет: – Это все.
Потянув за цепь, она подняла Мейнарда на ноги.
– Нет! – сказал Мейнард. – Дайте мне с ним поговорить.
– Поговорить о чем? – требовательно спросил Hay.
– Я его отец!
– Я говорил тебе...
Ни о чем не думая, Мейнард резко бросил:
– К черту вашу игру в слова! Он мой ребенок, и я хочу с ним поговорить!
Hay заколебался. Затем он напряженно проговорил, обращаясь к Бет:
