Наконец Холланд понял.
– Попросите вашу жену прийти как можно скорее. Она может связаться со Скарре.
– Ваша экзема, – внезапно произнес Холланд и кивнул на руку инспектора. – Я слышал, что зола помогает.
– Зола?
– Посыпьте руку золой. Зола – это самое чистое вещество в мире. Она содержит соли и минералы.
Сейер не ответил. Мысли Холланда как будто сделали резкий разворот и исчезли вдалеке. Сейер не мешал ему размышлять. В комнате было так тихо, что, казалось, оба слышат дыхание Анни.
* * *
Хальвор пообедал за раздвижным столом на кухне свиной колбасой и вареной капустой. Поев, он прибрал за собой и укрыл пледом бабушку, дремавшую на диване. Потом вернулся в свою комнату, задернул занавеску и уселся перед монитором. Так он проводил теперь большую часть свободного времени. Он перебрал в уме большинство музыкальных произведений, которые, как он знал, любила Анни, и ввел в строку пароля их названия и имена исполнителей. Потом он попытал счастья с названиями фильмов – только для «галочки», поскольку это был не совсем стиль Анни – выбрать для пароля что-то подобное. Задача, казалось, не имеет решения. Не говоря уже о том, что она могла сменить пароль, как это делают военные, когда дело касается военных тайн. Они там, в министерстве обороны, используют пароли, которые автоматически меняются много раз в секунду. Он читал об этом в журнале. Пароль, который все время меняется, почти невозможно вскрыть. Он попытался вспомнить, когда Анни в последний раз открывала свою папку и блокировала ее заново. Это было много месяцев назад, незадолго до осени. У него возникло чувство безнадежности, когда он думал обо всех комбинациях, которые можно составить из всех букв и цифр на клавиатуре. Но ведь Анни наверняка не стала бы изобретать ничего бессмысленного. Она использовала что-то, что произвело на нее впечатление, или что-то, что она знала и любила. Он тоже знал кое-что из того, что она знала и любила, поэтому продолжал свои попытки. Время от времени бабушка кричала из комнаты, что хочет есть. Тогда варил ей кофе и намазывал маслом пару лепешек или вафлей, если они были. Для очистки совести он некоторое время смотрел вместе с ней телевизор, чтобы составить ей компанию. Но всей душой стремился в свою комнату и при первом удобном случае уединялся там. Он сидел до полуночи, потом ложился в постель и гасил свет. Он всегда лежал и слушал звуки, пока не засыпал. Часто ему вообще не удавалось заснуть, и тогда он пробирался в комнату бабушки и вытаскивал у нее из стакана «Stesolid». За все это время он ни разу не слышал шагов снаружи. Пытаясь заснуть, он думал об Анни. Синий был ее любимым цветом. Шоколад, который она любила больше всего, был «Dove» с изюмом. Он заносил некоторые слова в память и хранил их там, пока не понадобятся. Сдаваться нельзя. Когда он наконец найдет его, то поразится, насколько очевиден пароль, который она выбрала, и он скажет себе: я должен был об этом подумать!
Двор был полон темноты и тишины. Пустая будка около входа разевала беззубую пасть, но с дороги не было видно, что она пуста, и ворам полагалось думать, что там все еще есть собака. За будкой находился тайник со скромным содержимым: велосипед, старый черно-белый телевизор и куча старых газет. В самом дальнем углу, за надувным матрацем, стоял школьный рюкзак Анни.
* * *
Он добежал до Брюванна и обратно. Тринадцать километров. Старался не превышать болевой порог, по крайней мере на обратном пути. Элисе обычно наливала ему ледяной «Фаррис» и подносила, когда он выходил из душа. Часто на нем было только полотенце вокруг пояса. Теперь никто его не ждал, кроме собаки, которая подняла голову, когда он открыл дверь ванной и выпустил наружу облако пара. Он оделся в ванной и сам нашел бутылку, открыл ее об угол кухонного стола и поднес ко рту. Звонок в дверь раздался, когда он уже выпил половину. В дверь Сейера звонили часто, поэтому он не очень удивился, предупреждающе приложил палец ко рту, прося собаку помолчать и пошел открывать. Снаружи стоял Скарре.
– Я проходил мимо, – пояснил он.
Он изменился. Кудри острижены почти под машинку. У волос появился темный оттенок, что придавало ему более взрослый вид. А уши у него на самом деле были немного оттопырены.
– Отличный стиль, – оценил Сейер и кивнул. – Заходи.
Кольберг, как обычно, выпрыгнул из комнаты.
– Он выглядит как волк, напарник,- с уважением сказал Скарре.
– Он должен походить на льва. Этого хотел создатель породы леонбергеров. – Сейер вошел в гостиную. – Он был родом из Леонберга, это в Германии, хотел создать что-то вроде символа города.
