Но все равно это были командиры. Хоть и полевые…
И самым известным среди них был Абдулла Магомаев. Раньше — безвестным, а теперь, после удачного взрыва на вокзале, не только известным, но и популярным.
Высокая комиссия осмотрела лагерь, посетила занятия и провела с личным составом «политбеседу», призывая к джихаду и живо интересуясь, кто готов пожертвовать своей жизнью ради светлого завтра свободной Ичкерии. Личный состав, среди которого было немало женщин и подростков, горячо заверил, что готов в любую минуту: если потребуется, то хоть прямо сейчас!
Аслан Салаев с интересом и удивлением наблюдал за реакциями своих «курсантов», которых он учил ставить мины, подрывать мосты и здания и снаряжать и использовать пояса шахидов. Судя по всему, они не врали, они действительно были готовы взорвать себя ради свободы Ичкерии. По крайней мере, женщины и подростки.
Встреча закончилась небольшим парадом, чеченскими национальными танцами и общей молитвой…
* * *
По коридору шел человек. Офицер. В руках у него была сумка. С болтающейся на боку пломбой. В сумке — запечатанный конверт с грифом «Секретно». В конверте — распечатка только что полученной шифровки. От кого была эта шифровка и что в ней было, офицер не знал — его дело было маленькое — разнести шифровки адресатам, под роспись, отметив время передачи в специальном журнале. Что он и делал.
Перед одной, ничем не отличающейся от других дверью он остановился. Постучал. Спросил:
— Разрешите войти?
И вошел…
Шифровка была от «Тромбона», и пришла она обычным порядком, что свидетельствовало о том, что сутки назад он был жив и что у него все в порядке.
«Тромбон» сообщал об инспекции лагеря рядом полевых командиров, среди которых наиболее значимой фигурой был известный чеченский террорист Абдулла Магомаев. Высказывал мнение, что это подтверждает серьезность намерений чеченцев и что Абдулла, вполне вероятно, готовит кадры под себя. Передавал имена, подробные словесные портреты и особые приметы обучающихся минно-взрывному делу «курсантов». Просил проработать резервные каналы связи. И передать весточку семье…
И еще сообщал, что в ближайшие дни ожидается прибытие в Грозный группы боевиков, предположительно для организации террористического акта, что в группу входит шестнадцать человек и подходить они будут со стороны…
Информация была передана по инстанции и принята к сведению.
Отряд чеченских боевиков встретили на подходах к Грозному, загнали в заранее приготовленную засаду, окружили и предложили сдаться, а когда те отказались, расстреляли из пулеметов и выведенных на прямую наводку орудий «бээмпэшек». Большинство «чехов» погибли на месте. В том числе Резван…
Тот, который полгода назад спас жизнь Аслану Салаеву, вынеся его на себе из-под минометного обстрела…
Фатима Мерзоева была оживлена и почти счастлива. Она все еще находилась под впечатлением вчерашней встречи…
Когда в лагерь прибыли гости, она во все глаза смотрела на идущего впереди Абдуллу Магомаева. Смотрела не как женщина — чеченки не имеют привычку глазеть на мужчин так, как это делают русские женщины, и уж тем более не могут кокетничать с ними, набиваясь на знакомство, потому что любовные интрижки для них после замужества исключены. Впрочем, до женитьбы — тоже! Судьбу чеченской женщины решает мужчина — вначале отец, потом муж. А если нет мужа, отца или старшего брата, которые могут ее защитить, то мужчина, которому она принадлежит.
Фатима не могла смотреть на Абдуллу как на мужчину, потому что не смела даже мечтать, что он обратит на нее внимание. Она смотрела на Абдуллу Магомаева как на героя, о котором знала и говорила вся Чечня. Она знала, что Абдулла был командиром и убил много русских. А теперь собрал их здесь, в этом лагере, за что она ему была благодарна.
Потому что благодаря этому вырвалась оттуда, где ей было очень плохо. Здесь ей было гораздо лучше, здесь она была равной среди равных, ее не унижали, не заставляли выполнять самую черную работу, не понукали, не били и не насиловали, как это было в доме приютившего ее, после гибели мужа, дальнего родственника. Здесь с ней обращались так, как, может быть, никогда до того не обращались!
И она смогла это оценить…
Когда с затравленным, битым-перебитым жизнью человеком начинают разговаривать по-человечески, он, как та бездомная, пригретая добрыми людьми собака, из благодарности готов жизнь положить за новых своих хозяев!
