Намеренно подыгрывая сэру Джону в его рассчитанной лжи, Гримстер заметил:
– Диллинг уже не кажется шизиком. Мы явно помогаем мисс Стивенс заполучить кучу денег.
Сэр Джон улыбнулся едва заметно и на сей раз не слишком мрачно:
– Вполне возможно. Лично я надеюсь на это – ведь она нам так хорошо послужила. – Он помолчал, а потом без тени смущения произнес: – Приятно сознавать, что изредка в нашей профессии бывают такие чудесные минуты. Очень хорошо, Джонни, – это был заключительный ритуал, – поступай, как считаешь нужным, и докладывай мне лично.
Гримстер молча кивнул и вышел из кабинета.
Сэр Джон опустился в кресло, рассеянно повертел карту Диллинга и поджал тонкие губы, словно ощутил кислый привкус во рту. Когда-то он смотрел на Гримстера как на своего будущего и достойного преемника, но нити их судеб неожиданно так запутались, что распутать их уже нельзя, можно только разрубить. Лгать в Хай-Грейндж о смерти Вальды сэра Джона заставило редчайшее для него, почти сентиментальное желание избежать бессмысленной трагедии. Но, еще не успев высказаться, он понял – все напрасно. В ту минуту он поступал как человек, а не как глава Ведомства. Но теперь… Он хладнокровно представил себе спальню Гримстера в Хай-Грейндж, бесстрастное воображение в клинических подробностях нарисовало, чем занимался Гримстер в постели с мисс Стивенс, потом он вспомнил, каким Джон недавно вошел в его кабинет. Смутные логические построения стали проясняться, и впервые в жизни он ощутил глубокую печаль. Он понял, увидел так ясно, как будто получил в этом расписку: Гримстер решил его убить. Выводы были неопровержимы. Если бы Гримстер считал смерть Вальды случайной, если бы у него не было доказательства ее убийства, он даже в интересах дела не лег бы в постель с нелюбимой женщиной, а влюбиться в мисс Стивенс он не мог. Он переспал с ней потому, что узнал правду о Вальде, и эта правда раскрепостила его. Уж кто-кто, а сэр Джон знает Гримстера. Еще бы, ведь они отлиты по одному образцу. Окажись сэр Джон на его месте, он сделал бы то же, что, без сомнения, задумал Гримстер.
Перед возвращением в Девон Гримстер позвонил в Лондон миссис Харроуэй. Она оказалась дома. Он сообщил, что дела Ведомства с Лили разрешатся примерно через неделю. Согласна ли миссис Харроуэй позаботиться о Лили, пока та не решит, чем заняться? Когда миссис Харроуэй согласилась, Гримстер попросил некоторое время не говорить никому об этом звонке. Миссис Харроуэй рассмеялась в трубку и поинтересовалась почему.
– Сейчас я не могу ответить, – пояснил он. – Но когда привезу Лили, вы поймете, что это не праздная просьба.
– Очень хорошо, мистер Гримстер. Раз вы так хотите – пожалуйста.
Он сел в утренний эксетерский поезд и приехал в Хай-Грейндж поздно вечером. Кранстон ждал его – он уже получил инструкции от сэра Джона.
– Выделите мне автомобиль, – распорядился Гримстер. – Я заберу его завтра днем в Эксетере. Вы можете поехать туда на моей машине. И еще: закажите на завтра и послезавтра двуспальный номер на имя мистера и миссис Джекобе в оксфордском отеле «Рандолф».
Кранстон удивленно взглянул на Гримстера, но кивнул, а потом протянул ему конверт.
– Вам письмо – пришло с утренней почтой.
Гримстер узнал почерк Гаррисона, увидел лондонский штемпель.
Он вскрыл письмо:
"Дорогой Джонни.
Я, конечно же, как никто, рад, что ты еще жив, – ведь это значит, что самая интересная в моей жизни схватка продолжается. На реке я недооценил твою изобретательность и сожалею, что совершил из-за своей заносчивости ошибку, сказав: «Помимо всего прочего». Я понимал – а последующие события это подтвердили, – смысл этой фразы не ускользнет от тебя.
Прингла теперь можно – и нужно – списать со счетов. Ты не настолько глуп, чтобы выпустить из рук найденное в перстне с корольком. Коли так, то мое предложение остается в силе и дает большие гарантии неприкосновенности и хорошее вознаграждение.
Я, по вполне понятным причинам, ничего от тебя не скрываю. Мы всегда были друг с другом откровенны, а откровенность, к сожалению, так часто мешает нашей работе…
Если мое предложение тебя заинтересовало, свяжись со мной. Если же нет, я буду надеяться и искренне молиться о том, чтобы ты вновь не оказался в таком же, как тогда на берегу, положении.
Преданный тебе Дикки".
Гримстер усмехнулся и отдал письмо Кранстону со словами:
– Прочтите. Оно вас позабавит. А потом передайте его сэру Джону.
