Нет, это не та дева, которая нужна Хентиаменти.
— В Томск летишь?
— Ну.
— Местечко найдется?
— Для тебя — найдется.
— А для собаки?
Тут только незнакомый пилот высунулся из кабины «Ми-2».
— Для кого-о?
— Для собаки, — повторил Костя.
Пилот выбрался из кресла, исчез, потом спустился на бетон. По бетону струилась белая поземка.
— Если собака породистая, — неторопливо сказал он, — возьму. За сто баксов.
— Да ты что! У меня таких денег нет.
— А у хозяина? — пилот подмигнул. — Хорошая собака знаешь сколько стоит?
Костя посмотрел на позёмку, уныло вздохнул.
— Наверное, много. Только моя — беспородная. И хозяин у неё неизвестно где.
Пилот помолчал. Потопал ногами. Плюнул.
— Еще бы я собак возил…
Костя опять вздохнул.
— А если я полечу?
— Ты? — удивился пилот.
— Ну. С собакой.
Пилот сказал:
— Это — другое дело! Сто баксов!
— Опять?
Пилот закурил, пряча зажигалку от ветра. Сказал доверительно:
— Я тебе вот что скажу… Садись со своей собакой в автобус — и ехай. Если с шофером договоришься.
Костя махнул рукой и повернулся уходить.
— Слышь! — окликнул пилот. — А ты откуда эту собаку взял?
— Из лесу, — неохотно ответил Костя.
— Так она охотничья?
— Да какое там… Городская.
— И на что она тебе?
— Шапку сшить! — на ходу огрызнулся Костя. И услышал сзади:
— Ну, так бы сразу и сказал…
Тарзану было уютно и тепло. Он лежал в ногах у Кости, а Костя сидел один на заднем сиденье «жигулей»: он купил у частника все три места, да еще приплатил сверху за собаку. Водитель почему-то подозрительно косился на Тарзана.
Тарзан дремал, слушая свист ветра, шуршанье колес по ровной дороге. Незнакомые запахи обволакивали его, и он с удовольствием разбирался в них. Одни были резкими, неприятными — это пахли механизмы, искусственная кожа, синтетика, и что-то, похожее на пихтовый аромат: в салоне был ароматизатор. Другие — приятными, знакомыми; от Кости, например, пахло почти так же, как от Старой Хозяйки, которая частенько бросала Тарзану косточку из супа.
Костя тоже дремал. Он не знал, зачем нужно то, что он делает, но твердо чувствовал, что поступает правильно
Впереди у него были три дня отдыха, и почему бы не прокатиться в Томск? Город теперь меняется день ото дня — готовится к юбилею. Хоть по нормальным улицам походить, а не по колпашевским буеракам.
— Я тебе покажу «чрезвычайное положение»! — губернатор пристукнул ладонью о стол. — И думать забудь!
Пристукнул он на Густых, который считался его любимчиком. А Густых предлагал ввести в городе и окрестностях режим ЧП и начать планомерный отлов животных и принудительную вакцинацию.
Густых надулся.
Максим Феофилактыч уже пожалел, что не сдержался. Сказал мягче:
— Через полгода выборы, — а мы ЧП вводим. Да что я потом Москве скажу? А народу? А?
— Густых подскажет, что сказать, — пробубнил со своего места мэр города Ильин.
Щеки губернатора побагровели. Ильин сказал чистую правду: Густых отвечал за все предвыборные кампании Максима Феофилактыча и еще ни разу не ошибся. А кампаний было уже целых три.
Но тут уж пришлось сдержаться. Этот казнокрад, взяточник, и вообще подлец Ильин был слишком умён. Мог и подгадить, где не надо. А перед выборами — оно совсем, совсем не надо.
— Про «Верного друга» уже все знают? — пересилив себя, спросил губернатор.
— А что? — спросил член комиссии Борисов, круглый человечек в военной форме, — начальник штаба областного управления ГО и ЧС.
«Ну, этот все узнаёт в последнюю очередь», — с досадой подумал губернатор. Вздохнул.
— Собаки взбесились. Вырвались на свободу и разорвали эту свою собачницу, хозяйку притона. То есть, приюта. Как ее? Лебедева, что ли. Эльвира.
— Борисовна, — подсказал Густых.
— Борисовна! — повторил губернатор громче. — И нет больше этой Борисовны! Сторожиха в будке спряталась, все видела.
— Сторожиха? — удивленно сказал Ильин. — Я и не знал…
— Она сейчас у нас, — подал голос замначальника УВД Чурилов. — Допрашиваем.
— И что?
— Да, что… — Чурилов пожал плечами. — Она из бомжей. У нее и раньше, скорее всего, с головой не в порядке было. А теперь и вовсе. Башню, как говорится, снесло. Плетет черт знает что.
