— Бен, между нами ничего не может быть, — сказала Ли. — Ты ведь знаешь, прошлое не вернуть.
На секунду повисло смущенное молчание. Бен разозлился на себя. Подняв упавшее в снег ружье, он вытер его насухо и тронул Ли за руку.
— Пойдем-ка обратно.
Поцелуй оставил тень неловкости. Остаток дня чувствовали себя напряженно, не зная, что сказать, пересекли невидимую границу, и пути назад не было. Да и вперед тоже. Бен во всем винил себя: не сдержался. Натворил глупостей.
Чтобы отвлечься, он решил поиграть с Кларой и Максом. Громадный пес был умен, и Бен научил его ждать, пока девочка спрячется, а потом искать ее. Из Макса могла бы получиться отличная полицейская собака, будь он на несколько лет младше. Команду «жди» он освоил за три раза. Пес сидел на задних лапах, дрожа от нетерпения, внимательно всматриваясь и прислушиваясь. Бен ждал две, а потом целых три минуты, чтобы увеличить интервал внимания пса. Потом он тихо командовал: «Найди Клару», и Макс вихрем летел по снегу. Где бы ни пряталась девочка, пес ее находил — и обожал игру не меньше своей юной хозяйки.
Наступил вечер. Бен надевал рюкзак, когда почувствовал за спиной чье-то присутствие. Резко обернувшись, он увидел Ли: она грустно улыбалась, и глаза у нее влажно блестели.
— Береги себя, — сказала она и обняла его, закрыв глаза.
Бен хотел погладить ее по голове, но сдержался и потрепал по плечу.
— Скоро увидимся, — пообещал он.
— Как можно скорее, ладно? — попросила она.
Кински вел машину по заснеженным дорогам. Бену нравилось, что сержант не из тех, кто все время треплет языком. Военные и полицейские, которым часто приходилось подолгу ждать чего-нибудь вместе, обычно не отличались разговорчивостью. Тишина лучше. За час они едва перекинулись парой слов. Бен выдувал сигаретный дым в окно, напряженно размышляя. К фляжке с виски он не прикасался.
— Что тебя связывает с матушкой Хильдегард? — спросил Бен, когда они пересекли австрийскую границу.
— Я знал ее задолго до того, как она стала монахиней, — ответил Кински. — Людям как-то не приходит в голову, что монахини когда-то были обыкновенными женщинами. В то время ее звали Ильзе Кнехт. Она была писателем в Восточном Берлине.
— Как полицейский умудрился познакомиться с писательницей?
— Случайно вышло. Через друзей, на вечеринке. Ильзе пришлась мне по душе: умница, любого за пояс заткнет. Мне нравятся такие женщины. За интеллект она и пострадала.
— Как это?
— Чересчур умная оказалась и слишком громко рот раскрывала, — ответил Кински. — Она писала статьи на тему христианства для газет и журналов. Коммунистам это не нравилось. Потом она написала книгу, которую власти сочли подрывной. За Ильзе стали следить. Обнаружилось, что она общается с людьми, которые уже проходят по их картотеке, — с диссидентами, активистами и прочими маргиналами. Сам понимаешь, чем ей это грозило.
— Нет, — ответил Бен. — Я в армию пришел после падения стены.
Кински кивнул.
— Тебе повезло. В общем, власти получили предлог избавиться от Ильзе. Я узнал по своим каналам, что за ней собираются прийти, и решил, что они не имеют права посылать человека к чертям собачьим куда-нибудь в Маньчжурию только за то, что она написала книгу.
— Значит, ты ей помог.
— Я знал нужных людей, мы сумели ее вытащить. Она приехала в Австрию, стала монахиней. После объединения Германии ей предложили пост настоятельницы в монастыре. Она все еще пишет, хотя и под другим именем. Закаленный ветеран, так сказать.
— Ты спас ей жизнь.
Кински отмахнулся.
— Ерунда, всего лишь подтянул кого надо. Правда, это было нелегко. Никогда не знаешь, кому можно доверять.
— Да, я тебя прекрасно понимаю. А сейчас ты кому доверяешь?
— Ты имеешь в виду, в полиции? — Кински и сам уже давно размышлял над этим. — Есть три надежных парня — мои собственные ребята. Насчет остальных не уверен.
— А начальство?
— Своего шефа я знал почти восемь лет. Вряд ли он был в этом замешан. Кто-то нашел способ его убрать. А может, просто предложили ему побыстрее выйти на пенсию и он согласился. На этой работе шеф совсем из сил выбился.
Они помолчали; колеса наматывали милю за милей.
— Мне понадобится новое снаряжение, — сказал Бен.
— Что именно?
— Патроны для «пара-орднанса». Сорок пятый калибр, автоматические. Медные гильзы, без маркировки. Штук двести хотя бы. Не излишки с армейских складов, а что-нибудь качественное, марки «Федерал» или «ремингтон». Можешь достать?
— Попытаюсь, — ответил Кински.
