Они уже находились в Пасифик-Пэлисэйдс, направляясь по адресу Ломита, 459 в южной части Голливуда.
– Армия! Военно-промышленный комплекс. Политики. Всякий, кто превращает жизнь двух невинных людей в сплошные кошмары, страхи, сумасшествие. Как они смеют обращаться подобным образом с такой женщиной, как Сисси Киган, не говоря уже о Томе! Все эти годы она даже не знала, в здравом ли он уме или сошел с ума, жив или мертв. Боже мой, да кто эти люди? Люди, определяющие нашу судьбу. Безымянные, безликие типы, во власти которых находится весь мир. Это они, страдающие манией величия, оперируют понятием "допустимые потери", вместо того чтобы говорить о человеческих жизнях. Для кого-то из этих ублюдков Том Киган был допустимой потерей, а Сисси вообще ничего не значила. Так называемый принцип целесообразности, да?
Она взглянула на Драммонда. Лицо ее горело яростью и решимостью.
– Как их остановить, Пол? Ведь их наверняка можно остановить, выставить напоказ и заставить платить за свои деяния? Я права?
– У вашей газеты шансов больше, чем у кото бы то ни было. У этих людей – власть. Они наделяют властью друг друга, прикрываясь постановлениями правительства, военными протоколами. Они действуют в сумеречной зоне под названием "интересы национальной безопасности". В этой зоне нормы поведения так же гибки, как прихоти монарха. Я подозреваю, что преступлений американцев против американцев во имя национальной безопасности было совершено больше, чем любым другим иностранным государством. Вероятно, то же самое относится и к другим странам, включая и твою родину.
– О, я абсолютно уверена в отношении моей страны. И пример этого – безумие Первой мировой войны. Мой отец часто повторял, что власть без мудрости – все равно что ребенок, играющий настоящей гранатой в переполненной людьми комнате – кто-нибудь обязательно пострадает. А насчет моей газеты ты прав. Но как это сделать? Как можно обличить их, если мы даже не знаем, кто они. Я надеялась, что ты спросишь у мисс Киган, а не сохранились ли у нее эти письма, присланные из частной клиники в Эджвуде, штат Мэриленд, чтобы начать хоть с чего-то. У нас так мало информации.
– Я думал об этом. Но даже если письма и сохранились, прошло столько времени, что их содержание теперь не имело бы никакого значения. Не думаю, что нам удалось бы отыскать какого-нибудь человека, который бы признался: "А как же? Помню, как они выкинули Тома Кигана из клиники, когда он еще страдал амнезией. Что бы вы хотели узнать, парни?"
На лице Карен появилась печальная улыбка.
– Ты прав. Я просто пытаюсь ухватиться за соломинку.
– Что бы они ни сделали с Киганом, сделано это было намеренно. И если существует об этом какая-нибудь информация, нужно откопать ее и пустить в дело. Кто бы ни задавал вопросы обо мне и Кигане, они безусловно не хотят, чтобы эта информация стала достоянием общественности. Упоминание в прессе фамилии Кигана в связи с ограблением банка в Map-Виста послужило своего рода предупредительным сигналом для тех, у кого длинная и достаточно сильная рука, чтобы просто так, играючи, вывести из действия полицию Лос-Анджелеса. Можешь быть абсолютно уверена, что обычный вежливый звонок в Мэриленд в эту частную клинику ничего не даст, кроме счета за телефонный разговор. Хотя кое-что ты все же можешь сделать.
– Что ты имеешь в виду?
– Воспользуйся своими связями и узнай, что происходит в Эджвуде, в Мэриленде. У меня такое ощущение, что это место – ключ к разгадке тайны дела Кигана.
– Я могу сделать это прямо сейчас, – отозвалась Карен и показала на телефон в машине.
– Прекрасно. Действуй.
Она нажала кнопки и обратилась к кому-то:
– Привет, это – Карен Биил. Соедините меня со справочным отделом, пожалуйста. Можно Алекса? – Прикрыв ладонью трубку, она повернулась к Драммонду: – Алекс Джарманд – двадцатилетний спец по компьютерам. Если есть хоть малейшая возможность отыскать какую-либо информацию, он это непременно сделает. Особенно для меня. Думаю, он чуточку влюблен в меня.
Драммонд усмехнулся.
– Невозможно. Да разве двадцатилетний мужчина может быть чуточку влюблен в тебя?
Она с усмешкой взглянула на него.
– Это что-то вроде комплимента? Привет, Алекс... Карен. Интересно... У меня все прекрасно. Спасибо, а ты как? Ну да ладно. Это, конечно, очень любезно с твоей стороны. – Она многозначительно посмотрела на Драммонда. – Алекс, не можешь ли ты оказать мне услугу? В Мэриленде есть одно местечко под названием Эджвуд. Оно имеет какое-то отношение к армии или вообще к военным, но точно я не знаю. Узнай что-нибудь об этом. Меня интересует все. Я сейчас звоню тебе из машины, направляюсь в сторону Голливуда. В машине я буду практически всю вторую половину дня. Попытайся что-нибудь сделать. Очень любезно с твоей стороны. Запиши мобильный номер...
– Карен положила трубку, Драммонд, поддразнивая ее, спросил:
– Интересно, что он такое тебе сказал?
– Он сказал, что ему всегда доставляет особое наслаждение слышать мой голос, что мой британский акцент он готов слушать целый день и что я задала ему работенку на целую субботу.
– Уф! И из всего этого ты делаешь вывод, что парень чуточку влюблен в тебя?
– Я понимаю, что могу еще чуточку нравиться, доктор, но когда девушке уже двадцать шесть, она из всего старается извлечь выгоду.
Драммонд рассмеялся.
– Бедный парень. Бывает ли более глупое положение, когда парню двадцать лет и он безумно влюблен в неприступную богиню?
Карен вопрошающе посмотрела на него.
– А кто сказал, что я неприступная?
* * *
В два тридцать они остановились на улице Ломита, 459.
– И он живет здесь? – с грустью спросила Карен.
– Это еще ничего, чисто и вполне прилично. Посмотришь, что творится внутри.
Драммонд запер машину, открыл ключом входную дверь, и они вошли в здание. Кучу мусора уже убрали, но в воздухе по-прежнему висело зловоние. Карен сморщила нос и огляделась.
– Тетя Сисси просто умерла бы на месте, если бы увидела все это.
Драммонд повел ее вниз по коридору, открыл ключом дверь и зажег свет.
– Боже мой!
– Что случилось? – спросила Карен из-за его спины.
– Они уже побывали здесь! И как еще побывали.
Драммонд прошел в комнату. Карен вошла вслед за ним и закрыла за собой дверь. На этот раз настала ее очередь удивляться.
– Боже мой!
В квартире царил хаос. В ванной, кухне, гостиной все было перевернуто вверх дном. Дверцы шкафа открыты, его содержимое, изорванное в клочья, валялось на полу. С телевизора снята задняя крышка. Железная кровать перевернута и прислонена к стене. Матрас вспорот, грязные клочья ваты из него устилали пол. Драммонд, не отрываясь, смотрел на стену, рядом с которой раньше стояла кровать. На стене ничего не было. Ни одной вырезки или фотографии. Лишь маленькие кусочки, которые впопыхах не успели содрать. Сердце Драммонда глухо толкалось в груди.
Взглянув на него, Карен не удержалась:
– Что с тобой? Ты такой бледный.
Драммонд кивнул и очень серьезно сказал:
– Вот теперь и я забеспокоился. До этого момента все было как-то туманно. Хотя они и побывали в полицейском участке, и задали кучу вопросов Дику, все это относилось к области догадок, предположений, домыслов. Но вот, Карен, перед тобой сама реальность. И реальность пугающая. Во что мы с тобой влипли?
Карен медленно ходила по комнате, осторожно ступая среди разбросанного хлама.
– Что же они искали?
– Мне кажется, они пытались определить, не вышел ли Киган из состояния амнезии, не восстановилась ли у него память? И, по-моему, они выяснили то, что их интересовало.
– Почему ты так думаешь?
Драммонд указал на стену.
– Фотографии. Собирая их, Том, вероятно, что-то вспоминал о Вьетнаме. Может быть, среди этих фотографий было то, что их напугало. Не знаю. Да, впрочем, это и не важно. Возможно, им было достаточно уже этого слабого воспоминания о вьетнамской войне?
Карен внимательно разглядывала стену за жалкой кроватью.
– По-моему, здесь что-то есть, Пол.
Драммонд подошел к ней, отодвинул прислоненную к стене кровать и наклонился, чтобы рассмотреть, на что же указывала Карен. Киган, лежа на кровати, нацарапал на штукатурке уже знакомые Драммонду слова: "Триц, блиц... триц, блиц... укокошим сотню лиц".
Драммонд долго смотрел на эту надпись, затем резко отпрянул и тяжело вздохнул:
– О Боже мой!
– Что такое?
– Киган выдал мне этот куплет во время глубокого гипнотического транса. Когда же я вывел его из транса, он ровным счетом ничего не помнил. Но эту фразу он нацарапал гвоздем или каким-то острым предметом, будучи в полном сознании. Или, по крайней мере, до того, как был закодирован.
– А может, он сделал это во сне?
Драммонд внимательно посмотрел на девушку.
– Может быть, в полудреме. Дремотное состояние аналогично состоянию легкого транса. Но я сомневаюсь, знают ли "они" о том, что эти каракули могли быть написаны во сне.
