Так что там с детективом. Он действительно есть?
— Ну раз я звоню тебе, так что, по-твоему, шутки шутить буду? — опять полез я на рожон.
— Перестань грубить мне! — вспылила, наконец, она. — Говори по делу. Где и когда мне надо встретиться с твоим сыщиком.
— Я не грублю. Я нервный. Еще раз прости, — решил покаяться я. — Тебе ничего делать не надо, он сам с тобой свяжется. Просто просил предупредить, чтобы не терять время на объяснения.
— Хорошо, Лешик, я все поняла. Он что-нибудь разузнал уже?
— Сама спросишь у него. Мне он пока ничего стоящего не сообщил. Все больше расспрашивает. Может, тебе скажет что.
— Понятно…
Я отключился, потер переносицу мобильником. Вот есть выражение «заварил кашу». Только в моем случае заварил кашу не я, а кто-то другой, а я в ней толкусь, вязну и ничегошеньки не понимаю. А самое отвратительное то, что чем больше я пытаюсь вникнуть в суть происходящего, тем дальше и призрачней эта суть от меня.
Сразу после взрыва все завязывалось на мне и Петренко. Даже то, что на Серегу кто-то надавил, и он разыграл весь этот спектакль — выглядело весьма привлекательной версией. Но это в том случае, если бы у Сереги что-то не ладилось с бизнесом. А я ведь давно не разговаривал с ним, не знал ничего про его дела, и это амплуа бестолкового парня почему-то закрепилось в моем сознании. А товарищ сыщик возьми и развей все мои иллюзии. В дым. Тоска-а-а…
Катя заварила мне какого-то дорогущего, как она уверяла, зеленого чаю. Вода водой, ни цвета, ни особого вкуса. То ли пожалела, потому что дорогой, то ли я очень далек от искусства разбираться в прекрасном.
Вот, кстати, о прекрасном. Что у нас там с выставкой? Я полез в карман, извлек оттуда билетики. Так, так… Ну что ж, сегодня стоит позвонить Селене, узнать, как она настроена на посещение храма муз. Одному болтаться там мне не хочется. Кто знает, может, искусство сюрреализма произведет на меня такое же впечатление, как этот чай — никакое. А если рядом будет моя дорогая спасительница, то это уже совсем другая история, что называется.
Я допил бледно-желтую водичку, отодвинул чашку в сторону.
Как из-под земли передо мной выросла Катерина Игоревна.
— Ну что, Алексей Викторович, понравился чай?
Я посмотрел на нее отсутствующим взглядом и кивнул:
— Безумно.
— Ясно, — скорчила она презрительную мину и, схватив чашку, с громким стуком каблучков умчалась к себе в приемную.
Мысли мои вновь и вновь возвращались к Петренко. Выставка мне нужна как хлеб насущный. Я очень рассчитывал на встречу с фотографом. Ведь если он скажет, каким образом фотографии оказались у Сереги, то заветный ключик от ларца будет у меня в кармане. Конечно, не факт, что он так просто выложит мне все на блюдечке с голубой каемочкой. На этот случай существуют еще такие элементарные приемы, как шантаж, угрозы, подкуп. Эка я разошелся! Уж какой из меня шантажист, даже представить смешно. Я вообще не представлял себе более мерзкого занятия, чем шантаж. Это же какой наглостью надо обладать, и до какой степени не иметь совести, чтобы заниматься подобной дрянью. А может, я все слишком преувеличиваю и драматизирую? Для доброго дела можно и в шантажисты записаться. Было бы чем шантажировать…
В кабинет вошла Катя и плотно прикрыла за собой дверь.
— Алексей Викторович, там, — она кивнула себе за спину, — мне звонит жена Петренко, ну этого…
У меня внутри все оборвалось.
— Ну же, не тяни! — прикрикнул я.
— Спрашивает номер вашего мобильника. Я могу дать?
— Само собой. И пусть мне сразу перезвонит.
Меня охватила внутренняя дрожь, как будто это я убил Сергея. Лариса, жена Петренко, училась вместе с нами в институте. Только на три курса младше. Близко мы с ней не общались, так, больше на уровне «привет, как дела».
Раздался звонок.
— Алексей, мне надо с тобой поговорить.
— Да, Лариса, слушаю, — ответил я почему-то враз осипшим голосом.
— Нет, не по телефону.
— Хорошо, я могу к тебе подъехать после работы.
— Знаешь, вряд ли стоит ехать к нам домой, там родители Сережи, они пока не уехали. Я сейчас рядом с твоим офисом, в сквере. Ты не мог бы выйти? Надолго я не задержу тебя.
— Хорошо, я сейчас.
Я вышел из кабинета.
— Ненадолго отлучусь, — бросил я секретарше.
Ее фигурку в черной одежде, я заметил издали. Она сидела одна на скамейке, а вокруг носились дети, переливалась на солнце нежная зелень деревьев. Весна будто смеялась нам в лицо, цинично и безжалостно.
— Привет, — выдавил я жалкую улыбку и присел рядом.
— Привет, Леша, — в ее глазах мелькнуло любопытство. — Давно не виделись.
Да, действительно, когда мы встречались последний раз, я и не припомню. Про себя отметил, что Лариса со студенческих лет изменилась мало. Все такая же хрупкая, с большими голубыми глазами и вздернутым носиком. Ей не шел траур. С таким личиком надо улыбаться, а не плакать.
— Как ты? — задал я глупый вопрос, но надо было что-то говорить, как-то начать разговор.
Она пожала плечами, губы дрогнули.
— А ты? — вместо ответа спросила она.
— Я? Что тебе сказать… мне очень тяжело, я ничего не могу понять. И самое ужасное — никто не может объяснить.
Лариса поежилась и плотнее запахнула тонкий вязаный джемпер. Очевидно, на душе у нее был такой холод и темнота, что даже яркое солнце не могло туда пробиться.
— Очень надеялась, что ты сможешь хоть что-нибудь прояснить. Ведь ты же видел его в тот день. Зачем ты приходил к Сереже?
— Лариса, у меня не было повода приходить к Сергею в тот день. Он меня сам позвал.
— Сам? Зачем?
— Если бы я знал. Как тебе объяснить, — я развел руками, — истинную причину он мне не назвал.
— Что это значит — истинная причина? — Лариса приблизила лицо ко мне и внимательно посмотрела в глаза. — О чем-то же он говорил с тобой? Я очень тебя прошу, ничего не скрывай от меня. Я не верю следствию, они никогда не говорят правду и редко когда находят настоящих преступников. Поэтому я и пришла к тебе. К кому мне еще идти?
Мне стало нестерпимо жаль ее. В конце концов, главной мишенью в тот злополучный день был я. Только озвучивать это сейчас
