— Ничего, — спросил он минуты через две, — что я сразу на обед тебя потянул?
— Завтрак, — сказал Михайлов. — Я ещё не завтракал. Ничего, Владимир Михайлович. Самое время перекусить. Как сейчас? Поедим и в гостиницу?
— Не гони.
Лебедев подозвал официанта и, показав на свою кружку, распорядился:
— Ну ты… это… ещё там посмотри. Местного. Парочку, я думаю.
Официант кивнул и ушёл.
Лебедев, повернувшись к Михайлову, укоризненно заметил:
— Что ты всё торопишься? И куда? Я тебя не подстёгиваю. Москва тем более.
Михайлов промолчал.
— Ладно, — Лебедев махнул рукой и с довольным видом откинулся в кресле. — Ты в своей работе лучше меня разбираешься. А мне уж в своей позволь разобраться. Сегодня, Алексеич, у меня ознакомительный день. В свободном режиме. Вот и хочу с тобой немного пообщаться. А ты норовишь в гостиницу меня поскорей засунуть. С рук, так сказать, сбыть. Скажешь, не прав?
— Зачем же так, Владимир Михайлович, — возразил Михайлов (но без особого энтузиазма… как будто даже отчасти и соглашаясь со словами Лебедева). — Весь в вашем распоряжении. Готов предоставить всю необходимую поддержку.
Лебедев улыбнулся и похлопал Михайлова по плечу:
— Квёлый ты какой-то стал, Алексеич. Прямо не узнаю тебя. Из Москвы-то другим уезжал. Ну, раскрой душу в общих словах. Пока время есть и текучка не заела. Неспроста же хмурый сидишь.
— Неспроста, — согласился Михайлов.
Официант поставил на стол ещё две кружки с пивом. Постоял немного и, не дождавшись нового заказа, ушёл.
Михайлов посмотрел вслед официанту и заметил:
— Зауважали вас, Владимир Михайлович. Мне вот дольше несут.
— Ладно, не отвлекайся, — ответил Лебедев. — Начал о деле говорить — продолжай.
— Продолжаю, — сказал Михайлов. — Ситуация и впрямь непростая. С Завхозом…
— С кем? — не веря своим ушам, переспросил Лебедев. — Да ты что говоришь-то?
— Правду, — горько усмехнулся Михайлов. — Чистую и неприятную правду, Владимир Михайлович.
— Хорошо подумал? — осведомился Лебедев. — Завхоз не с улицы пришёл. Бывший особист. Профессионал. В работе далеко уже не первый год. Представляешь, что через него проходит и что от него зависит?
— Представляю, — ответил Михайлов. — Потому и жизнь теперь у меня невесёлая.
— Мне как будто после твоих слов весело стало, — сердито произнёс Лебедев.
— И как же ты с подозрениями своими до Завхоза добрался?
— В Москве наша группа ведёт одного финансового жучка, — сказал Михайлов. — Возможно, доклад по этому делу через вас проходил. Счетовод…
— Слышал. Продолжай.
— Счетовод денежки на офшорки тянет. Есть счета в Риге, Таллинне. Есть в Лихтенштейне. И на Вирджинских островах кое-что имеется. И есть пара счетов в Германии и один в Швейцарии. С его помощью мы перегоняли деньги на финансирование…
— Понял. Давай дальше.
— В том числе и сюда. Обналичкой занимался Завхоз. У него вообще хорошая связка со Счетоводом.
— Да и имена обязывают, — усмехнулся Лебедев. — Один со счётами, второй с банным мылом… Так, дальше давай.
— Встречной проверкой в конце августа мы обнаружили недостачу на эстонском направлении…
— Сколько?
— Сто тридцать семь тысяч.
Лебедев опустил голову и сидел минуты две в молчании.
Потом спросил:
— Кто?
— Счетовод уводил налево, — ответил Михайлов. — Завхоз прикрывал здесь, на месте. Благо у него на фирме своя бухгалтерия имеется.
— Расписки? Платёжки? Банковские проводки?
— Липа, — отрезал Михайлов. — Фокусники и иллюзионисты. В нашей схеме на конечном этапе вылезли компании-получатели, которые реально контролирует эта парочка. А уж куда с их счетов деньги ушли — можно догадаться. У них, видимо, есть счета, реквизиты которых только им и известны.
— А нам?
— Счетовод с конца августа с плотным сопровождением ходит, — пояснил Михайлов. — Каждую его бумажку проверяем, но, как видно, кое-что он только в голове держит. Например, коды доступа.
— А что Завхоз?
— Вот с ним ещё хуже, — сказал Михайлов. — Денежки-то он вернул!
— Как?! — Лебедев изумлённо поднял брови. — Когда?
— Последний платёж — в пятницу.
Михайлов сделал глоток и, поставив кружку на стол, начал стучать по ней пальцами.