– Льва? – Скарре внимательно посмотрел на большого зверя и широко улыбнулся: – Нет, при всем моем желании. – Он снял куртку и положил ее на скамью возле телефона. – Тебе удалось поговорить сегодня с Холландом наедине?
– Удалось. А чем занимался ты?
– Наносил визит бабушке Хальвора.
– Неужели?
– Она угощала меня кофе, и лепешками, и всей своей старостью. Слушай, – сказал он тихо. – Теперь я знаю, каково это – старость.
– И каково же это?
– Постепенное разложение. Медленный, почти незаметный процесс, результаты которого ты вдруг замечаешь в какой-то ужасный момент. – Скарре вздохнул, как старик, и озабоченно покачал головой. – Замедляется процесс деления клеток вот в чем дело. Все теряет и теряет инерцию, пока, они не прекращают обновляться вовсе, и все начинает съеживаться. Это фактически первая стадия процесса разложения, и она начинается примерно в двадцать пять лет.
– Жуткая история. Выходит, ты тоже уже один из нас. Вообще-то, выглядишь ты не очень, честно говоря.
– Кровь застаивается в жилах и закупоривает их. Все теряет вкус и запах. Аппетит пропадает. Нет ничего странного в том, что мы умираем, став старыми.
Эта фраза заставила Сейера усмехнуться. Потом он вспомнил о своей матери, лежащей в больнице, и желание смеяться пропало.
– Сколько ей лет?
– Восемьдесят три. Не самый цветущий возраст.- Он показал на свою коротко остриженную голову. – Было бы лучше, если бы мы умирали немного раньше, я думаю. Хотя бы до семидесяти, я думаю.
– Я думаю, те, кому сейчас семьдесят, с тобой не согласны, – коротко сказал Сейер. – Хочешь «Фаррис»?
– Да, спасибо. – Скарре провел ладонью по голове, как будто хотел проверить, не приснилась ли ему новая прическа. – У тебя очень много музыки, Конрад. – Он украдкой заглянул на полку с музыкальным центром и дисками. – Ты считал их?
– Около пятисот, – прокричал хозяин из кухни.
Скарре вскочил со стула, чтобы посмотреть названия. Как и большинство людей, он считал, что выбор музыки очень многое говорит о человеке.
– Лайла Далсет. Этта Джеймс. Билли Холидей. Эдит Пиаф. Боже мой, – он озадаченно смотрел на диски и изумленно улыбался.- Здесь же только женщины! – не выдержал он.
– Что, правда?- Сейер разливал «Фаррис».
– Только женщины, Конрад! Эарта Китт. Лилл Линдфорс. Моника Зеттерлунд – кто это?
– Одна из лучших. Но ты слишком молод, чтобы знать ее.
Скарре снова сел, отхлебнул «Фаррис» и вытер донышко стакана о штаны.
– Что сказал Холланд?
Сейер вытащил из-под газеты пачку табака. Оторвал кусочек бумаги и начал скручивать его.
– Анни знала, что Йенсволь сидел в тюрьме. Может быть, знала и за что.
– Продолжай!
– А один из детей, с которыми она сидела, погиб – несчастный случай.- Скарре неуклюже потянулся за своими сигаретами.- Это произошло в ноябре, примерно в то время, когда у Анни начались сложности. Она не хотела больше приходить в ту семью. Она не явилась с цветами выразить соболезнование, не пошла на похороны и после этого перестала сидеть с детьми. Холланд считает, что в этом нет ничего странного, ей же было всего четырнадцать, а в этом возрасте человек недостаточно взрослый, чтобы принять смерть.- Говоря все это, Сейер наблюдал за Скарре и видел, как на его лице появилась настороженность.- Потом она бросила гандбол, рассталась на какое-то время с Хальвором и закрылась от всех. Значит, все произошло именно в таком порядке: ребенок умер; Анни закрылась от окружающего мира.
Скарре закурил сигарету и принялся наблюдать за Сейером, который облизывал самокрутку.
– Смерть, очевидно, произошла в результате несчастного случая: ребенку было всего два года, и я прекрасно понимаю, как может потрясти подростка такое переживание. Она хорошо знала мальчика. И его родителей знала тоже. Но…- Сейер сделал первую затяжку.
– Значит, поэтому она так изменилась?
– Возможно. Кроме того, у нее был рак. Даже если она и не знала об этом, это могло повлиять на нее. Но вообще-то я надеялся найти что-нибудь другое. Что-то, что помогло бы нам.
– А как насчет Йенсволя?
– Мне, вообще говоря, очень трудно поверить, что человек может совершить убийство, чтобы никто не узнал о насилии, произошедшем одиннадцать лет назад. И за которое он, кроме того, уже отсидел. Разве что Йенсволь снова не смог устоять перед искушением, но получил отпор…
