– Алло.
– Мистер Додд?
– У телефона.
– Мы с вами лично не знакомы, но у меня есть предложение, которое может вас заинтересовать.
– Чистое?
– Вполне чистое. Я знаю, вы разыскиваете Эми Келлог.
– Так что?
– Могу сообщить вам, где она находится. В ответ на вашу услугу.
Человек за прилавком подогрел кофе на маленькой спиртовке.
– Чуть-чуть подогреем, мэм?
Она посмотрела озадаченно:
– Простите?..
– Это мой способ объясняться. Я хотел сказать: не желаете ли еще чашечку кофе, бесплатно?
– Благодарю вас.
Он подлил ей кофе и налил чашечку себе.
– Далеко едете?
– Просто путешествуем, рассматриваем страну.
– Как цыгане? Я тоже люблю так бродяжничать.
Слово резануло слух. Оно означало жизнь бездомных, нищих людей, способных своровать что придется. Положив руку на сумочку, она сердито ответила:
– Мы не цыгане. Разве я похожа на цыганку?
– Нет, конечно. Я не так выразился. Я хотел сказать, что, например, вы снимаетесь с места и уезжаете, не зная куда.
– Я знаю, куда направляюсь.
– Конечно. Все в порядке. Просто хочется поболтать. Дела идут неважно. Мало с кем случается общаться.
Она сообразила, что сделала ошибку, отвечая ему так резко. Он запомнит ее гораздо живее. Она попыталась исправить промах, приятно ему улыбнувшись:
– Какой тут ближайший город?
– Если по шоссе, я не стремился бы в города. Лучше любоваться пейзажами. Они из прекраснейших в мире. Дайте подумать. Пожалуй, ближайший отсюда город Сан-Луи-Обиспо более или менее похож на город. Когда доберетесь, окажетесь на высоте сто один. Это главный путь.
– Это далеко?
– Порядочный кусок. Я бы на вашем месте срезал путь к Пазо-Робль из Камбрии. Так вы быстрее доберетесь до сто первого...
– Автобус тут ходит?
– Не часто.
– Но есть один?
– Непременно. Я попробовал договориться, чтобы пользовались моим заведением, как остановкой для ленча. Но они считают, что оно недостаточно велико и обслуга нерасторопна. Да, кроме меня и жены, никого.
– Сколько у вас осталось пирожков?
– Шесть-семь.
– Я возьму все.
– Отлично. Это будет пятьдесят два цента вместе с кофе.
Она раскрыла кошелек под прилавком, чтоб он не увидел, сколько у нее денег. Она толком и сама не знала, но похоже было, что много, достаточно, чтоб освободиться от Руперта. "Если я смогу сбежать от него, если спрячусь в лесах... Я не боюсь темноты, кроме той, в которой затаился он..."
"Он!" – это звучало как проклятие, как грязное слово.
Он сидел за рулем машины, когда она вышла из кофейного домика. Для удобства во время поездки она надела туфли на гладкой подошве и двигалась с неторопливой грацией, совсем не похожей на ее городскую походку, шаткую и вихляющую, как у маленькой девочки, первый раз надевшей мамины туфли на высоких каблуках.
Вместо того чтобы идти к машине, она повернула направо. Руперт решил, что она пошла в комнату отдыха, и приготовился ждать. Часы на щитке машины, будто веселясь, отщелкивали минуты: пять, семь, десять. На одиннадцатой он опустил окно и позвал ее по имени так громко, как только мог, не привлекая внимания человека за прилавком. Ответа не было.
Собачка опять принялась скулить, словно раньше Руперта поняла, что именно происходит и как надо поступить. Руперт открыл дверцу машины, собака перепрыгнула через спинку с сиденья и выскочила в ночь. Описывая круги у стоянки машин с опущенным в землю носом, она время от времени задирала голову, чтобы издать лай в сторону Руперта. Потом внезапно повернулась и понеслась за линию коттеджей, туда, где плещущий ручей сбегал с холма к морю.
И собака и предмет ее охоты скрылись в темноте. Руперт не звал никого из них. Он просто пошел на звук собачьего лая, сейчас отчаянно громкого. Пошел, осторожно ступая между огромных деревьев. Шум его шагов приглушали пласты плотно слежавшейся сырой хвои. Он не спешил, нужно было приучить глаза к темноте, и он знал, что собака не прекратит охоты, пока не остановится. Будь у него свобода выбора, он свистнул бы собаке вернуться, посадил ее в машину и уехал, оставив ту бродить по лесу, пока не свалится от усталости. Но у него не было выбора. Она была его надеждой и его отчаянием.
Она дошла до ручья и собралась перейти его, когда Руперт настиг ее. Собака бегала туда-сюда перед ней, ловко увиливая от нацеленных в ее голову ударов ноги. Приветливо помахивая хвостом, она лаяла скорее проказливо, чем сердито. Похоже, она принимала все за новую игру, которую женщина затеяла, вообразив, что голова собаки – теннисный мячик.
