Он задал вопрос небрежным тоном, сознавая, что переступает определенную черту. Его слова затронули личную тему, и от реакции Карпентера зависело, как продвинется дальше расследование.
— Не особенно обрадовалась, — ответил Карпентер. — Но она винит обстоятельства, а не меня.
У Шеферда забилось сердце. Это было простое замечание, но оно касалось его частной жизни. Значит, ему удалось сломать лед.
— Моя жена во всем винит меня. Она мечтает получить дом, машину и все на свете. Включая ребенка.
— Найми себе хорошего адвоката, — посоветовал Карпентер. — Надо бороться за то, что тебе принадлежит.
— А тебя жена не допекает?
Карпентер улыбнулся.
— Она знает, что я долго здесь не задержусь.
— Ты что, роешь под землей туннель? Это единственный известный мне способ выбраться отсюда.
Карпентер рассмеялся.
— Придумай план получше.
— Да? А ты уже придумал?
— В любом случае я не позволю им засадить меня на пятнадцать лет.
— Чертовы судьи.
Карпентер покачал головой:
— Не надо винить судей. Они просто следуют определенным правилам. Это все равно что обвинять рефери в проигрыше боксера. Мне кажется, каждый сам виноват в том, что дал себя поймать. В тюрьму тебя посадили полицейские.
— Верно. Если я узнаю, кто меня подставил, сразу убью.
Карпентер покосился на него.
— Тебя подставили?
— Еще как! Все было тихо-мирно, и вдруг откуда ни возьмись полезли полицейские. Они были вооружены — значит, знали, что у нас стволы.
— Не догадываешься, кто тебя сдал?
— Я был новичком в команде. Это мог быть кто угодно. Но я его найду. Даже если мне придется потратить на это всю жизнь, я достану ублюдка.
— Ты не скоро выйдешь на свободу.
— А какой у тебя план?
Карпентер постучал по носу пальцем.
— Ноу-хау, — усмехнулся он.
— В смысле «не мое дело», — кивнул Шеферд. — Понял.
Заключенных ввели в зону ожидания. В дальнем конце комнаты находилась дверь, где двое охранников обыскивали с ног до головы, давали каждому по желтому жетону и пропускали дальше. Шеферд и Карпентер встали в очередь.
Обыск здесь проводился гораздо тщательнее, чем перед прогулкой. Шеферда методично охлопали по бокам, спине и груди, заставили открыть рот, высунуть язык и оттопырить вперед уши, продемонстрировав, что он ничего не прячет. Один из офицеров провел ладонью по его волосам и выдал ему ярко-желтый жетон.
— Это что, значок велосипедиста? — спросил Шеферд, улыбнувшись через плечо Карпентеру. — Видишь, Джерри, мы с женой отправляемся на велосипедную прогулку.
Надзиратель пропустил его в дверь. Комната для посещений выглядела как огромный зал размером с теннисный корт. Над входом висел балкон, ходивший по нему охранник со скучающим видом озирал расставленные внизу ряды стульев и столов. В зале находилось уже более сотни посетителей, сидевших или стоявших в ожидании своих близких. Большинство гостей были женщины, многие пришли с детьми. Столы стояли в пять рядов, от "А" до "Д", каждый в окружении четырех пластмассовых стульев. Стулья свободно двигались, но столы были намертво прикручены к полу.
Рыжеволосая девушка с висевшим на груди младенцем запрыгала на месте и замахала руками. Ее муж, парень лет двадцати, помахал ей в ответ и подошел к стойке, где надзирательница сверила его фамилию со списком. Шеферд последовал за ним и назвал свою фамилию и номер.
— У меня закрытое посещение, — произнес он.
Женщина заглянула в компьютерную распечатку.
— Комната номер пять, — сообщила она, указав в дальний конец комнаты.
Пробираясь между рядами, Шеферд заметил камеры слежения, висевшие по всем четырем углам зала. Они медленно смещались, фокусируясь на отдельных столах и бесстрастно наблюдая за тем, как мужья обнимали жен, а отцы нянчили малышей и целовали детей постарше. Некоторые мужчины откровенно плакали, прижимая к себе жен, по их щекам струились слезы.
Между столами ходили трое надзирателей, невозмутимо глядя, как заключенные занимают свои места. Если кто-нибудь вел себя слишком возбужденно, они хлопали его по плечу и просили успокоиться. Все заключенные садились по правую сторону столов, а посетители — по левую.
В углу зала стояла кабинка, где продавали сладости и напитки, рядом находилась игровая площадка для детей, за которой присматривали две добродушные женщины средних лет.
Дверь в пятую комнату была открыта, и за столом уже сидела Сью. Лайам первым увидел Шеферда и бросился к нему, раскинув руки.
— Папа, папа! — закричал он.
Шеферд схватил его на руки и крепко сжал.
