- Не застегивается.
- Оставь, - сказал он, - я сам.
Он знал, что у него на лице написано сейчас все то, что чувствует его тело.
Она засмеялась, потянула его за руку:
- Не уходи так быстро, побудь немного со мной.
Он скинул сапоги, послушно поплелся следом.
- Садись, - показала она на диван.
Он сел. Она забралась на диван с ногами, обняла его сбоку, прижалась головой к плечу.
- Давай посидим вот так тихонечко. Как хорошо… Я очень, очень устала, только домой вернулась. В такую глухомань ездили, еле выбрались потом, еще и участковый такой тупой попался.
- Но сегодня ведь воскресение.
- Бывает иногда и в воскресение.
Миша отвернулся, замолчал. Перед глазами стояла навязчивая картинка: то, как она целовала чужого мужика, положив руку на мощное плечо. Старик, а такой здоровый. Не то, что Миша – каланча субтильная. И денег, наверняка, немерено. Крутая машина, личный шофер. Куда безработному журналисту до такого дядечки.
- Я пойду, - сказал он, - не буду тебе мешать.
- Ну, перестань, Миша. Не выдумывай ничего такого. Я только с работы вернулась, пошла в душ, а тут он приехал. Он совсем недолго пробыл.
- Он целовал тебя, я видел.
- Целовал. Ну и что? Мы давно не виделись, и неизвестно, когда увидимся в следующий раз. Он все время занят, и я занята. Ничего такого нет в том, что он меня поцеловал. Он всегда целует меня на прощанье.
- Да кто, кто он такой?
- Это важный для меня человек.
- Я понял, - сказал Миша, - это твой босс.
- Можно и так сказать, - Жанна пожала плечами.
- Скажи, все женщины спят со своими боссами? - спросил Миша.
Он вспомнил Юльку с ее директором, и так погано стало на душе. От Жанны он этого не ожидал.
- Если ты собираешься говорить в таком тоне, лучше уходи, - сказала Жанна.
Миша зло вскочил на ноги, рванул к двери. Потом вернулся, налил себе коньяк в рюмку. Залпом выпил, снова сел на диван.
- Извини меня, извини, пожалуйста, я был не прав.
Она снова села рядом, снова обняла его сбоку, положила голову на плечо.
- Ты ведь не пьешь?
- Не пью… Из-за тебя изменяю многолетним принципам.
Она тихонько засмеялась, прижалась тесней.
- Этот человек мне очень помог в свое время, и все, что у меня есть, все это благодаря ему.
Миша промолчал, только скрипнул зубами.
- Ты знаешь, когда я поступала на юридический, конкурс был бешенный, а курс набирался всего в пятнадцать человек. Я, конечно, старательно готовилась, но куда мне было тягаться с городскими… С их репетиторами, с их блатом. Приехала с одним пакетом, в котором два платья и пара туфель. Жила в общежитии с такими же провинциалками, мечтающими звезду с неба достать.
Мои соседки по комнате повылетали после первого же экзамена. Я продержалась до конца, но баллов мне могло не хватить. На этом последнем экзамене я должна была получить максимум – пятерку. Только в этом случае меня бы зачислили.
Пришла утром - в голове молнии от бессонной ночи. Всю ночь зубрила, держалась на крепком чаем, почти чефире.
И сдавала последней, в коридоре на подоконнике еще доучивала. Зашла в кабинет уже никакая, с ног валюсь, еще чуть-чуть и в обморок грохнусь.
Видно, у них уже все решено было, квоту свою выполнили, набрали блатоту, а я так для проформы - не выгонять же. Женщина-экзаменатор говорит:
- Вы, Сергей Яковлевич, принимайте, а я пойду уже - чайник поставлю. И улыбается ему, мне показалось – заговорщицки.
Ну, тут я сразу и поняла: не будет мне никакого юридического. Домой придется в свою мухосрань побитой собакой ехать.
А он мне:
- Садитесь, Разумовская, берите билет.
Я села и на него глаз не могу поднять. Взяла билет, руки трясутся.
Готовьтесь, говорит. Полчаса вам на подготовку.
С трудом вчиталась в билет. Два вопроса знаю прекрасно, а вот по третьему не могу ничего вспомнить. В голове как будто ластиком стерли.
Не знаю, сколько там прошло - полчаса или час?
Позвал он меня отвечать.
Села, взяла себя в руки, ответила два вопроса без запинки. Старалась глаза не отводить. Еще в детстве прочла в одной умной книжке, что сильные люди не любят, когда им в глаза не смотрят. Вот я и смотрела. Глаза у него такие темно-серые, словно свинцовые. И сам представительный такой, виски седые, слушает внимательно, не перебивает.
- Хорошо, говорит, отвечайте на третий вопрос.
