Джеффри Линдсей - Двойник Декстера

Флаги Крепости Декстера затрепетали от радостного предвкушения. Мы искали и нашли, и у нас еще очень много дел и мало времени. Все нужно сделать правильно, должным образом, как оно бывает всегда, как просто обя­зано быть. А значит, мы вернемся сюда сегодня же — се­годня! — в уютном мраке, чтобы прорубить себе путь к блаженному освобождению и безопасности. Мы устраним этого маленького уродливого сукина сына, который ме­шает нам достичь полного комфорта. Надоедливая и не­своевременная угроза попала под прицел, и это так же приятно, как видеть Свидетеля привязанным к столу. Ско­ро все снова будет лучезарно и радужно. Раз, два, три, четыре, пять, я вду искать. Жизнь Декстера опять займет свое место в яркой витрине, на сто процентов поддельная, зато счастливая и по-человечески нормальная. Но снача­ла — тщательная, хоть и быстрая, предварительная подго­товка и пара резких слов от Нашего Спонсора.

Глубокий вдох, чтобы подавить растущее желание и добиться внутреннего равновесия. Дело надо сделать — но правильно. Медленно, осторожно, как бы непреднаме­ренно, мы отвернулись от стоящей во дворе «хонды» и побежали обратно, туда, откуда пришли. Пора домой, но скоро мы вернемся, очень скоро, как только стемнеет.

Демон придет. С большой буквы «Д».

Потный, но очень довольный Декстер достиг своей улицы, перешел на шаг и вразвалку вошел в дом. Когда я открыл входную дверь и увидел детей, которые сидели на кушетке и радостно громили компьютерных монстров, удовлетворение достигло такого уровня, что его можно было назвать почти счастьем. Эстор подняла глаза — в игре настала очередь Коди — и сказала:

— Мама хочет с тобой поговорить. Она на кухне.

— Чудесно, — произнес я, не покривив душой. Я нашел Свидетеля, побегал с пользой для здоровья, а Рита нахо­дилась на кухне и, вероятно, готовила рагу или хотя бы жарила свинину. Разве жизнь не прекрасна?

Как правило, мимолетность счастья намекает на то, что ты на самом деле ничего не понимаешь. В данном слу­чае радость испарилась, как только я вошел на кухню, так как Рита ничего не готовила. Она сидела, согнувшись над огромной грудой бумаг и гроссбухов, занимавших боль­шую часть кухонного стола, и что-то писала в блокноте. Она подняла голову, когда я разочарованно остановился на пороге.

—Ты весь потный, — заметила она.

— Я бегал, — объяснил я. В том, как она смотрела на меня, крылся некий намек, который я не мог разгадать, и вдобавок на лице у Риты появилось выражение облегче­ния, ничуть не менее странное.

—А... — произнесла она. — Правда бегал?

Я вытер лицо рукой и показал ладонь, чтобы Рита уви­дела пот.

— Правда бегал. А ты что подумала?

Рита покачала головой и махнула в сторону груды бумаг на столе.

—   Я не... у меня дела, — начала она. — На работе столь­ко... а теперь надо... — Она поджала губы и нахмурилась. — Господи, ты весь... не садись никуда, пока не... Черт.

Лежавший на столе мобильник зазвонил. Рита схвати­ла его.

— Можешь заказать пиццу? Да, я слушаю, — сказала она в трубку, отворачиваясь.

Я наблюдал за ней, пока она перечисляла собеседнику какие-то цифры, а потом развернулся и унес в ванную несбывшиеся надежды на настоящий ужин. Мое естество тщетно тосковало по домашней пище, и пицца оказалась бы своего рода горькой пилюлей. Но, приняв душ, я решил, что все это просто мелочи. В конце концов, сегодня мне предстояло сделать Дело. Дело, по сравнению с которым даже Ритины отбивные являлись мелочью. Я включил горячую воду и смыл с себя пот, а потом постоял под хо­лодным душем, чувствуя, как прохладная вода катится по шее и оживает ледяная радость. Вечером я намеревался выйти не только по необходимости, но и ради подлинно­го удовольствия — редкое сочетание! Чтобы его добиться, я готов был неделю питаться падалью.

Я бодро вытерся, оделся, заказал пиццу, а в ожидании доставки зашел в кабинет и приготовился к вечернему мероприятию. Все необходимое с легкостью помещалось в маленькую сумку, и за полчаса, пока не принесли пиццу, я успел сложить вещи, а потом переложить, просто на вся­кий случай. Рита занималась работой, и на кухонном сто­ле громоздились бумаги. Поэтому, к огромному восторгу детей, я поставил пиццу на кофейный столик перед теле­визором. Коди и Эстор, конечно, пицца понравилась, и Лили-Энн тоже заразилась общим настроением. Она ра­достно подпрыгивала на высоком стульчике и разбрасы­вала морковное пюре в разные стороны, выказывая не­сомненную ловкость и силу.