— Привет, малыш, — сказал он и поцеловал его в лоб.
— Когда ты вернешься домой, папа? — спросил Лайам.
Шеферд поцеловал его снова.
— Скоро.
— Сегодня?
— Нет, не сегодня, но скоро.
Он поставил Лайама на пол и протянул руки Сью. Жена улыбалась, но Шеферд заметил, как она напряжена. Он сжал ее в объятиях, и она обвила руки вокруг его талии.
— Господи, как я по тебе соскучился! — прошептал Шеферд.
— Ты сам на это пошел, — отозвалась она, и он услышал в ее голосе упрек.
— Прости.
— Я не думала, что это будет так ужасно.
— Здесь тюрьма, — заметил Шеферд, пытаясь улыбнуться. — А ты чего ожидала?
— Мне говорили, что теперь они больше похожи на летние лагеря.
— Речь шла о заведениях открытого типа, — объяснил Шеферд.
— А это какое?
— Категория А. Тюрьма строгого режима.
— Но ведь тебя даже не судили. А как же презумпция невиновности?
— Так работает система, любимая.
— Почему тебя посадили в тюрьму, папа? — спросил Лайам. — Ты плохо себя вел?
Шеферд опустился на одно колено и положил руку на плечо сына.
— Я хорошо себя вел, Лайам. Но никому не рассказывай, что я здесь, ладно?
— Это тайна?
— Да.
— Хорошо, папа.
Шеферд взъерошил его волосы.
— Умница.
Сью достала из сумки тетрадь, цветные карандаши и положила их на стол. Лайам принялся рисовать. Шеферд поднялся с пола.
— Спасибо, что пришла, — сказал он жене. — Ты приехала с Харгроувом?
— Сэм прислал шофера. Он ждет нас снаружи. Сколько времени это займет, Дэн? Долго тебе еще здесь сидеть?
В комнате было стеклянное окно, и охранники могли заглядывать внутрь, но никто не проявлял к Шеферду интереса.
— Это опасно? — спросила жена, понизив голос, чтобы не слышал Лайам.
Сью села за стол. На ней была десятилетней давности шерстяная кофта, в которой она всегда ходила с ним на прогулки, выцветшие голубые джинсы и старые ботинки. Для тюрьмы сгодится. Зато она тщательно накрасилась и распустила свои длинные волосы, как он любил.
Шеферд покачал головой.
— Я в блоке предварительного заключения, — произнес он. — Все стараются вести себя тихо, чтобы хорошо выглядеть в суде.
Он не стал сообщать ей про свою стычку с Дикобразом. И про сломанную ногу Юржака.
— Кто-то из женщин говорил, будто на прошлой неделе один парень покончил с собой.
— Только не в нашем блоке, дорогая.
— Как тебе здесь?
— В основном скучища.
— У тебя отдельная камера?
Шеферд улыбнулся.
— Пока нет. Но у меня есть телевизор.
— Ты шутишь!
— Так здесь принято. Это отвлекает заключенных.
— А у вас бывают драки и все такое?
Шеферд рассмеялся:
— Конечно, нет. Это ведь не кино. Мы не слоняемся целыми днями по двору и не устраиваем схватки на ножах. Нас выпускают на прогулку на сорок пять минут в день и тщательно обыскивают на выходе и входе.
Он сел напротив нее, и они стали наблюдать, как Лайам, надувшись от напряжения, раскрашивает пиратский корабль.
Сью сдвинула брови:
— Где ты взял эти часы?
Шеферд взглянул на свой «Роллекс».
— У Харгроува.
— Они ужасны.
— Знаю. Это часть моей роли. — Он показал ей толстую золотую цепь на шее. — И это тоже.
— Ты похож на... даже не знаю, на кого ты похож.
— Скоро все кончится.
— Ты теперь мне должен, Дэн Шеферд. Ты мне очень сильно должен.
— Знаю.
— Мне тебя не хватает.
— Мне тебя тоже.
— Правда, Дэн. Это не просто слова. — Она посмотрела на Лайама. — И мальчик по тебе скучает.
— Дело очень важное, любимая.
— А когда оно было не важным? Всегда одно и то же. Парень, которого надо посадить. Потом еще одного, затем еще и еще.
— Именно поэтому наша работа так важна. Если мы ее бросим, что станет с нашим миром?
— Но ты всегда на передовой, верно? Там, где больше риска. Сначала в армии, теперь у Харгроува с его доморощенными героями. — Сью наклонилась над столом. Шеферд увидел, что она вот-вот расплачется. — Ты просто одержимый, Дэн. Ты подсел на адреналин.
Шеферд понимал, что тюремная комната для посещений — не самое подходящее место для обсуждения его работы или его психики. Он не собирался спорить с женой, особенно в присутствии Лайама. Но у него была и еще одна причина: в глубине души он сознавал, что Сью права.
