— Мистер Виццини…
— Да?
— Я доктор Клейборн. Мне сказали, что вы здесь. Надеюсь, я вам не помешал.
— Напротив, вы как раз вовремя. — Виццини положил нож на стол и протянул руку. — Очень рад, — продолжал он. — Хотел с вами познакомиться с тех пор, как узнал о вашем приезде.
Клейборн уловил запах какого-то средства после бритья — нет, сильнее, наверное, духи или одеколон; он заглушал запах пота и еще какой-то, но какой именно, оставалось загадкой. Режиссер повернулся и еще раз взглянул на нож.
— Слишком узкий, — пробормотал он. — Вам так не кажется?
Свет падал на его лицо, обращенное к лезвию на столе.
Клейборн не смотрел на нож. Он смотрел на Виццини.
— Вы не согласны? — переспросил тот. — Надо бы что-нибудь более широкое…
— Да. — Клейборн кивнул, заставив себя наконец посмотреть на нож.
— Этот реквизиторский отдел! — вздохнул Виццини. — Ужас! Ведь говорил же им, что мне нужно, а они прислали мне складной нож! — Он закатил глаза. — Я отказываюсь, говорю, что это не для Нормана Бейтса, а они отвечают: «Ну почему же, сейчас все пользуются складными ножами». — Он вздохнул. — Невероятно!
Он снова улыбнулся, и Клейборн опять отвел взгляд.
— Рад, что вы здесь, — сказал Виццини. — Это доброе предзнаменование. Вместе мы выберем подходящее оружие.
Виццини направился к стеллажу в другой части комнаты. Двигаясь следом за ним в затененный угол, Клейборн только теперь понял, где он находится.
«Оружейная комната в дальнем конце налево», — сказал ему сотрудник реквизиторского отдела. Увидев воочию интерьер, Клейборн подумал, что реквизитор был чересчур скромен в определениях.
Комната оказалась миниатюрным оружейным складом. С правой стороны вдоль стены тянулись два ряда полок с оружием, которое использовалось в сражениях древности: копья, пики, алебарды, остроги, дротики, дубины, короткие палки с набалдашниками из арсенала южноафриканских племен, боевые топоры и булавы. Каждый предмет был снабжен табличкой с названием и номером.
У противоположной стены виднелся целый арсенал огнестрельного оружия. Аркебузы, кремневые ружья, винчестеры, маузеры, винтовки «энфилд»,[71] «гаранд»[72] и более современные виды стрелкового оружия были расставлены в хронологическом порядке. За ними стояли корзины, полные больших луков, самострелов, стрел в колчанах, которые могли использоваться как древними индейцами, так и искушенными лучниками с Востока. В стеклянных контейнерах, размещавшихся выше, Клейборн увидел револьверы, дуэльные пистолеты, пороховницы, кольты, люгеры, служебное оружие, полицейские пистолеты и «оружие субботней ночи».[73]
Виццини и Клейборн обратили взгляды на дальнюю стену. Здесь все сверкало, несмотря на окружающий полумрак. Наполовину вынутая из ножен, украшенных драгоценными камнями, искрилась светом вороненая сталь римских палашей, зазубренных ацтекских клинков, абордажных сабель, скимитаров,[74] ятаганов, рапир, мечей викингов и сабель наполеоновской кавалерии.
Виццини не задержал внимания на этой коллекции и принялся рассматривать содержимое верхних полок.
— Вы только посмотрите, как они хранят все это! Это же безумие! — Он пожал плечами. — Но мы все равно что-нибудь найдем.
Он протянул руку и стал неспешно перебирать кинжалы с бирками, короткие мечи, кортики и стилеты, пока не взялся за толстую рукоять и не потянул ее. Вынув из ножен заточенное с одной стороны лезвие длиной в один фут, с изогнутым острием, он принялся рассматривать его.
— Что это?
— Похоже на длинный охотничий нож, — сказал Клейборн. — Такими в былые времена пользовались первопоселенцы на границах.
— А теперь никто не пользуется, так? — Виццини с явной неохотой положил нож назад. — Жаль. Было бы весьма впечатляюще.
Он снова начал перебирать оружие на полке, затем остановился и вытащил восьмидюймовый нож с широким клинком и простой ручкой, заточенный с двух сторон. Виццини поднес его к свету и одобрительно закивал, любуясь блеском стали.
— Нож мясника. Вот чем он воспользуется.
— Воспользуется?
— В фильме. — Виццини заулыбался. — Размер подходящий, длина тоже, да и в кадре будет смотреться. Закажу несколько копий. — Он отвернулся и принялся постукивать пальцами по стальной поверхности лезвия. — Отличная находка. В конце концов, нож — вот главная звезда в нашей картине. Вы согласны?