Я жевал пиццу и, к счастью, почти не чувствовал вкуса, поскольку темное воображение уже унесло меня далеко — в маленький домик на убогой улице. Коснуться то кончи­ком ножа, то лезвием, работать медленно и аккуратно, подходя к блаженной кульминации, когда Свидетель на­чнет метаться в путах и я увижу в его глазах умирающую надежду, рывки ослабнут, и наконец, в очаровательно дол­гую последнюю минуту...

Я видел это, буквально чувствовал, слышал поскрипы­вание скотча. Вдруг голод отступил, и пицца показалась мне картонной, а радостное жевание детей превратилось в неприятный искусственный шум. Я понял, что больше не могу ждать возвращения к реальности, ожидающей в маленьком домике. Я встал и уронил недоеденный кусок пиццы в коробку.

— Мне нужно кое-куда сходить, — сказали мы, и при ледяном звуке нашего голоса Коди резко вскинул голову, а Эстор застыла с разинутым ртом, полным пиццы.

—  Куда ты идешь? — негромко спросила она. Глаза у нее оказались широко раскрытыми и полными нетерпе­ния: она не знала «куда», но по нашему ледяному тону прекрасно поняла «зачем».

Мы оскалились, и она моргнула.

— Скажи маме, что у меня кое-какие дела, — попро­сили мы.

Эстор и Коди уставились на нас, почти обезумев от страстного желания. Лили-Энн издала короткое резкое «па!», которое мгновенно проникло под темный капюшон. Но издалека наплывала музыка, она призывала дирижера и не оставляла иного выбора, кроме как поднять палочку и взойти на возвышение.

— Позаботься о сестре, — велели мы, и Эстор кивнула.

—Ладно, — ответила она. — Слушай, Декстер...

—Я вернусь, — сказали мы, взяли сумку с игрушками и вышли в теплую, манящую ночь.

Уже совсем стемнело, и первая же волна холодного ночного воздуха, ворвавшаяся в легкие, пронеслась по венам и назвала мое имя рокочущим, призывным шепо­том, понуждая броситься в ласковую мглу. Мы поспешили к машине, чтобы устремиться навстречу счастью. Но как только мы открыли дверцу и поставили одну ногу внутрь, какая-то мелочная, тревожная мыслишка ухватила нас за полы, заставляя остановиться; что-то было не так, и ра­достная несгибаемая целеустремленность сползла с наших плеч на тротуар, как сброшенная змеиная шкура.

Что-то было не так.

Я огляделся, стоя в горячей и влажной майамской но­чи. Ночная улица ничем не отличалась от дневной, ника­кая внезапная опасность не выскочила из-за вереницы одноэтажных домов, перед которыми во двориках валялись детские игрушки. Ничто не двигалось, никто не крался в тени живой изгороди, и подлец-вертолет не кружил над головой, готовясь открыть огонь. Вообще ничего. Но все-таки я слышал неумолчный голос сомнения.

Я медленно, через нос, набрал полные легкие воздуха, но ничего не почуял, кроме смешанного запаха готовя­щейся еды, далекого дождя и гниющей растительности, которой всегда пахнет ночь в южной Флориде.

Так, и в чем проблема? Почему крошечные тревожные звоночки сработали, когда я наконец вырвался из дома на свободу? Я ничего не видел, не слышал, не чуял и не ощу­щал, но, научившись доверять назойливому предупреж­дающему шепотку, стоял неподвижно, не дыша, и в на­пряжении ожидал ответа.

А потом низкий полог темных облаков распахнулся над головой, обнажив маленький серпик серебристой лу­ны — крошечной, несовершенной, малообещающей, и мы разом избавились от сомнений. Конечно, мы привыкли отправляться в путь при злобном блеске полной, разбух­шей луны, резать и рубить под раздирающие горло звуки мощного небесного хора. Сегодня над нами не было при­вычного маяка, и казалось неправильным стремиться навстречу радости без него. Но сегодня — особый случай, импровизированный рейд почти безлунной ночью, и все же это нужно сделать обязательно, исполнив на сей раз, как сольную кантату, каскад отдельных нот без оркестро­вого сопровождения. Маленькая и слабая ущербная луна еще слишком молода, чтобы щебетать, но мы можем от­лично справиться без нее, раз уж на то пошло.