— На людей, — сказал Вейренк, хотя телефон еще крутился.
— На людей, — подтвердил Адамберг, посмотрев на аппарат, замерший антенной к двери.
— В любом случае деревенский пейзаж пустым не назовешь — на лугу пасутся шесть коров, а рядом в поле — бык. Вот и путаница начинается, да?
Как и в Монруже, Матиас встал рядом с могилой, водя крупными ладонями по земле. Его пальцы то замирали, то снова следовали по шрамам, отпечатавшимся в почве. Через двадцать минут он обвел мастерком контуры ямы диаметром 1,6 метра в изголовье могилы. Став в круг, Адамберг, Вейренк и Данглар следили за его действиями, а Ламар и Эсталер тем временем укрепляли желтую пластиковую растяжку, ограничивая доступ к могиле.
— Все то же самое, — сказал Матиас Адамбергу, вставая. — Я пошел. Что делать дальше, ты знаешь.
— Только ты сможешь сказать, рыли ли здесь те же ребята. Мы рискуем повредить края ямы, вынимая землю.
— Не исключено, — признал Матиас, — особенно там, где глинистая почва. Земля прилипнет к бортикам.
К половине шестого, когда начало уже смеркаться, Матиас закончил вынимать землю. Он считал, что, судя по отпечаткам лопат, тут сменяли друг друга два человека, наверняка те же, что и в Монруже.
— Первый высоко заносит лопату и вонзает ее практически прямо, у второго замах слабее и надрез мельче.
— Был мельче, — сказала Ариана, двадцать минут назад присоединившаяся к полицейским.
— Судя по уплотненности насыпи и высоте травы, раскопки имели место приблизительно месяц назад, — продолжал Матиас.
— Незадолго до Монружа, скорее всего.
— Когда похоронили эту женщину?
— Четыре месяца прошло, — сказал Адамберг.
— Ну все, с меня хватит, — поморщился Матиас.
— А гроб как? — спросил Жюстен.
— Крышка разбита. Дальше я не заглядывал.
Любопытный контраст, подумал Адамберг, смотря, как высокий блондин возвращается к машине, чтобы ехать в Эвре, а Ариана, натягивая комбинезон, заступает на вахту, не выказывая ни малейших признаков страха. Лестницу забыли, и Ламар с Эсталером спустили патологиню на руках. Деревянная обшивка гроба треснула в нескольких местах, и полицейские отступили под накатившей на них волной зловония.
— Я же велел вам надеть респираторы, — сказал Адамберг.
— Зажги прожектора, Жан-Батист, — распорядилась Ариана, — и спусти мне сюда фонарь. На первый взгляд тут все на месте, как и в случае с Элизабет Шатель. Такое впечатление, что гробы открывали из простого любопытства.
— Может быть, это поклонник Мопассана, — прошептал Данглар: прижав к лицу респиратор, он изо всех сил старался не отходить слишком далеко.
— То есть, капитан? — спросил Адамберг.
— Мопассан описал человека, который неотвязно думает об умершей возлюбленной и сходит с ума оттого, что никогда уже не увидит милые сердцу черты. Решив посмотреть на них в последний раз, он, разрыв ее могилу, добирается до любимого лица. Но она уже не похожа на ту, что так восхищала его. И все же он сжимает в объятиях гниющий труп, и с тех пор его преследует не аромат воспоминаний, а запах ее смерти.
— Здорово, — сказал Адамберг. — Чудная история.
— Это Мопассан.
— И тем не менее. А выдуманные истории пишутся для того, чтобы помешать им произойти наяву.
— Как знать.
— Жан-Батист, — позвала его Ариана, — ты не знаешь, отчего она умерла?
— Пока нет.
— А я знаю: ей размозжили основание черепа. То ли ее зверски ударили, то ли на нее упало что-то тяжелое.
Адамберг, задумавшись, отошел в сторону. Элизабет, потом эта девушка — несчастный случай или убийство? У комиссара путались мысли. Убивать женщин, чтобы спустя три месяца залезть к ним в гроб, — все это не лезло ни в какие ворота. Сидя в мокрой траве, он ждал, когда Ариана закончит осмотр.
— Ничего больше нет, — сказала она, высунувшись из ямы. — Ее не тронули. Мне кажется, их интересовала верхняя часть головы. Возможно, гробокопатели хотели забрать прядь волос. Или глаз, — добавила она спокойно. — Но сейчас у нее уже…
— Понятно, — прервал ее Адамберг. — У нее уже нет глаз.
Данглар, еле сдерживая рвоту, бросился в сторону церкви. Укрывшись между двумя контрфорсами, он заставил себя углубиться в изучение характерной кладки черно-рыжими шашечками. Но приглушенные голоса коллег доносились и сюда.