Он вернулся к себе, наполнил рюмку коньяком и закурил сигару. Его уже давно не удручало то, что он жил в одном мире с людьми типа сэра Джона и Гаррисона. Ведь с того самого дня, когда он догадался, что мать обманывает его праведной ложью, ложью во спасение, мир перевернулся вверх тормашками. Ему не казалось странным, что Гаррисон, которого он считал самым близким другом, готов, если потребует дело, убить его. Он и сам на месте Гаррисона поступил бы так же. Сэр Джон имел на совести полсотни убийств, и это не лишило его уважения подчиненных. Все в Ведомстве работают на дьявола. Но Вальда, появившаяся извне, нарушила порядок. Он, Гримстер, поддался чувству, запретному для продавшего душу сатане. Он влюбился, понимая, что это и хорошо, и правильно, и все же, наверное, с горечью сознавал, что его любовь обречена. Однако смерть Вальды, а значит, смерть его любви выбила Гримстера из рабочего ритма, превратила его в изгоя, сделала предателем. Он перестал быть профессионалом. Превратился в простого Джона Гримстера, впервые в жизни вольного отдаться обычной человеческой страсти, для него даже благородной, – ведь он не брал в расчет, каких жертв она от него потребует. Он убьет сэра Джона и проживет еще столько, сколько позволят ему силы и ум, а раз смерти он себе не желал, то считал, что проживет долго и умрет только от старости.
Гримстер покончил с коньяком и сигарой, пошел в спальню и разделся. Потом в пижаме и халате направился к Лили. Дверь ее номера была не заперта, в гостиной царил полумрак, однако из-под двери в спальню струился свет. Гримстер знал: Лили ждет его, понимал, что сейчас она лежит в постели и не притворяется, будто любит своего Джонни. Она в этом уверена. Другого для нее и быть не может, иначе она не получит ни душевного покоя, ни телесного удовольствия. А сам Гримстер должен играть роль не только получающего, но и отдающего любовь. Роль – из-за вновь обретенной свободы – несложную. Лили – обольстительная женщина, поэтому Гримстеру не приходится искусственно возбуждать свои чувства, а слова любви, которые он говорит ей, – лишь благодарность за новую жизнь, к которой она его возродила.
Открыв дверь, Гримстер увидел, что Лили сидит в постели и читает. Она тотчас бросила книгу на пол, протянула к нему руки и пылко, без тени смущения, воскликнула:
– Джонни, дорогой!
На ней была зеленая комбинация с черными кружевными лентами на рукавах и воротнике, которую ей ко дню рождения подарила во Флоренции миссис Харроуэй.
На другое утро Кранстон отвез Гримстера и Лили в Эксетер, где их уже ждал казенный автомобиль. Лили была радостно возбуждена. Она куда-то ехала, что-то делала, сильнее и сильнее любила Джонни – все это составляло ее счастье. Ведь только ради любви женщина может решиться на то, что сделала она, правда? Она рискнула всем, и не сразу удалось ей избавиться от влияния Гарри, которое, как она теперь понимала, было скорее не любовью, а обладанием, подчас слишком властным и себялюбивым. Слава Богу, Джонни любит ее совсем не так. Если не считать постели, он почти застенчив или, скажем, скрытен, но всегда ласков и вежлив. Настоящий джентльмен – не чета Гарри… Тот был грубоват, а иногда и нахален, в постели, например. А что он с пятницей наделал, просто ужас! Все это дошло до нее не сразу, но, к счастью, дошло, и уж совсем здорово, что есть Джонни, который так ее любит, поэтому разве плохо, что она сама ухватилась за него, сделала первый шаг? В конце концов именно любовь к Джонни указала ей путь…
В Тонтоне Гримстер поставил казенную машину в давно знакомый ему гараж. Объяснив Лили, что это необходимая предосторожность и что Ведомство не желает ставить расследование под удар, он взял чемоданы и повел ее в другой гараж, где, заблаговременно позвонив из Лондона, заказал еще одну машину. Гримстер не обольщался насчет Ведомства. Он понимал, что сэр Джон явно установит за ним слежку, но почти не сомневался, что следить начнут с отеля «Рандолф» в Оксфорде. А туда он не поедет. Из Лондона же Гримстер заказал номер в гостинице «Антробас Арме» в Айлсбери, в тридцати милях к югу от виллы Диллинга. Сэр Джон, потеряв их след, только обрадуется. Ведь Гримстер принимает те меры предосторожности, которые принял бы любой опытный исполнитель. Если за ним намеревается следить сэр Джон, этим займутся и люди Гаррисона. Уйти от одной слежки – значит, скрыться и от другой. Однако, чтобы не раздражать сэра Джона, Гримстер остановился в ближайшем городке и отправил шефу письмо, которое написал прошлой ночью. В нем было всего две строчки:
