– Подъем давай!
Слепая старуха была выдрессирована и послушно подчинилась. Тип с бородкой взял жестянку с деньгами, порылся внутри. Затем обратился к моей конкурентке. Пока они разговаривали, слепая терпеливо стояла и ждала.
У меня не умещалось в голове, что эти твари делают с людьми, что превращают взрослых людей в послушных рабов? Членовредительство, но все ли это? Что-то мне подсказывало, что нет. Побои, угрозы, пытки. Возможно, истязания, а может быть, что-то и поковарнее. Например, пытка жаждой или голодом. Не удивлюсь, если за повинность рабы платили жизнью. Показательная расправа в назидание другим. Тогда инстинкт самосохранения берет верх над всеми остальными. И вот ты уже безропотный раб, выполняющим любой приказ.
А ведь где-то у слепой рабыни могли быть любящие дети и внуки, гадающие, что стало с матерью и бабушкой.
Моя конкурентка что-то тараторила типу с бородкой. Он беззастенчиво забрался рукой в ее дневной заработок, отсчитал нужную сумму и бросил в жестянку рабыни. Старуха продолжала трещать. И вот тип бросил взгляд на меня. Короткий, но внимательный. Потом еще один.
«Подойди, – мысленно призывал я. – Просто подойди. И открой свой поганый рот».
Хмырь не подошел. Он окрикнул слепую и, брезгливо подталкивая ее к фургону, двинулся следом. Помог забраться ей внутрь с помощью толчков и пинков. Запрыгнул следом. Хлопнула дверца, фургон пополз задним ходом к улице.
Я сидел и таращился на него, не веря своим глазам. Ко мне так никто и не подошел!
Я неотрывно смотрел на фургон, пока тот задом не выкатил на улицу и не умчался прочь.
Конкурентки уже не было. Ее исчезновения я не заметил, а теперь ругал себя за это. Сейчас, по окончании «работы», из нее можно было вытянуть все, что она могла знать о Кирюхе и его банде.
Что происходит, я не понимал. Почему люди грозного Кирюхи, рабовладельца, вгоняющего ужас в попрошаек, проигнорировали меня? Испугались взгляда исподлобья?
Перед храмом я был один. День прошел впустую. Разве что я выяснил, что в любой день эти твари могут привезти Сергея. А значит, оставлять затею я не мог.
Выудив из кармана мятый пакет, я сунул внутрь картонку с мольбой о помощи и пакет с собранными деньгами. За день почти тысяча рублей. Если сидеть здесь каждый день, получится зарплата рядового пролетария. А для провинции – менеджера среднего звена в крупной фирме.
Наш мир когда-то шагнул в неправильную сторону. И все перевернулось с ног на голову. Так явно, как сейчас, я этого не чувствовал никогда.
Из калитки собора вышел человек. Полный, с длинными, собранными в хвост волосами, жидкими усиками и курчавой бородой. На вид ему было 35—40, не больше. На нем была обычная одежда – брюки, рубаха – но я догадался, что это не простой смертный.
– Простите, – шагнул я к нему. – Вы священник?
Бородач озадаченно посмотрел на меня. «Вежливый бомж-попрошайка?». «Да, святой отец, бывает и такое. Мы ведь у храма божьего, не так ли?».
– Я настоятель, – осторожно отозвался бородач. У него был приятный баритон. – Что вы хотели?
– Хотел спросить, как вы это терпите?
– Простите?
– Сегодня я провел здесь весь день. Просил милостыню, притворившись бог знает кем. И смотрел на остальных попрошаек, которые оккупировали все подступы к церкви. И мне стало интересно, церковь к этому как относится? Одобряет или не особо?
Священник переваривал информацию.
– И зачем вы притворялись?
– Считайте это социальным экспериментом.
– Вы думаете, это правильно?
– Двое крепких парней каждое утро привозят сюда калек, чтобы те зарабатывали для них деньги. А каждый вечер увозят. Слепую бабку, которая подчиняется им, как дрессированная собака. Парня без рук. Слепых, немощных. Этим заправляют откровенные бандиты. И свой бизнес они строят прямо здесь, у вас перед носом. Скажите мне, батюшка, это – правильно?
Священник угрюмо вздохнул.
– Обратитесь в полицию, молодой человек.
– Я обращаюсь к вам. Вы работник церкви. Храм божий и все такое.
Было очевидно, что я его достал. Но статус святого отца не позволял послать меня.
– А что вы мне прикажете делать? Оцепить здесь все полицией? Думаете, кто-нибудь мне это позволит сделать? – отозвался священник. – Церковь запрещает попрошайничество, но они за пределами церкви. Прихожане подают. Многие думают, что, если подадут милостыню и проявят заботу о бедных и больных, то достигнут спасения. Тем более, об этом и святой Иоанн Златоуст…
– Это не милостыня бедным и больным, а очень доходный и жестокий криминальный бизнес, – на слове «криминальный» я сделал ударение.