А я смотрю на него, пытаюсь хоть что-то вспомнить, хоть что-то сказать, и не могу.
И тут у меня слезы из глаз полились сами собой. А ведь никогда до этого не плакала, и сейчас никогда не плачу. Но тогда что-то во мне перевернулось. Как представила эту дорогу домой, эту жизнь без надежды.
Он черкнул что-то в экзаменационном листе и холодно так, равнодушно говорит:
- Идите, Разумовская, вы свободны.
Вышла я, в коридоре уже нет никого, все разошлись. Шаги мои эхом по пустому зданию раздаются.
Доплелась еле до выхода, а здесь свежий воздух, ветерок такой ласковый, деревья шумят, и лето… Я пока готовилась, ничего этого не замечала, а теперь вроде как все, некуда спешить. Села я прямо на ступеньки, посидела немного. А потом гляжу, а в ладони все еще лист экзаменационный зажат. Я его разгладила на коленке, взгляну, думаю, может, хотя бы тройку поставил - не двойку. Так не хотелось совсем уж с позором возвращаться.
Смотрю и глазам своим не верю! Он мне пятерку поставил! Представляешь?! Пятерку! Я вскочила и бегом по улице! Сама не знаю куда! Бегу, бегу, сердце колотится… Неужели, думаю, поступила? Неужели, поступила? Поступила… Через два дня списки вывесили, и моя фамилия значилась в числе пятнадцати зачисленных.
Я его потом иногда в коридоре встречала, здоровалась. Но он никогда не отвечал мне и не взглянул ни разу. А на третьем курсе стал вести у нас лекции по праву. Я тихонечко сидела на своей последней парте. Я вообще тогда старалась не высовываться. Однокурсники мои меня в свою компанию не брали, да я не очень-то и стремилась. Соблюдала дистанцию… Знала свое место…
И вот на первой лекции он задает вопрос аудитории. Действительно, сложный вопрос. Все молчат. А он усмехается. Так, словно и не сомневается, что никто из присутствующих не ответит.
И тогда я со своей последней парты тихо сказала ответ. Просто так совпало, что я его знала.
Все немедленно обернулись, и он так внимательно поглядел на меня. Не знаю, вспомнил ли он, как поставил мне на вступительных пятерку?
Кто это у нас такой умный, спрашивает, ну-ка, повторите, что вы сказали. Только встаньте, встаньте! Мы все хотим вас видеть!
Я встаю, ноги дрожат, лицо просто пламенем горит.
А он выслушивает ответ и говорит, громко так, на всю аудиторию: «Браво, молодец!»
И с тех пор так у него и повелось: на каждой лекции он задавал сложный вопрос. И всегда смотрел на меня. И все смотрели. Мне приходилось отвечать. Я, конечно, старалась. Горы литературы перелопатила, ночами не спала. И, знаешь, почти никогда не ошибалась.
На четвертом он взял меня к себе на кафедру, и потом так и держал рядом.
Сам поднимался, и я с ним. И работа благодаря ему, и все остальное…
- Так ты из благодарности с ним трахаешься, – неожиданно даже для самого себя сказал Миша. Видимо, коньяк дал о себе знать. Он тут же очень пожалел о сказанном, но было поздно.
- Пошел вон, – сказала Жанна, – немедленно пошел вон.
Миша встал. И она встала.
Они стояли и смотрели друг на друга.
Ему показалось, что она сейчас ударит его.
Но она просто отошла к окну.
- Я насчет расследования хотел поговорить, - тихо сказал Миша.
- Что там с расследованием? – устало проговорила Жанна. Миша видел, что слова даются ей с трудом. Он обидел ее. Как он мог, придурок…
- Понимаешь, там открылись новые сведения.
- Что там нового могло открыться?
- Есть две женщины, которые могут быть причастны к убийству… Одна из них, наверняка, могла свести счеты с этим директором школы.
Жанна усмехнулась:
- Для того, чтобы убить человека, нужен мотив. Веский мотив. И возможность, в том числе и физическая. Ты считаешь, что одна из этих женщин могла вот так, запросто, убить мужчину?
- Мне кажется, что мотив мог быть и у одной, и у другой. Я еще толком не разобрался, но…
- Вот когда разберешься, - прервала его Жанна, - тогда и поговорим. А теперь, иди, пожалуйста, домой. Мне нужно лечь.
Миша подошел к ней, прикоснулся к ее плечу, не решаясь обнять.
- Можно я останусь? Я не буду тебе мешать.
- Нет, нельзя.
От замерзшего окна веяло холодом, и от нее веяло холодом.
- Прости меня… Я не хотел этого говорить, просто приревновал.
Она подалась назад, прижалась к нему спиной. Он повернул ее к себе и поцеловал.
Она отстранилась, посмотрела ему в глаза, погладила по щеке:
- Иди… Я очень устала.
