Но запах шел откуда-то из кухни. Сейчас он стал слабее, как будто недавно открыли окно проветрить. Так могло пахнуть из мусорного ветра, Кайл открыл его: пусто. Влез в шкафчик под раковиной: потянуло лимоном и полиролью. Не здесь. Проверил два шкафа: резкий аромат алюминия и пыльная нота. Пошел к шкафу, где хранил консервы и бакалею, открыл дверцу.
И отскочил назад. Наружу вывалилась банка ананасов, банка фасоли отскочила от микроволновки, за ними посыпались бульонные кубики, засохшая головка чеснока и зеленая сетка с одной луковицей внутри.
За маленькой лавиной накатил густой запах застоявшейся воды, высохшей падали, горелых спичек и мокрой одежды. Он выкинул из шкафа все банки и пакеты, сложив их с другой стороны. Дальняя стенка пошла пятнами.
«О боже, нет. Нет». Он отвернулся. «Не надо». Взглянул снова.
Пнул луковицу и покосился на пятна. Смотрел и смотрел, пытаясь найти в них смысл. Выглядело это так, как будто в стене лопнула фановая труба, и жидкость целый год пропитывала штукатурку и обои. Но когда он кормил кошку вчера днем, то шкаф открывал. Тогда стена была чистой.
Кайл осторожно протянул руку и ткнул пятно пальцем. Бумагу, казалось, опалило быстро потухшее пламя.
Он отступил на шаг и присмотрелся к широкой полосе в середине отметины, этого смрадного клейма, неожиданно появившегося сегодня ночью. Оно походило на рельефы, проступавшие на каменной кладке в Нормандии, на некрашеной штукатурке в подвале на Кларендон-роуд, на гладкой краске ванной комнаты в отеле Кана. Разные поверхности, но одинаковая цветовая гамма: опаленная, глянцевитая, влажная, мутные разводы грязных бинтов, черная жидкость, засохшая на саване, форма…
«Боже мой». Две длинные кривые полосы в центре внезапно показались знакомыми. «Локтевая кость, лучевая». Научные названия, запавшие в голову еще с уроков биологии в школе. С одной стороны что-то вроде ряда камешков оказалось костями запястья, обтянутого кожей. С другой явно виднелись шишки локтя. «…Плечевая кость». У ее головки еще такое забавное название по-латински получается, caput humeri, но Кайлу было не до смеха.
Как будто в его шкаф просунулось через стену чье-то предплечье. Похлопало дверцами; именно этот звук он и слышал во сне, словно в приоткрытое окно залезла чья-то рука, пошарила внутри, пошумела и исчезла, оставив свой отпечаток изнутри штукатурки, как укор для живых.
ТринадцатьВест-Хэмпстед, Лондон.
17 июня 2011 года. 07.00
Он позвонил Дэну:
– Ты где?
– Дома. Ты сбрендил, на часы смотрел?
– Знаю, семь утра. Приезжай. Пожалуйста.
На другом конце провода слышалось тяжелое дыхание, кашель, движение огромного тела.
– Зачем? Я сплю. Пришел домой в два.
– Ты должен это увидеть. Правда должен!
– Мне уже Маус позвонил насчет пленки из Нормандии. Еще вечером. Он сразу перешел к сцене в храме. И чуть с ума не сошел. Сказал, что ты его обманываешь насчет документалки, а сам снимаешь фильм ужасов.
– Может быть. И мы в нем на главных ролях! Вот только Макс забыл нам об этом сказать.
– Че?
– Шучу. Приезжай быстрее. И «Кэнон» возьми. Оно показалось на стене кухни.
– Это что?
– Рука.
– В сторону отойди.
– Смотри, – Кайл провел пальцем по костям предплечья на стене. Запах почти пропал, но какие-то следы от него еще остались. – Предплечье. Вот это вроде похоже на ладонь. А шишка с этой стороны тогда локоть. Дай увеличение.
Дэн посмотрел на Кайла через видоискатель:
– Ты сам это сделал.
– На фиг пошел.
– Точно?
– Точно. Я тебе говорил, что мне приснился странный сон. Потом я проснулся в другом сне. Как будто я висел в воздухе, и у меня было другое тело, – Кайл поежился и взглядом поискал у Дэна поддержки. – То же самое мне снилось в Кане. Как будто я – кто-то другой. А когда проснулся, то услышал эти звуки, и…
– Кайл. Я в эту фигню не верю.
– Дэн! Я серьезно! Это все правда. Кошка хотела на улицу и скреблась в дверь, она меня и разбудила. А ее последний раз так напугал соседский фейерверк год назад.
– Отлично. Значит, это кошка. Я даже тебе поверил.
– Забудь про кошку! Во сне я слышал стук. Шаги. Именно они кошку и напугали. Я выпустил ее, а потом вернулся и посмотрел в ванной и на кухне. Тут пахло так же, как во Франции. И на Кларендон-роуд. И пахло отсюда. – Кайл ткнул в пятно на стене. – Хлопали дверцы шкафа. Их открывали изнутри. И здесь оказалось это пятно, которое воняет, как сточная труба. Ну и? Что скажешь, чувак? В отеле была такая же рука.
Дэн пожал плечами, но при этом побледнел под цвет холодильника.
