Но она не уходила. Ее визиты становились редкими, но оттого лишь еще более желанными. И даже когда она гуляла с Максом по парку, я улыбался, потому что знал, что она все еще рядом со мной.
Я сидел в небольшом холле с книгой в руках. Читал не то Ремарка, не то Хемингуэя. Уже не помню. Что-то о любви и войне, как бы меланхолично и глупо это ни прозвучало. Медленно переворачивая страницы, я открывал для себя все новые и новые главы чужих жизней. То было для меня усладой среди серых и однообразных будней больницы. Я жил вместе с теми, кого когда-то выдумали. Неужели я снова искал ворота, ведущие в мир иллюзий?
Ветер стучал в окно, будто бы заставляя меня обратить на него внимание, ну а я не прочь был разглядеть его очертания, коснуться его пальцами рук. Быть может, именно тем самым ветром занесло в приют моей души ту самую молодую девушку, которую мне когда-то довелось угостить чашечкой кофе в ранний час.
Она узнала меня не сразу. И то не удивительно, ведь она помнила меня прилично одетым, слегка пьяным и лишенным всяких страхов мужчиной, который поступил с ней по совести. Никак не ассоциировала она тот образ с образом психически больного человека, кожа которого имела нездоровый оттенок, а взгляд и вовсе казался затуманенным и отстраненным.
Я улыбнулся ей. Она кивнула мне в ответ и замялась. Вероятно, не знала, как поступить дальше. Одна деталь очень радовала меня в ту секунду: она не была облачена в больничную пижаму, как я и другие постояльцы «приюта».
— Здравствуй, — начал я. Голос мой казался мне чужим. Так бывает, когда редко разговариваешь.
— Здравствуй, — эхом ответила она, и нижняя губа ее чуть опустилась, будто она захотела продолжить разговор.
Она стала чуточку старше. С момента нашей последней встречи черты ее лица приняли какую-то однозначно взрослую стройность и ту красоту, что присуща лишь девушкам с непростой судьбой. Это тяжело объяснить, но каждый, кто хоть раз ощущал присутствие духа борьбы в своем собеседнике, непременно поймет меня.
— Ты ведь не новая постоялица? — спросил я, не придумав ничего лучше.
— Нет. Меня на практику сюда направили. Университетскую практику, — она говорила медленно, почти вкрадчиво. С большей пылкостью общалась она со мной в то утро, когда мы с ней повстречались. — А вы?
— Ну, для университетских практик я уже вряд ли подхожу, да и одежда у меня… ну, ты сама видишь, — по моему лицу пробежалась меланхоличная улыбка. — Я на лечении. Шизофрения.
Мое признание несколько шокировало ее, хотя, если так подумать, не несло в себе какой-то необыкновенный для психбольницы смысл. Тут либо ты лечишь, либо тебя лечат. Как-то так получается.
— Неожиданная встреча, — усмехнулась она. — Извините, я так говорю, будто мы только начали беседу…
— С каких это пор мы разговариваем с тобой на «вы»?
— Прости, не хотела. Просто вырвалось.
Подхватив край юбки, девушка присела на соседнее кресло и внимательно всмотрелась в мое лицо.
— Я же так и не сказала спасибо за кофе…
— А я не сказал спасибо за хорошую компанию.
Возникла неловкая пауза, на протяжении которой мы смотрели друг другу в глаза. Странное, малознакомое чувство охватило меня.
— Что читаешь? — спросила она.
— Да так… позаимствовал в небольшой библиотеке здешних санитаров. Ночные смены ведь лучше коротать с книгой в руках.
— Не знаю. Мне ведь это еще предстоит, — она отвела взгляд в сторону. — Не знаю. Как-то тревожно на душе.
— Ты справишься. Конечно, пациенты тут не все такие тихие, как я, но… в целом, коллектив весьма занимательный.
— Что, и Наполеоны тоже есть?
— Помнится мне, его не так давно побил Кутузов. Есть тут некая одноглазая личность. Весьма и весьма интересная личность.
Девушка улыбнулась. Дискомфорт первых секунд растворялся в воздухе.
— Из всех мест в этом мире нам суждено было встретиться еще раз именно здесь, — усмехнулась она. — Хорошо хоть, здесь можно раздобыть кофе. Так что не самое худшее место. Но я лично была бы не против, если бы мы встретились в кофейне.
— И я был бы не против.
Не буду скрывать, что встреча с ней меня сильно обрадовала. Попрощавшись как-то поутру с этой девушкой, чье имя мне по-прежнему было неизвестно, я ловил себя на мысли, что нуждаюсь в общении с ней. И я никоим образом не думал о том, что было спрятано под ее одеждой. То было совершенно иное чувство.
В моей голове явным символом рисовался треугольник. Стороны его были равны, как и углы между этими сторонами. Я был где-то посередине, а если точнее, я был точкой, которая рисовала схему хаотичного движения, подобного броуновскому. Вот только вместо миллиона частиц в этом закрытом пространстве была лишь одна-единственная частица — я.
И эта девушка, и Лиля, и Дина — как условия теоремы. Слова и смыслы — точки, соединяющие пространство, внутри которого я должен был находиться. Это пространство ограничивалось тремя сторонами, которые не давали мне, как точке Вселенной, попасть в открытое безвоздушное пространство и сгинуть там в одиночестве.
Теорема…
— Мне еще нужно будет зайти к заведующему. А после, если хочешь, мы можем продолжить.
Ее голос вернул меня из пучины моих мыслей. Я кивнул, зная, что все будет именно так, как она сказала.
— Знаешь, только пробегусь по своему плотно забитому графику глазами, — усмехнулся я. — Думаю, смогу выделить пару свободных минут.
— Надеюсь, иллюзии — это не признак твоего расстройства, — подхватила она.
Мне было приятно осознавать, что она не ищет ко мне подхода в общении, как это зачастую бывает, когда пациент общается с врачом. Мы были на равных позициях.
— Иллюзии — это мое спасение.
Мы шли по коридору в сторону моей палаты. Неспешно, так, будто гуляли по парку, среди высоких деревьев и красоты природы. Мне казалось, что я гуляю со своей дочерью. Будто я не видел ее много лет, и теперь, встретив ее, наконец, хотел узнать о ее жизни как можно больше. Я был счастлив.
— Ну а мне в ту сторону, — сказала девушка, указывая пальцем в глубину коридора. — До встречи.
— Я так и не узнал, как тебя зовут, — улыбнувшись, добавил я напоследок.
— Ксения, — ответила девушка. — А тебя?
Неловкое молчание. То было начало чего-то нового и прекрасного. Я чувствовал это глубинами своего сознания. Я знал, что теперь все будет иначе.