И таких, как Фатима, — лишившихся мужской защиты чеченок, — здесь было много. Для них это точно был пионерлагерь, пусть и с сильным военно-патриотическим уклоном. Собранные из далеких горных аулов, куда редко кто из посторонних забредает, где ничего не происходит, все разговоры давно переговорены и все события наперед известны, они жадно делились впечатлениями, впитывая рассказы про не похожую на ту, какой они жили, жизнь. Для них лагерь стал окном в большой мир, которого они не видели и который не знали!
Что будет потом, они не задумывались, лишь бы было хорошо сейчас.
Когда Абдулла Магомаев, остановившись, выбрал ее и многих других и заговорил с ней, она не могла поверить своему счастью. До того мужчины с ней почти не общались, они ей приказывали или ее использовали. Молча.
— Ты откуда?
Она сказала.
— У тебя есть муж?
У нее был муж — бывший русский солдат, принявший ислам, с которым она почти и не жила, потому что сразу после свадьбы он ушел воевать, а чуть позже погиб. И еще у нее был ребенок, сын, которого она носила под сердцем и выкинула, когда русские вертолеты обстреляли аул и ее засыпало обломками дома. Ее спасли, но она осталась хромой и бесплодной.
У нее был муж и был ребенок, а теперь не осталось никого. Совсем! Ее отец и братья погибли еще раньше, на той, первой войне.
Обо всем этом она рассказала Абдулле и чуть не расплакалась.
— Когда мы победим, у тебя будет все, — пообещал Абдулла ей и всем. — Мы обязательно победим!
И она ему поверила. И все поверили.
Потому что он был мужчиной.
Был их командиром.
И был героем…
Они победят, и у нее будет похожий на ее командира муж, будет свой дом и будет сын или даже несколько сыновей, потому что, когда есть деньги, говорят, можно вылечить любую болезнь.
У нее будет все очень хорошо.
А иначе не стоит жить…
По Белому морю плыл… пароход.
Так и хочется сказать — белый. Но, к сожалению, не белый. И даже не пароход, а катер.
У штурвала катера стоял бравого вида капитан, в фирменной фуражке с изломанным козырьком и не менее изломанной судьбой. Раньше он служил первым помощником на большом гидрографическом судне, но потом спился и был списан с корабля на берег. А чуть позже был списан в утиль его корабль, потому что гидрография никому не стала нужна. Если флот стоит на мертвом приколе у причальной стенки, то к чему тратить деньги на изучение водного режима морей и океанов, зачем кормить гидрографов?
Старпом остался без работы и без средств к существованию. Но успел, используя старые связи, купить себе по дешевке списанный катер. В то время как другие за ту же сумму покупали списанные крейсеры и авианосцы.
Старпом засучил рукава, перебрал до последнего винтика машину, ободрал с бортов и надстроек старую краску, вставил стекла в разбитые иллюминаторы, надраил до ослепительного блеска медяшки, переоборудовал матросский кубрик, превратив его в некоторое подобие кают-компании. В общем, привел старую разбитую посудину в божеский вид, надеясь наладить морские прогулки для туристов и отдыхающих. Денег на это понадобилось столько, что пришлось разъехаться со своей, с которой они давно не жили, живя под одной крышей, женой и заложить полученную однокомнатную квартиру. Но он сильно не горевал, надеясь быстро вернуть взятый кредит.
Ага, как же — акулью требуху тебе во все клюзы, китовой ворванью залить по самые гланды и деревянным клином зачеканить! Салага простодырая!..
Как только у пирса встал его красавец-пароход, к нему заявились какие-то темные личности.
— Ты где, дядя, такую лайбу отхватил? — поинтересовались они.
— Вот этими самыми руками собрал, — показал он кровавые мозоли на ладонях.
На мозоли личности даже не взглянули, заглянули в иллюминаторы, увидев обитые красным драпом диванчики. А че, нормальный ход.
— Это ты, что ли, там намалевал? — показали они на объявление, где желающим предлагалось незабываемое морское путешествие и где дэковский художник за бутылку водки и закусь намалевал невозможно синее море, ослепительно белый пароход и красное, как кровь, солнце.
— А вы что, желающие? — подозрительно спросил старпом.
— Мы твоя охрана, — объяснили парни. — Мы тебя будем охранять.