— А что именно? — не унимался Ильин.
— Да про какого-то черного человека. Будто он ворота в питомнике выломал. Собак выпустил, а сам внутрь вошел. И пропал.
— Как пропал?
— Я же говорю, у бомжихи с головой непорядок, — сказал Чурилов. — Она, когда собаки разбежались, еще часа три в сторожке сидела. Говорит, Богу молилась. А потом вылезла, в здание питомника вошла. А там — никого. Пошла назад — наткнулась на тело этой Эльвиры. И — всё. Больше ничего не помнит.
— Бред! — кратко заметил губернатор.
Ильин пожевал губами — губы у него были что надо: большие, как бы приплюснутые.
— А что, — сказал он, — ворота там крепкие?
— Мы смотрели, — живо повернулся к нему Чурилов, — видно, его самого очень интересовало все это. — Действительно, ворота здоровенные, деревянная основа, жестью обитые изнутри. Там коровник раньше был. Двери еще советских времен, надежные, только жестью уже для собак обили. Ну, так эти ворота — выломаны. Совсем, с косяками, с петлями.
Губернатор тоже заинтересовался. Смотрел на Чурилова с подозрением.
— Так! — сказал он. — А почему мне об этом не доложили?
Чурилов виновато пожал плечами. Максим Феофилактыч бросил неприязненный взгляд на Ильина.
— Между прочим, в питомнике как раз телевизионщики работали в это время, — сказал Чурилов, опасливо поглядывая на губернатора.
— Какие еще телевизионщики? — гневно спросил Максим Феофилактыч. — Почему мне не доложили? Владимир Александрович! — он развернулся к Густых, сидевшему сбоку. — Почему я узнаю обо всем в последнюю очередь?
— Я сам не знал, — развел руками Густых. — Мне не докладывали…
— А могли бы у Чурилова спросить!
Густых молчал, нагнув голову.
— Могли? Или не могли?.. Вы председатель комиссии, или что?
Губернатор треснул ладонью по столу.
Густых покраснел. Такой выволочки — да еще при всей этой шушере, — он от Максима еще ни разу не получал. Тьфу ты, черт! И что за день такой?
Губернатор повернулся к Чурилову.
— Что за телевизионщики, откуда?
— Из «АБЦ». Мелочь пузатая, — внятно сказал Ильин.
Губернатор отмахнулся. Не отрывая взгляда от Чурилова, сказал:
— Я, кажется, вас спрашиваю?
— Ну да, группа из «АБЦ». Журналист и оператор. Фамилии сказать?
— На кой черт мне сдались их фамилии! Они снимали?
— Снимали.
— Так что вы вола за хвост тянете? Где эта пленка?
— В интересах следствия…
Губернатор хлопнул ладонью так, что подскочили все три микрофона, а раскрытый ноутбук захлопнулся и жалобно пискнул.
— Да что тут у вас творится? — закричал, уже не в силах сдерживаться, Максим Феофилактыч. — Плёнку прячут от губернатора «в интересах следствия». Какого следствия? Вы там что, очумели, не знаете, что происходит? Вы эту пленку в первую очередь должны были передать вот ему, — он ткнул пальцем в Густых. — Он председатель комиссии по ЧС! А положение у нас сейчас как раз такое — Че-Эс!
Он перевел дух. Выпил воды, мрачно оглядел притихшую комиссию.
— Что медицина скажет?
Начальник департамента здравоохранения — огромный, невероятно огромный и толстый человек, — завозился.
— Пока идут наблюдения, Максим Феофилактыч.
— За кем? За укушенными или за собаками?
— За собаками… Укушенных за последние дни практически нет.
— Ну да! — ядовито сказал губернатор. — Укушенных нет, — только разорванные. А что, по трупу определить ничего нельзя?
— Ну… — начальник департамента задумался.
— Хорошо, понятно. Вы, по-моему, и не пытались. А собаки?
— Собаки содержатся в питомнике института вакцин и сывороток, в отдельном блоке. Пока результаты наблюдения отрицательные.
— То есть, бешенства нет?
— Нет.
Губернатор помолчал. Потом спросил тихо:
— А что же тогда есть?
Начальник департамента завозился так, что стул под ним заскрипел, — казалось, вот-вот изогнутые металлические ножки разъедутся в стороны.
— Может быть, мы столкнулись с новым… Не известным пока заболеванием… — промямлил начальник здравоохранения, и тут же оживился: — Интересно, главное, что только собаки ведут себя странно.
— Не понял! — рявкнул губернатор.
— Бешенством, Максим, не только собаки болеют, — неторопливо пояснил Ильин. — Другие животные тоже. Кошки, например. Так что если есть эпидемия, кошек тоже нужно брать на учет.
Губернатор сидел, слегка выпучив глаза.