Клейборн старался не смотреть на это улыбающееся лицо.
— В некотором роде…
— Сценарий, конечно, тоже важен, — сказал Виццини. — Я прочел переделанные страницы, которые Эймс принес мне утром.
— Именно это я и хотел узнать. И еще, конечно, хотел встретиться с вами, — поспешно добавил Клейборн. — И что вы думаете?
— Есть ряд удачных находок. Мне нравится то, как он трактует реакции Нормана: это делает образ более объемным. Но сокращения в сценах убийства неприемлемы.
— За эти сокращения несу ответственность я, — сказал ему Клейборн. — Это я предложил убрать неприкрытую жестокость.
— Но почему? — Виццини больше не улыбался. — Ведь мы всего-навсего рассказываем историю.
— Люди склонны верить тому, что они видят.
— Разумеется! Но наша история — об убийстве, и, чтобы сделать ее правдоподобной, я должен показать публике то, что вы называете кровавыми подробностями.
— Насилие — это еще не вся правда.
— Вот как? — Виццини обвел рукой вдоль стен. — Оглянитесь вокруг. Все это — своего рода история человечества. Сначала дубина, потом лук, холодная сталь, ружья. Здесь недостает только ядерного оружия. Это и есть прогресс цивилизации.
— Но вы говорите о войне…
— И у меня есть на это право. — Виццини перевел взгляд на нож. — Когда во время Второй мировой войны оккупировали Сицилию,[75] я был еще ребенком. Но я все видел — грабежи, пытки, убийства. Это уже давно забыто, но насилие так и не прекратилось — вспомните Биафру,[76] Бангладеш,[77] архипелаг ГУЛАГ, тюрьмы «Папы Дока»,[78] «тигровые клетки»[79] во Вьетнаме. Сегодня мы живем в мире турецких тюрем, латиноамериканских застенков, ирландских подрывников, террористов из Организации освобождения Палестины, иранских зверств, геноцида в Камбодже.[80] В мире, в котором дети лишают жизни своих родителей, насилуют своих учителей, убивают незнакомцев на улицах, затаптывают друг друга насмерть на рок-концертах, даже поднимают руку на собственных кумиров, как это случилось с Джоном Ленноном.[81] Насилие сегодня стало нормой.
— Равно как доброта и понимание.
Виццини покачал головой. Холодное оружие ярко блестело у него за спиной.
— Доброта — это роскошь, которая позволительна только во времена процветания. Мир больше не процветает, и мы еще увидим нечто похуже. Людей вроде этого сукина сына Бейтса станет еще больше. Его мать была сукой, а он — порождение нашего времени. — Режиссер крепче стиснул рукоять ножа. — Вот во что я верю, и вот о чем должен сказать мой фильм.
Доктор Клейборн вновь отвернулся. Ему не хотелось видеть лицо Виццини, но он должен был что-то сказать.
— Некоторые из нас по-прежнему верят, что в мире существует добро.
— Может, и так. Но, веря в добро, нужно помнить и о том, что существует зло. — Продолжая крепко сжимать нож, Виццини направился к выходу. — В каждом человеке есть что-то от дьявола. И я покажу вам его.
Клейборн молча смотрел, как за ним закрывается дверь. Паранойя. Болезнь, недуг, весьма возможно, опасный. Но его беспокоил не диагноз. В конце концов, он сталкивался с подобным не в первый раз.
Настоящий шок он испытал, когда увидел лицо Виццини. Его он тоже видел не в первый раз.
Потому что Санто Виццини был точной копией Нормана Бейтса.
Как писатель, Рой старался избегать избитых фраз. Но когда в его кабинет вошел Клейборн, он невольно использовал одну из них:
— Что случилось? У вас такой вид, точно вы увидели призрак.
Клейборн сел по другую сторону стола.
— Только что встречался с Виццини.
— И ему не понравились изменения.
Рой кивнул.
— И что он сделал? Прочитал вам лекцию о насилии?
— Да, но…
— Забудьте вы об этом. Он годами гнет свою линию и делает это всякий раз, когда участвует в ток-шоу или выступает на семинаре по кинематографии. Уж я-то знаю, потому что один мой приятель писал для него. За двести долларов. — Рой усмехнулся. — Правда, денег так и не получил.
— Я не об этом. — Клейборн по-прежнему выглядел ошеломленным. — Почему вы мне не сказали?
— Не сказал чего?
— Что Виццини похож на Нормана Бейтса.