Когда Руперт приблизился, женщина стала выкрикивать странные проклятия, называя его боровом, а его мать – свиньей. Его отец был рогат, а собачонка принадлежала дьяволу.
Он поймал ее за кисти рук.
– Заткнись!
– Не стану, оставьте меня в покое.
В одном из коттеджей зажегся свет, и у открытого окна обозначился силуэт мужчины: он прислушивался, наклонив голову.
Руперт прошептал:
– Кто-то увидел нас.
– Мне плевать.
– Придется слушаться меня.
– Не стану!
Она билась в его руках, и он едва удерживал ее: в бешенстве она была сильна, как мужчина.
– Не будешь вести себя как следует, – спокойно заметил он, – заставишь убить себя. Воды тут хватит. Я погружу твою голову и подожду. Вопи сколько хочешь. Это только поможет делу.
Он знал, что она боится воды. Ей был ненавистен самый вид моря, и даже звук воды, падающий из душа, ее нервировал. Она обмякла в его руках, словно уже утонула от страха.
– Вы так или иначе убьете меня, – хрипло прошептала она.
– Не глупите.
– Я прочла это в ваших глазах.
– Перестаньте дурить.
– Я чую это, когда вы ко мне прикасаетесь. Вы собираетесь меня убить. Ведь собираетесь?
– Да, собираюсь. – Слова повисли на кончике языка, готовые выскочить изо рта. – Да, я убью тебя. Но не голыми руками и не сию минуту. Может быть, послезавтра или днем позже. Надо кое-что уладить, раньше чем ты умрешь.
Луч электрического фонарика запрыгал между деревьев, и мужской голос позвал: "Хэлло! Кто там? Эй! Хэлло!"
Руперт сильнее сжал ее запястье:
– Будешь молчать. Говорить буду я. Понятно?
– Понятно.
– И не вздумай просить о помощи. Я твоя помощь. Надеюсь, тебе хватит ума сообразить это.
Появился хозяин кофейни. Его белый передник парусил на ветру. Луч фонарика, словно пощечина, ударил в лицо Руперта.
– Что здесь происходит?
– Извините за шум, – сказал Руперт. – Собака выскочила из машины, и мы с женой пытались поймать ее.
– О! Только-то? – Хозяин казался слегка разочарованным. – Была минута, когда я решил, что кого-то убивают.
Руперт расхохотался. Это прозвучало искренне:
– Думается, убийства совершаются потише и побыстрее. – Он не фантазировал: О'Доннел умер почти мгновенно, не вскрикнув от боли. – Простите за беспокойство.
– Пустяки. У нас тут редко происходит что-нибудь интересное. А я люблю чуточку беспокойства время от времени. Сохраняет молодость.
– Никогда не думал об этом с такой точки зрения. – Руперт одной рукой подхватил собачку, держа другую на запястье спутницы. Она сопротивлялась меньше, чем собака, которая терпеть не могла, чтобы ее брали на руки. – Ну, пожалуй, нам пора двигаться дальше. Пошли, дорогая, мы достаточно нашумели тут за один вечер.
Хозяин повел их назад на стоянку, освещая фонариком дорогу.
– Ветер меняется, – сообщил он.
– Я не заметил, – сказал Руперт.
– Немногие замечают. А я обязан проверять ветер. Сейчас он предвещает туман. А туман – одна из проблем в наших широтах. Когда спускается туман, я могу закрывать лавочку и ложиться спать. Вы держите курс на Лос-Анджелес?
– Да.
– На вашем месте я свернул бы в глубь страны скорее. С туманом нельзя бороться. Лучше как можно скорее от него бежать.
– Спасибо за совет. Я запомню. – Руперт подумал: "Помимо тумана есть множество вещей, с которыми нельзя бороться, от которых приходится бежать". – Доброй ночи. Быть может, мы скоро увидимся опять.
– Я никуда не денусь. Вложил все сбережения в это дело. Не имею возможности бежать. – Он кисло усмехнулся над скверной шуткой, куда сам себя завлек. – Что ж, доброй ночи, приятели.
Как только он ушел, Руперт приказал:
– Садись в машину.
– Я не хочу...
– И побыстрей. Ты уже задержала нас на полчаса своими балаганными штучками. Представляешь себе, как далеко могут продвинуться вести за полчаса?
– Полиция будет искать вас, а не меня.
– Кого бы из нас они ни искали, если найдут, так обоих вместе. Понятно? Вместе. Пока смерть нас не разлучит.
Сеньор Эскамильо распахнул дверь чулана для щеток и увидел Консуэлу, прильнувшую ухом к стене.
– Ага! – закричал он, указывая на нее коротеньким жирным пальцем. – Консуэла Гонзалес опять взялась за старые штучки!
– Нет, сеньор, клянусь телом матери...
