Жо немного подождал, не скажу ли я еще чего-нибудь.
Убедила ли я его? Заставила ли хотя бы задуматься?
Он нацелился взглядом-скальпелем мне в лоб, будто готовился взрезать мозг.
— Вы и впрямь свихнулись!
Он вообще меня слушал? И я взорвалась:
— Все, что я вам сказала, — правда! Если хотите, чтобы я перестала вести себя неразумно, предложите мне разумное объяснение!
Жо вздохнул, видимо раздосадованный тем, что понапрасну теряет время, разъясняя очевидные вещи.
— Разумное объяснение? Вы с какой планеты свалились? Знаете, сколько десятилетних мальчишек любят музыку и плавание? Ах да, надо, чтобы они к тому же боялись пчел? Что за бред... Том еще и пауков боится, и змей, а когда был маленький, то боялся чудовищ под кроватью. Небось как и ваш Эстебан. И спорю, что он тоже любил бигмаки и пиццу, тысячу раз пересматривал «Мстителей» и мечтал о сборной модели «Тысячелетнего Сокола».
Кретин! Эстебан ни разу в жизни не был в «Макдоналдсе»! И десять лет назад исчез, так и не узнав, что его любимые комиксы когда-нибудь экранизируют. И этот тип надеется убедить меня своей иронией...
— Ваш сын говорит на баскском, хотя и не учил язык. По-научному это называется ксеноглоссия.
— Да что вы! Только и всего? Эта ксенофигня? А может, он завтра с утра пораньше заговорит на мандаринском? Или начнет сочинять кантаты, напетые ему призраком Моцарта? Вы в самом деле настолько тупая? Я еще и тренер по серфингу. Вы не заметили постеров с Келли Слейтером и Жереми Флоресом в комнате Тома, когда пришли туда что-то вынюхивать? (Я пришла туда лечить твоего сына, козел!) Зиму, если выпадет снег, я провожу здесь, а лето в Гетари, Оссегоре и Биаррице — на Атлантическом побережье. Все эти maite zaitut ama продиктовал ему я. Я научил его баскскому!
Я глаз не сводила с Жо и не упускала ни слова.
— Тогда поговорите со мной на баскском.
— Я сейчас в самом деле вызову полицию!
— Сначала скажите что-нибудь на баскском.
— А дальше что? Будете проверять, ношу ли я эспадрильи? Люблю ли эспелетский перец?
И он загоготал над своей убогой остротой. Я понимала, что больше ничего из него не вытяну, и все же не сдавалась.
— А синие шорты Тома? Плавки-шорты цвета индиго, с рисунком кита? Это вы их для него выбрали? Вы еще и гарпунером были в Ледовитом океане?
Жо нисколько не смутился.
— Нет, их купила Дидина, мать Тома. Хотя, возможно, она выбирала их, думая обо мне, потому что я недостаточно часто бываю здесь. Все называют меня Жо, но полное мое имя — Жонас. Жонас, понимаете? Пророк Иона, которого кит проглотил! Если вам этого мало, так Том еще и Пиноккио любит. Видели деревянную марионетку у него в комнате? А своего плюшевого кита он назвал Монстро. Вам пересказать мультфильм или вы его помните?
У этого гада на все есть ответ, как будто он заранее предусмотрел все мои вопросы и подготовился к защите. Но можно ли до такой степени все предусмотреть, если тебе не нужно защищаться? Я оглядела его с головы до ног, ища слабое место в его татуированных доспехах. Должна признать, его аргументы меня смутили. Если бы не это поразительное сходство, не темная отметина возле паха...
— Что, смoтрите, не растет ли у меня нос, как у Пиноккио? — заржал бородач.
Нет, нос у него не вырос. Этот верзила хорошо владел собой. Слишком хорошо. Вообще не оставляя места для сомнений. А ведь любого отца смутило бы то, что я рассказала. Он или блефует, или тянет время и ждет, когда я уйду. Но стоит мне уйти...
Он помахал мобильником у меня перед глазами:
— Знаете, доктор, как мы поступим? Пока на этом и остановимся. Я забуду об этом случае, а вы исчезнете из нашей жизни. Устраивает вас такой компромисс?
Не дожидаясь моего ответа, он сдернул с машины чехол — под ним оказался не садовый трактор, а новехонький квадроцикл. Переключившись на него, Жонас, казалось, полностью утратил интерес к здоровью сына. Долго и страстно его разглядывал, потом наконец повернулся ко мне:
— Но до того, как мы разойдемся по домам и забудем все, что было сказано, могу я попросить вас, доктор, о небольшой компенсации?