– Молодой человек. Я прихожанам всегда даю установку: если человек просит помощи – разберитесь. Человек голодный – накормите и напоите. Больной – вызовите ему врача. Если он отказывается от всего и просит только денег, тут уж понятно, кто есть кто. Я внушаю это прихожанам после каждой службы. Думаете, так все просто? Что вы предлагаете сделать – выйти с метлой и разогнать всех? Разбираться, устанавливать личность, проверять, мошенничество ли, или человек действительно доведен до отчаяния – это работа полиции. Вы сегодня здесь видели полицию?
Я не видел.
– И я не видел, – грустно согласился священник. – А думаете, в местном отделении полиции о проблеме не знают? Знают. И я знаю, но я – не полицейский. Я настоятель храма, молодой человек. Как и вы не судья, а… Кстати, кто вы? И почему вы здесь?
Вдаваться в подробности я не стал. Разговор был бесполезным. В принципе, особых иллюзий на этот счет я и не строил.
Подхватив пакет, я двинулся по дорожке к улице. Я брел по асфальту и думал, что делать завтра. Конечно, я снова приду сюда, к храму, и буду изображать нищего. И послезавтра. А может быть, и дальше. Пока не увижу Сергея.
А когда он окажется рядом…
Голова раскалывалась.
Рев двигателя отвлек меня от невеселых мыслей. На полном ходу серебристый «Пежо» вылетел с дороги, оказавшись в десятке метров от меня. Я инстинктивно шарахнулся назад. Визг тормозов, и машина пошла юзом, накатываясь задом прямо на меня. Распахнулись задняя и передняя пассажирские дверцы, и из автомобиля выскочили двое амбалов.
«А ты попробуй эту денежку, что заработал, унести. Сразу узнаешь! Кирюха тебя быстро найдет!»
Отшвырнув пакет, я приготовился к драке. Но драки не было. Ближний ко мне амбал выхватил из-за пояса пистолет. Щелчок затвора смешался с тихим – улица заглушала все звуки – хлопком выстрела. Грудь взорвалась от боли, и я рухнул на колени, задыхаясь. В глазах все потемнело, дыхание перехватило, и я не мог издать ни одного звука – слышал лишь мощный, застилающий все остальное гул в ушах и собственные невнятные хрипы.
– Давай!
– Быстрее!
Меня подхватили крепкие руки и куда-то поволокли. Хрипя, я попытался сфокусировать взгляд. Обивка салона, передний подголовник, панель приборов, чей-то затылок. Меня грубо затолкали, практически запихнули, на заднее сиденье «Пежо». Слева и справа от меня плюхнулись сами амбалы – я ощутил локтями их здоровенные туши. Корчась от боли, металлом сковывающей грудь, я попытался правой врезать одному из своих похитителей. Но ему удалось перехватить мою руку. И в ту же секунду перед моими глазами что-то молниеносно промелькнуло. Я успел осознать, что это был локоть амбала. А потом он локомотивом впечатался в мое лицо.
И я провалился в темноту.
В себя я пришел резко, от боли, когда меня швырнули на землю. Сухая острая трава колола кожу. Я приподнялся на ладонях. Грудная клетка раскалывалась при каждом вдохе, но я мог дышать. Хрипя, я встал на колени и поднял глаза.
Это был большой пустырь, поросший травой и кустарником и захламленный всяким мусором – от старых мятых газет и пустых пивных бутылок до гнилых бамперов и ржавых мятых автомобильных дисков. Слева и справа от пустыря тянулись задние стены длинных рядов гаражей. Мы были где-то на окраине города, за гаражными городками. Почему, я хорошо знал. Этот пустырь был местом, где можно делать все.
По обе стороны от меня стояли амбалы. Сейчас, скосив на них взгляд, я мог их рассмотреть. Один – светловолосый, с толстыми губами, смахивал на умственно неполноценного. У второго был выдающийся острый нос с горбинкой и тупой взгляд животного.
Я дотронулся до груди. Каждый миллиметр грудной клетки отзывался острой болью. Только сейчас я сообразил, что произошло. В меня стреляли из травматического пистолета.
Из-за руля застывшей в 5—6 метрах от меня «Пежо» вышел третий. Плотный, средних лет, в костюме, что делало его больше похожим на предпринимателя, чем на уголовника. Выдавали только перстни-наколки на пальцах, кричащие о судимостях, и неприятный пронизывающий взгляд.
Он был самым опасным. Привыкшим к подчинению. И к насилию.