— Хватит тебе! — раздражённо прервал его Лебедев. — И без стуков этих тошно. Как у него получилось?
— А вот это точно не скажу. Семьдесят восемь тысяч он, похоже, вытащил из своего бизнеса. И до дна его опустошил. На счетах его компаний — ноль. Личные сбережения тоже — по нулям. Это точно, мы проверяли. Квартиру, машину, дачу он не продавал. Мы бы это мгновенно засекли. В долг тоже не брал — проверено. По крайней мере, проверили тех, у кого он мог бы взять… А вот, между тем, пятьдесят девять тысяч к пятнице у него откуда-то появились. Выводы?
— Хреновые выводы, — заметил Лебедев. — Семья у него где?
— Пока в Таллинне. Да долго ли за кордон их закинуть?
— Сам — не успеет, — уверенно сказал Лебедев.
— А если не сам? — спросил Михайлов. — Может, ему не только с деньгами помогают неизвестные нам друзья?
— Неизвестные друзья?
Лебедев посмотрел на белые стрельчатые своды потолка, задержал взгляд. Долго молчал, обдумывая следующую фразу. Потом, наконец, решительно выдохнул:
— В проверку.
— Нас ещё и пасёт кто-то, — не преминул напомнить Михайлов. — То ли местные, то ли кто из их новых друзей.
— Пасти могут из-за Топоркова, — возразил Лебедев.
— Едва ли, — сказал Михайлов. — Топорковым криминальная полиция занимается. А к нам явно другие люди интерес проявляют.
— Могли и криминальную подключить, — не сдавался Лебедев.
— Не их методы. Да и нет у них такой отлаженной системы по наружному наблюдению. Была бы — я бы знал.
— Здесь то хоть безопасно? — спросил Лебедев.
Михайлов кивнул и едва заметно махнул ладонью в сторону окна.
— Контроль.
— Ладно, — резюмировал Лебедев. — Надо форсировать события. Счетовода — в обработку. С Завхозом разбирайся на месте. Всю информацию в его группу сократить до минимума.
— А с Дачником что делать? — спросил Михайлов.
— А Дачник пусть на даче сидит и не высовывается. Если он проворонил утечку — просто голову открутим. А если и сам каким-то боком поучаствовал — открутим медленно. Для растягивания удовольствия. А с Топорковым, кстати, что у тебя творится? Как он, намёк наш понял?
Михайлов улыбнулся.
— Вот тут всё в ажуре. Его человечек мне тут названивает непрестанно.
— А он и телефон твой знает?
— В гостиницу звонит. Сообщения оставляет. Намёк они, похоже, поняли.
— Может, пора и поговорить с ними? — предложил Лебедев.
Михайлов отрицательно помотал головой.
— Рано. Потомим немного. У них сейчас одна погрузка интересная планируется. Спирт в Россию потянут.
— Спирт? — переспросил Лебедев.
— Спирт, — подтвердил Михайлов.
— И много?
— Три фуры.
— Оформлять, небось, минеральной водой будут? — иронически осведомился Лебедев.
— Оформлять мы будем, — ответил Михайлов. — На нашем терминале. По нашим правилам. И цены будут наши.
— Реализация?
— Всё наше, — жёстко сказал Михайлов. — Всё. Мы эти фуры немного в Ивангороде подержим. Для создания нервозной обстановки. А потом уже начнём переговоры. Топорков своим контрагентам и без того все сроки отгрузки сорвал. Фуры ещё неделю назад должны были уходить. Но сначала ему поляки поставку затянули, потом с местными пришлось долго договариваться. А теперь ещё и мы его за яйца подержим. Пока не запищит.
— Думаешь, сломается?
— Обязательно! — уверенно ответил Михайлов. — Иначе у него очень, очень серьёзные проблемы возникнут в России. А тот мужик, который его в МВД прикрывает и сливает ему информацию — допрыгается. И очень скоро. Мы с ним беседу уже имели, только он, похоже, выводов не сделал. И будет Топорков один как перст. Сирота казанская… И без Меркушева ему совсем тоскливо будется. Что он теперь эстонцам отгрузит? Хрен на палочке! В общем, шах и мат.
Улыбнулся и повторил:
— Шах и мат.
13 сентября, 1994, вторник, 06.45, Маарду
Тягач с рёвом выбросил в серый утренний воздух густую струю сгоревшей солярки и, медленно вращая колёсами, сдал назад, подгоняя трейлер к пандусу.
— Стоп! Стой ты, еттит твою!
Начальник склада сделал шаг влево, чтобы водителю в боковое зеркало было лучше видно его отчаянные жесты, и резко махнул рукой.
Воздух с режущим уши свистом вырвался из пневмосистемы тормозов, мигнули вишнёвые огни стоп-сигналов.
Трейлер с распахнутым тентом замер у самого края пандуса.
Водитель открыл дверь и неловко спрыгнул (ноги плохо слушались после длинного ночного перегона).