Странно, он второй раз называет меня доктором, хотя раньше этого не делал.
— Я бы хотел, чтобы вы профессиональным глазом глянули на эту упрямую ослицу Дидину.
Я понимала его. Если он вернулся после нескольких месяцев отсутствия, ему должно было броситься в глаза, в каком состоянии Амандина. А она, наверное, и ему сказала, как твердила мне, что не позволит врачу ее осмотреть.
— Разумеется, Жонас. Не беспокойтесь, я буду лечить вашу жену.
Теперь этот татуированный Жонас, казалось, был искренне озабочен.
— «Лечить» — не совсем то слово, доктор. Я думаю, все... немного сложнее. 31
Савина прижалась к батарее.
Раскаленный чугун поджаривал задницу сквозь непромокаемую ткань штанов, и это было истинное блаженство.
Едва не замерзнув насмерть на развалинах мюрольского замка, она могла бы часами вот так поджариваться. Да здравствуют Овернь, вулканы и тепловая энергия Земли!
— Не хочешь закрыть окно? — проворчал Нектер, прижав ладонями к столу свою коллекцию гватемальских марок.
Жарко натопив комнату, Савина вытащила сигарету и теперь курила, выпуская дым в открытое окно.
— Докурю — и закрою.
Нектер пожал плечами и еще несколько секунд смотрел, как Савина дышит одновременно жаром и холодом.
— Чаю хочешь?
— Отцепись ты со своим чаем.
Все ясно, Нектер убедился, что социальная работница не в духе. И все из-за медовых канеле из «Пекарни Ламии»? Он благоразумно убрал в ящик планшетки с марками.
— Ты тоже не понимаешь?
— Нечего здесь понимать! — взорвалась Савина. — Спускаясь от мюрольского замка, я видела его мотоцикл, припаркованный в Фруадефоне, как раз перед источником. Этот козел Жонас вернулся! Опять будет мучить Амандину. Я-то думала, раз снег не выпал, этой зимой он ее оставит в покое, но нет, наверное, вздумал по горам полазить или на квадроцикле погонять.
Нектер не понимал, почему Савину бесит возвращение Жонаса.
— Ну хорошо, самый татуированный серфер Оверни снова здесь. Но сейчас есть вещи поважнее, а? Ты слышала, что сказала булочница из «Пекарни Ламии»? Эстебан Либери каждое утро покупал себе канеле с медом!
Савина затянулась сигаретой и забыла выпустить дым в окно.
— Эй, поаккуратнее, — забеспокоился секретарь. — Если Сушняк, Жеральдина или Удар учуют запах табака...
— Не вовремя Жонас вернулся! Очень не вовремя! Тем более, когда Амандина в таком состоянии.
Не вовремя вернулся... Амандина в таком состоянии... Нектер ничего не понимал, но, посмотрев на мигающую красную точку пожарного датчика, успокоился. Завитки дыма едва заметным серебристым ореолом окружали седые волосы Савины.
— Послушай, Савина, ты понимаешь, что означает эта история с канеле? Выходит, что бы там ни говорила Мадди Либери, ее сын ничего не имел против меда. И никакой апифобии у него наверняка не было. Она с самого начала нам врала, а значит ...
— Амандине лучше бы раз и навсегда послать Жонаса подальше! Я эту песенку наизусть знаю, он будет каяться, поднесет ей букет цветов, которые нарвет на лугу. «На этот раз, дорогая моя, я и вправду остаюсь навсегда!» И она снова развесит уши. Так все и будет продолжаться до тех пор, пока он не отправится рвать цветочки на другом лужке, у него по дому на каждый сезон и по жене у каждого подъемника. Да уж, сейчас самое время ему здесь объявиться — Том валяет дурака, а докторша Либери крутится около него...
— Вот-вот, — подхватил Нектер, — давай поговорим про Мадди Либери. Если она соврала насчет апифобии, значит, могла соврать и насчет всего остального. Чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что здесь что-то не так.
Савина в последний раз затянулась и раздавила окурок о подоконник.
— Этот козел опять ее растерзает, и мне потом придется собирать Амандину по кусочкам.
Нектер продолжал рассуждать вслух, не зная, слушает ли его Савина:
