— Вроде комбинации цифр в сейфе?
— Что-то вроде этого.
— В таком случае не может ли быть убийцей законный владелец рукописи?
— Не думаю. Законный владелец известил бы о пропаже полицию.
— Тогда он ограбил какого-то вора?
— Не будем делать поспешных выводов. У вашего друга есть какой-нибудь документ, который, на ваш взгляд, мог бы помочь нам в расшифровке? Я уверен, что, раскрыв тайну партитуры, мы выясним и кто его убил.
— Я поищу в бумагах Рональда. Но они находятся на чердаке нашего дома в Париже.
Один из сборщиков попробовал сделать massé на только что установленном столе, но слишком сильно ударил по шару. Шар вылетел за борт, едва не угодив в Агилара, который еле успел от него увернуться. Матеос с упреком посмотрел на помощника, сочтя его причиной, а не жертвой происшедшего, и продолжал разговор с Делормом, мимикой дав тому понять, что вынужден терпеливо сносить выходки Агилара.
— Какого рода отношения были между князем Бонапартом и Томасом?
— Почему вы меня об этом спрашиваете?
— Мне сообщили, что Софи дружит с Бонапартами. Томас тоже с ними дружил?
— Разумеется, они были знакомы, но особой дружбы между ними не было.
— Как они познакомились?
— Это длинная история. Не знаю, знаете ли вы, что мать Софи, то есть первая жена Томаса, корсиканка.
— Почему вы говорите «первая жена»? Что, у Томаса были еще жены?
— Нет, но у него были длительные отношения с другими женщинами. Одна из них была испанкой.
— Вы знаете, как ее звали?
— Нет. Томас не любил рассказывать о своем гетеросексуальном прошлом. Но возможно, это знает Софи.
— Откуда вам известно, что она испанка?
— Как-то раз, пытаясь найти банковские документы, я наткнулся на несколько любовных писем, написанных по-испански.
— И вы не видели подписи?
— Нет. Я прочел ровно столько, чтобы понять, что это личное письмо. У меня никогда не возникало желания шпионить за Томасом. Рискуешь обнаружить вещи, о которых лучше не знать.
— Где эти письма сейчас?
— Все наши вещи в Париже.
— В сейфе?
— Нет. У нас в Париже нет сейфа.
— Возможно, в целях раскрытия преступления нам понадобится взглянуть на эти письма.
— Зачем? Они же старые.
— Иногда раскрыть преступление помогают самые неожиданные вещи.
— Посмотрим, чем я смогу вам помочь.
— Благодарю вас. Оставим на время эти письма. Мы говорили о том, как ваш друг познакомился с князем Бонапартом.
— Мать Софи принадлежала к одной из самых богатых семей в Аяччо, Лучани. Рональд познакомился с ней летом на Лазурном Берегу, они влюбились друг в друга и поженились. Вскоре родилась Софи, и когда ей исполнилось три года, у них начались проблемы.
— Какого рода?
— Измены. Рональд много ездил, концертировал, а она использовала его отлучки, чтобы развлекаться с другими мужчинами. Говорят, так поступала Жозефина с Наполеоном. К тому же ему не нравилась Корсика. И все закончилось выгодным разводом.
— Выгодным для кого?
— Разумеется, для Рональда. При вступлении в брак они не разделили имущество, и половина ее состояния досталась ему.
— Значит, у Томаса были деньги.
— Гораздо больше, чем необходимо для того, чтобы жить на широкую ногу. Могу вас в этом заверить.
— Возможно, это объясняет, почему он не продал партитуру Бетховена. Деньги ему были не нужны.
— Он познакомился с Бонапартом после развода? — спросил Агилар. Ему надоело быть статистом, и, несмотря на запрет начальника, он решил присоединиться к допросу.
— Нет, это произошло совсем недавно. Софи всегда любила Корсику, да и я тоже. Вы были на этом острове?
— Не было случая. Разве только мой помощник, который не перестает нас удивлять, скажет, что он там был.
— Нет, там я не был, но если Корсика похожа на Сардинию, то могу вас уверить..
— Мы уже почти закончили, — сухо перебил Агилара инспектор. — Почему бы тебе не подогнать сюда машину? Расскажешь нам о Сардинии в другой раз.
— Их даже нельзя сравнивать, — сказал Делорм, хотя Агилар уже не мог его слышать, потому что по приказу своего шефа вышел на улицу. — В Корсику влюбляешься из-за запаха. Если в Андалусии пахнет цветами апельсина, то на Корсике пахнет маки.
— Маки?
— Так корсиканцы называют покрывающие остров заросли кустарника. Они источают такой аромат, что, раз вдохнув, — Делорм несколько раз прикоснулся кончиком указательного пальца к носу, — его нельзя забыть. Софи всегда жила в Аяччо и там познакомилась с Бонапартами. Жанна мгновенно почувствовала горячую симпатию к Софи, и они стали близкими подругами. Года два назад Софи удалось добиться от отца, чтобы он приехал на Корсику, и они ужинали в доме Бонапартов.
— Вы были вместе с ним?
— К сожалению, я не был приглашен. Знаете ли, князь — человек старомодный, и Софи, хоть и обожает меня, не хотела ставить хозяев в неудобное положение, приведя к ним на виллу гомосексуального партнера своего отца. Мне по-настоящему жаль, что я не присутствовал на этом ужине. Тогда вы из первых уст узнали бы об эпизоде, который случился за десертом.
— И что там произошло?
После рассказа Делорма Матеос понял, кого ему следует допросить следующим: князя Бонапарта.
Даниэль Паниагуа получил репродукцию недавно найденного портрета Бетховена, заказанную через интернет, в целости и сохранности.
Живопись была великолепна.
Среди многочисленных изображений композитора наиболее известен портрет кисти Штилера, где музыкант в искусно повязанном вокруг шеи красном шарфе и с партитурой «Торжественной мессы», которую он считал лучшим своим произведением, мрачно, слегка исподлобья смотрит на зрителей.
Штилер чрезвычайно гордился этой картиной, утверждая, что гений впервые согласился позировать художнику, и то лишь после долгих уговоров супругов Брентано, его друзей и покровителей. По памяти пришлось дописывать только руки, сжимающие ноты и карандаш, потому что композитор больше ни за что не соглашался позировать. Именно руки на новом портрете, не считая загадочной, как у Джоконды, улыбки, привлекли внимание Даниэля. Если левая рука спокойно лежала на корпусе рояля, то в правой он держал нотную тетрадь, на которой легко читались нотные знаки:
Это была одна из самых необычных мелодий, с которыми когда-либо приходилось сталкиваться Даниэлю. Особое его внимание привлекло настойчивое повторение в начале и конце строки интервала, который музыканты именуют тритоном, так как его величина составляет три целых тона. Со времен Средневековья и вплоть до эпохи барокко этот интервал называли «дьяволом в музыке», полагая, что с его помощью можно вызывать Сатану.
В одном старинном музыкальном трактате Даниэль прочел, что певцов, уличенных в интонировании этого интервала, могли подвергнуть пыткам и даже послать на костер, все остальные рассуждения о тритоне были покрыты густейшим теологическим мраком. В других сочинениях утверждалось, что тритон имеет сильную сексуальную составляющую, и потому церковные власти изгнали этот интервал из духовной музыки. Несколько веков спустя Леонард Бернстайн в «Вестсайдской истории» использовал тритон в качестве главного интервала, видимо, как символ непреодолимого влечения, которое испытывают друг к другу Тони и Мария:
MA-RIIIIII-a. I-JUST met a girl named Mariaaaa.[13]
Тритон был интервалом, отделявшим первые слоги имени героини и затем, после третьего слога, разрешавшимся великолепной квинтой, как будто страстное желание, которое испытывал Тони, нашло выход в этом последнем звуке. Даниэль подумал, что даже современный человек, услышав тритон, мгновенно ощущает чувство тревоги, как будто над ним нависла угроза. Возможно, по этой причине композитор Дэнни Элфман, автор саундтрека к «Симпсонам», в своей знаменитой музыкальной заставке к сериалу использовал «дьявола в музыке», чтобы подчеркнуть неисправимый характер Барта:
THE SIIIIIIIIIIIIMP-SONS[14]
Осознав, что отвлекся от Бетховена и мелодии из нотной тетради, Даниэль попытался установить связь между «дьяволом в музыке», которого обвел кружками, и каким-то эпизодом из жизни композитора.
И вот тогда он вспомнил об иллюминатах. Бетховен открыто симпатизировал этому тайному обществу. В отличие от масонов, к которым принадлежал, к примеру, Моцарт, оно не требовало от своих членов веры в Высшее Существо. Поэтому в секту иллюминатов, куда входили многие друзья Бетховена, проникло немалое число агностиков и атеистов, придававших этому обществу явную антиклерикальную направленность. Таким образом, врагами иллюминатов были Католическая церковь и европейские монархи, утверждавшие, что получили свою власть от Бога. Самые рьяные очернители обвиняли иллюминатов в том, что именно они задумали и руками якобинцев осуществили Французскую революцию. Их зловещая тень якобы осеняла даже русскую революцию 1917 года. Еще не так давно, в 1983 году, кардинал Ратцингер, ныне папа римский Бенедикт XVI, заявил в документе, опубликованном Святым престолом, что в XX веке Рим с неудовольствием продолжает наблюдать за обществами масонского типа (наподобие иллюминатов) и что вдохновляющие их принципы несовместимы с учением Церкви, потому католикам, дабы не впасть в смертный грех, запрещается входить в них под страхом отлучения от причастия.