— Или другой пистолет. Самый обычный, никаких наворотов. Калибром не меньше девяти миллиметров.
— Я знаю одного парня…
Снова воцарилось молчание.
— Так что там у тебя с Ли? — вдруг спросил Кински.
Бен замялся.
— Ничего.
— Я же не слепой.
Бен пожал плечами.
— Мы давно знакомы. Когда-то были близки, вот и все.
— Ладно, не стану совать нос куда не следует, — отступил Кински. — Это не мое дело. Просто я хотел сказать…
— Что?
— Если между вами что-то есть, то не разбрасывайся этим.
Бен посмотрел на Кински: лицо полицейского окаменело.
— Не потеряй это, Бен, — повторил Кински. — Такими вещами разбрасываться нельзя. Их нужно ценить. — Он помолчал, крепко стиснув руль, и тихонько добавил: — Я-то свою жену потерял.
На следующее утро
Австрия, Амштеттен
Бен долго искал нужный адрес под ледяным дождем. Наконец он оказался перед невзрачным зданием, ничем не выделявшимся среди других таких же домов на извилистой улочке, в десяти минутах ходьбы от железнодорожной станции Амштеттен.
В ответ на стук в дверь в доме залаяли собаки. Подождав немного, Бен снова постучал. Послышались шаги, и за рифленым стеклом дверей показался силуэт. На крыльцо вышел мужчина: полный, с усталыми глазами, пухлыми щеками и растрепанной седой шевелюрой. Из коридора потянуло запахами кухни и мокрой собачьей шерсти.
— Герр Майер?
— Да. А вы кто? — Майер подозрительно прищурился.
Прикрыв большую часть документа пальцами, Бен помахал полицейским удостоверением, которое стянул из кармана Кински, и торопливо убрал его, как только Майер увидел слово «полиция».
— Следователь Гюнтер Фишбаум, — представился Бен, стараясь принять максимально официальный вид.
Майер медленно кивнул и вдруг насторожился.
— Вы не австриец.
— Долго жил за границей, — соврал Бен.
— Что вы хотели?
— Я насчет вашего сына, Фридриха.
— Фред умер, — мрачно ответил Майер.
— Я знаю. Простите, но я хотел бы задать пару вопросов.
— Фред умер почти год назад. Покончил жизнь самоубийством. Какие еще могут быть вопросы?
— Я не отниму у вас много времени. Позвольте войти?
Майер промолчал. Где-то в доме открылась дверь, к Майеру подошла тощая женщина.
— Was ist los?[5] — встревоженно спросила она.
— Polizei,[6] — ответил Майер, не оглядываясь.
— Могу я войти? — повторил Бен.
— Это что, уголовное расследование? — спросил Майер. — Мой сын что-то натворил?
— Нет, ничего он не натворил.
— Тогда я не обязан впускать вас в дом.
— Верно, тем не менее я был бы вам благодарен, если впустите.
— Хватит с нас допросов! — закричала женщина. — Мы и так уже настрадались!
— Уходите, — тихо сказал Майер. — Мы больше не хотим говорить о Фреде. Наш сын умер. Оставьте нас в покое.
Бен кивнул.
— Я понимаю. Извините, что побеспокоил.
Он повернулся, чтобы уйти. Тяжелые капли дождя падали с неба и холодили кожу.
Билеты! Два билета в оперу. Один для Фреда, а второй? Для Оливера? Сомнительно. Зачем бы Оливер отдал Фреду оба билета? Он бы свой себе оставил. К тому же не в характере Оливера ходить в оперный театр с мужчиной. Оливер везде ходил с девушками, желательно хорошенькими. Да и Фред вряд ли пошел бы с другом. Тогда кому предназначался второй билет?
Остановившись на последней ступеньке крыльца, Бен обернулся. Майер настороженно наблюдал за ним из-за полузакрытой двери.
— Еще один вопрос. Всего один вопрос, и я уйду.
— Какой? — Майер чуть приоткрыл дверь.
— У Фреда ведь была девушка, верно?
— Что случилось? Ей грозят неприятности?
Бен задумался на мгновение.
— Возможно, но я мог бы ей помочь.
Это был последний шанс: если сейчас Майер захлопнет дверь, то след оборвется. Бен невольно занервничал.
Майер молча смотрел на него. Бен ждал, не обращая внимания на холодный дождь, льющий за шиворот.
— В последнее время она нам не звонит, — наконец сказал Майер.
— Где ее найти?
До интернет-кафе Бен доехал на такси. Внутри было тихо, чистенько и почти безлюдно. На длинной стойке из нержавеющей стали стояли кассовый аппарат и эспрессо-машина. В стеклянной витрине лежали пирожные и пончики. На стенах висели в рамках рекламные плакаты фильмов: «Тринадцать друзей Оушена», «Ультиматум Борна», «Лабиринт Фавна» и «Изгой». Заметив последний, Бен ухмыльнулся. В дальнем конце парочка подростков, хихикая, печатала что-то на клавиатуре. Играла негромкая музыка — современная классика.