— Если все дело в пряди волос, почему не срезать ее до похорон?
— Может, до тела было трудно добраться.
— Я мог бы еще представить посмертный любовный пыл в духе Мопассана, если бы это касалось только одной покойницы, не двух же сразу. Можешь посмотреть, что там с волосами?
— Нет, — сказала она, снимая перчатки. — У нее были короткие волосы, и отрезали там что-то или нет, все равно не понять. Может, мы имеем дело с фетишисткой, чье безумие зашло столь далеко, что она способна нанять двух гробокопателей, чтобы удовлетворить свою страсть. Можешь закапывать, Жан-Батист, больше там не на что смотреть.
Адамберг подошел к могиле и снова прочел имя усопшей. Паскалина Виймо. Они уже послали запрос и теперь ждали сведений о причинах ее смерти. Наверняка от деревенских болтунов он узнает что-то раньше, чем придут официальные данные. Он поднял оленьи рога, так и лежавшие в траве, и показал знаком, что можно закапывать.
— Что ты с этим будешь делать? — удивилась Ариана, вылезая из комбинезона.
— Это рога оленя.
— Я вижу. А зачем ты их за собой таскаешь?
— Потому что я не могу нигде оставить их. Ни тут, ни в кафе.
— Ну, как знаешь, — легко сдалась Ариана. По глазам Адамберга она поняла, что он уже ушел на дно и расспрашивать его бессмысленно.
Перескакивая с дерева на куст, молва преодолела расстояние, разделяющее Оппортюн-ла-От и Аронкур, и в кафе, где ужинали полицейские, вошли Робер, Освальд и разметчик. Адамберг, собственно, этого и ждал.
— Черт, покойники от нас не отстают.
— Скорее опережают, — сказал Адамберг. — Садитесь, — он подвинулся, освобождая им место.
Они незаметно поменялись ролями, и на сей раз собрание мужей возглавил Адамберг. Нормандцы исподволь взглянули на красавицу, которая как ни в чем не бывало сидела в конце стола, запивая еду то вином, то водой.
— Это наш судебный медик, — объяснил Адамберг, чтобы они не теряли времени на хождение вокруг да около.
— Она работает с тобой, — сказал Робер.
— Она только что обследовала труп Паскалины Виймо.
Движением подбородка Робер показал, что понял, о чем речь, и не одобряет подобных занятий.
— Ты знал, что эту могилу открывали? — спросил Адамберг.
— Я знал, что Грасьен видел тень. Ты говоришь, что нас опередили.
— Мы отстали на несколько месяцев и по-прежнему плетемся далеко в хвосте.
— Что-то ты, по-моему, не особо спешишь, — заметил Освальд.
На другом конце стола Вейренк, сосредоточенный на своей тарелке, слегка кивнул в знак согласия:
— Не будь настороже, спускаясь по теченью:
Неспешная река не придает значенья
Видениям войны, уверенная в том,
Что справится вода с любым ее врагом.
— Что там бормочет твой полурыжик? — спросил Робер шепотом.
— Осторожно, Робер, никогда его так не называй. Это сокровенное.
— Ладно, — сказал Робер. — Но я не понимаю, что он говорит.
— Что спешить некуда.
— Твой брат говорит не так, как все.
— Это семейное.
— Ну, если семейное, тогда ничего, — уважительно промолвил Робер.
— А то, — прошептал разметчик.
— И он мне не брат, — добавил Адамберг.
Робер явно себя накручивал. Адамберг понял это по тому, как тот стискивал в кулаке бокал с белым вином и двигал челюстью слева направо, словно сено жевал.
— Что такое, Робер?
— Ты приехал из-за освальдовской тени, а не из-за оленя.
— Откуда ты знаешь? И то и другое произошло одновременно.
— Не ври, Беарнец.
— Хочешь забрать рога?
Робер колебался:
— Пусть остаются у тебя, они твои. Но не разлучай их. И не забывай нигде.
— Я весь день с ними не расстаюсь.
— Хорошо, — решил Робер, успокоившись. — Ну и что ты скажешь про Тень? Освальд говорит, это смерть.
— В каком-то смысле он прав.
— А в другом?
— Это кто-то или что-то, от чего я не жду ничего хорошего.
— А ты, — прошипел Робер, — ты тут как тут, стоит какому-нибудь кретину вроде Освальда сказать, что здесь видели тень, или психопатке вроде Эрманс попросить встречи с тобой.
— Дело в том, что еще один кретин, сторож кладбища в Монруже, тоже видел тень. Там тоже какой-то псих заставил разрыть могилу, чтобы добраться до гроба.
— Почему «заставил разрыть»?
— Потому что двум парням заплатили за то, чтобы это сделать, и они погибли.
— А что, этот тип сам не мог справиться?