– И почему именно ты? Я не вижу никаких снов. И никаких задниц на стенах у меня нет. А я ведь был на обеих съемках.
– Понятия не имею, – от слов Дэна Кайлу на секунду стало легче, но потом он вспомнил, как Макс спрашивал, не коснулось ли его что-то. – Он что-то знает. Старикан.
– Что?
– Макс. Он спрашивал, не чувствовал ли я прикосновений. Понимаешь – прикосновений! С чего бы ему такое спрашивать?
– Но ведь ничего не было?
Кайл посмотрел на Дэна:
– Я… мне кажется, кто-то был в храме. Как будто кто-то за мной бежал. В темноте. И я что-то почувствовал. Что-то на шее…
– Ты ничего мне не говорил.
– Потому что в домике Катерины было еще хуже, а потом Гавриил попал в капкан. Я сказал, что в ее домике кто-то был. Как будто… на меня смотрели. – Кайл посмотрел в стену и провел по лицу ладонью. – Бред какой-то.
– М-да. Я, пожалуй, посижу, обдумаю расклад. У тебя есть что-нибудь пожрать?
– Да ну тебя.
– И почему я не удивлен?
– Давай снимем меня сейчас. Хочу записать то, что было ночью. Типа видеодневник.
Когда они закончили черновой монтаж нормандской съемки, уже стемнело. Копии ночной работы Мауса прибыли в полдень, когда Кайл уже наговорил на камеру не предусмотренный сценарием текст о том, что случилось с Гавриилом на ферме, о смерти Сьюзан Уайт, о неизвестном доселе прошлом исполнительного продюсера, о своих собственных снах и пятнах на стене кухни. Потом он в одиночестве уселся за стол и попытался продумать сценарий аризонских сцен и свои вопросы к копам.
Он не стал опускать шторы и в пугающей тишине смотрел на свое отражение в стекле эркера. Кошка дремала на столе, время от времени опуская хвост то на клавиатуру ноутбука, то ему на руку, как будто желая убедиться, что Кайл никуда не делся из кресла. Она появилась около часа назад, съела целую банку корма и почти все анчоусы с пиццы Дэна, а потом позволила себя погладить. Не только ему требовалась компания с наступлением темноты.
Три фигуры на стенах амбара в записи выглядели совсем не так впечатляюще. И на фотографиях, загруженных в ноутбук, тоже. Они оказались размытыми, более экспрессионистскими, открытыми для толкования, но даже десяток просмотров и плохая резкость не лишили истощенные силуэты мощи и скрытой угрозы. Посмотрев на них в очередной раз, Кайл понял, что не сможет сконцентрироваться на сценарии.
В шуме, который он сам производил в храме, было почти невозможно расслышать чьи-то другие шаги. Если бы было чуть больше времени, они бы вытащили этот кусок в отдельный файл. Но в доме Катерины дверь внизу точно хлопнула, и кто-то скребся по цементу, пока Кайл прятался наверху за сгнившей постелью, мокрой и шевелящейся от тритонов, сороконожек и ужей.
За спиной догорал летний закат, бросая отсвет на потолок и плечи Кайла.
– Вот это мощно, – заявил Дэн, когда распаковывал коробки с лампами, чтобы отвлечься. Ухмыльнулся и включил настольную лампу, засиявшую тем же ярким белым светом, который Кайл видел в квартире Макса. Кайл повернулся в кресле:
– Представь себе свет раз в сто ярче, и ты получишь хату Макса.
– Тот мне вчера прислал три коробки, пока меня не было. Соседка взяла. Три лампы. Такие же. Крутой чувак.
– Макс сказал, что они очистят твою душу. Помогло?
– Чувствую, что кое-какие грязные пятна с нее правда стираются. Куда поставить остальные две? К кровати?
– Блин, нет. Тут и так будет сложновато заснуть, даже без прожектора в глаза.
Дэн внимательно обозрел плинтус:
– Да у тебя все равно розеток больше нет. Где вискарь?
– В холодильнике. Мне колы добавь. Там должно быть две банки.
– Лед?
– Морозилка сломалась сто лет назад.
Дэн вышел вместе с одной из ламп, по дороге сдирая пластик с провода и вилки. Кайл повернулся обратно к окну. Пора было признать, что у них выходит что-то невероятное. Света ни в храме, ни в коттедже почти не было, кроме небольшой светодиодной панели, что никак не добавляло ясности. Но все же материал поражал. Полуразрушенные здания, снятые Дэном, и тихий, заросший луг создавали атмосферу ожидания, которой Кайл и добивался. Гавриил казался дряхлым, полусумасшедшим, испуганным. Дэн сумел ухватить его страх и передать чувство несколькими крупными планами нервного вспотевшего лица и дрожащих губ. Старик был совершенно разбит и сидел на мели, он даже от участия в фильме отказаться не смог. Тут Кайл его понимал. Может, такую же сделку предложили Сьюзан, которая теперь уже не потратит свой гонорар. И Макс велел им обоим держать в секрете его собственное членство в секте. Сьюзан Уайт ушла в мир иной. Новый сюжетный поворот, напряжение нарастает, история злоключений при создании фильма переплетается с историей секты, и побочная линия о вероломном исполнительном продюсере. Гениально.
