почему сейчас?
Отведя взгляд от проносящихся мимо красот чужой земли, пошевелив браслеты наручников, Ван ухмыльнулся.
– Ты сам знаешь. Если бы не чувствовал, не спрашивал.
Спрятав взгляд, капрал почесал затылок, поправил ворот, скрывающие еле различимый шрам от петли, заглянул в КПК сверяя маршрут, ожидая увидит пропущенное сообщение.
– Замечал, что лидеры по списку постоянно уходят на повышение? Те, кого принимают за своего, за кем идут на заклание, веря каждому слову. Замечал, как они относятся к тем, кого приводят? Они, их не видит! Шаг через порог, и люди за их спинами, становятся цифрами в графике. – глядя пряма в глаза. – Вот! – указав на обгрызенные ногти. – И это. – на обмотанный вокруг наголовника, цветастый шарф. – И это. – на золотые кольца в пепельнице.
– Просто не найду времени чтобы сдать. – огрызнувшись. – А с шарфом удобнее.
– Как скажешь. – слегка улыбнувшись. – У самого были полные карманы. – после долгого молчания. – То что я сделал, нечего не изменило. Да и не могло. Зато, хотя бы с белым пятнышком на чёрной душе.
Стиснув зубы, капрал с силой утопил педаль тормоза, и как только машина остановилась, схватил пассажира за грудки. Ярость, против безмятежности, неуверенность, против смирения, сомнения, против каменной твёрдости. От толкнув предателя, водитель развернулся и сорвав шарф, выбросил в окно. Следом полетела охапка золотых колец, безделушки разбросанные там и тут. Десятки вещей, отмечавших успешные возвращения в „Капкан“. Снова взглянув на экран, и увидев что уже давно проехал красную точку, он открыл короткую переписку, оканчивающуюся. (…если будут варианты, вези на станцию.) Поворот ключа в замке, взрыкивание не держащего обороты мотора, треск коробки передач, и сорвавшись, грузовик покатил дальше, по изгибающейся на север дороге.
***
Обморок, впервые пришёлся к стали. Короткий рваный сон, наполненный воспоминаниями. Не лучшими часами жизни, но хотя бы, одни из тех, за которые не было стыдно. Ван не знал, сколько прошло времени, но когда поднял веки, Дина не двигалась. Залитые кровью лицо, чуть приоткрытый в судороге рот, неестественно выпученные глаза, слепо глядящие куда-то в сторону. Опустив голову, Валлон стоял на коленях подле натёкшей лужи.
Его руки висели по швам, пальцы измазаны кровью, на лице печаль торговца, упустившего последний шанс продать товар. Почувствовав на себе взгляд, он обернулся. Чуть сжавшись от горечи, его лицо разгладилось, обмирая, выражая лишь апатию. Взгляд опустился ниц, к луже крови. То же самое, Валлон чувствовал сидя на бордюрном камне, после аварии, случившейся по его вине. Тоже, стоя посреди просеки, по весне найдя сбежавшего пса. Тоже и после первого выкидыша жены. Всё было кончен, предстояло многое сделать, но сейчас, есть пара минут, разделяющих на до и после. Она не была первой, кого он убил, но единственной, чья смерть на него так повлияла.
– Это всё ещё стоит того?
Подняв голову, убийца огляделся, не поняв, чьи это слова. Неясный страх, печаль, горечь и вина резали изнутри. Резкое перикосновение к воспалившемуся боку вызвало боль, притупившую прочие чувства, позволяя сдвинутся с места.
Кролик не сопротивлялся, когда в него втыкали иглу, не ответил на вопросы пришедшего в себя Миллера, не отрывал взгляда от лужи крови, даже после того как унесли тело, а место затёрли. Они провели в игровой комнате большую часть дня. Неуклюжий, ослабевший, Валлон делал всё сам, и делал это медленно. С перерывами на отдых, с двумя перевязками, несколько раз скрываясь за раздвижной дверью личной комнаты. Пол литра наружу, пол литра внутрь. Медленный, ритмичный стук сердца. Серые, почти чёрные мысли. Не стёртая во время уборки алая капля здесь, капля там, ещё несколько на одежде. Стук колёс продолжавшего ехать на север поезда.
Освободив блондина, убийца повёл его в комнату, оставив кролика наедине с каплями и собственными мыслями. – Нужно было действовать раньше. В первый день. Не слушать его, не надеяться на чудо. Действовать. Нападать, пока были силы. Или когда был в городе. Тогда я ещё мог. Убить на входе в поезд. Когда случайно открыл мои наручники. Или даже… Нет! Не смей думать о том, как стояло сделать. Это путь в никуда. Думай о том, как стоить поступить сейчас. Никак. – Долгая пауза. – Она умерла. Ты умрёшь следом за ней… Можешь пошевелить руками? – Взгляд на подрагивающий палец. – А ногами? – Ступня не шевелилась. – Обрати внимание на их цвет. Ещё не бледный. Синий. Это асфиксия. Ты умираешь дружище. Если отрезать руки и ноги, на них ненужно будет тратить кислород, и ты протянешь подольше. – Безумная мысль вызвала усмешку, но вместе с тем, из глаз потекли холодные слёзы. – Кусок мяса. Орган по производству крови. Живой, но не живущий.
– О да! – рассмеялся он вслух.
Открыв вторую дверь, в игровую вернулся Валлон.
– Убей. Не тяни. Или я сам убью себя. – медленно, чётко выговаривая каждое слово.
– Те, кто могут, не говорят, а делают.
Убедившись, что прокол от иглы затянулся, он снял бинты, и ещё раз протерев спиртом, отложил инструменты.
– Сейчас, ты поможешь мне поднять себя, а затем пойдёшь в комнату.
– Думаешь, я буду тебе помогать? – содрогаясь всем телом.
– Тебе нудно преподавать урок дважды? – короткий взгляд туда, где сидел блондин. – Нет? Вот и хорошо.
– Я не могу идти. Ног не чувствую. – оказавшись на полу.
– Но контролируешь. Сделай шаг. Давай делай.
Шаг получился. Не уверенный, трясущийся, но всё же шаг.
– Ещё тридцать два таких же и всё.
Невольно начав считать, Ван остановился ровно на предсказанном.
– Я… не хотел, так. – Валлон, глядя в сторону.
– А как хотел? – сверля взглядом.
– Вы всё равно уже мертвы, а так, хоть…
Шелест открываемой двери, пара шагов, и медленно опущенный, донор сел, а потом и лёг.
– Пол холодный. – простонал Миллер.
– Одеял не дам. Терпите. Не смертельно. Еда через час. Тогда и согреетесь. – и прижав к ране руку, потянул за собой дверь, помедлил секунду, будто желая что-то сказать, и наконец закрыл.
– Он убил её. – Миллер, хмуро и подавленно. – Ты видел как? Он сделал это специально? За то, что мы не подчинились? Это вить не по нашей вине…?
Ван молчал, зная ответ, но не желая рушить иллюзия, которую позднее, можно будет использовать. Использовать его чувства, чтобы управлять.
– Мы не могли иначе! – наконец заговорив, твёрдо глядя в глаза сокамерника. – Нужно было попробовать. И попробуем снова. Придумаем что-нибудь. И… – закрыв лицо руками, не выдержав, зарыдал.
Проглотив ложку горячего супа, Миллер зажмурился, стараясь сдержать слёзы. Медленно прокатываясь по горлу, тепло вливалось в тело, облегчая страдания. Цвета стали ярче, замолчал нывший от
